– Одним из наших миноритарных владельцев был Джон Уайтхед, в прошлом заместитель государственного секретаря Соединенных Штатов. Послом СССР в США в то время был Юрий Дубинин. Они были знакомы, и я пытался с ним встретиться.
В то время шло много разговоров о том, что советские власти разрешат спортсменам выступать за границей, и я поехал на Олимпиаду-88 в Калгари. Там встретился с Тихоновым, Грамовым (председателем Госкомспорта СССР – Спортс’‘). И они пообещали, что Слава стал первым хоккеистом, которому разрешат уехать.
Мы очень долго и упорно работали над всеми деталями. Там, в Калгари, я ни разу не встречался лицом к лицу с самим Фетисовым, но у меня была встреча с Тихоновым, и он дал мне слово. Это слово не оказалось хорошим, честным. И через какое-то время после Олимпиады, летом, я поехал в Россию.
Фетисов и его жена Лада в это время как раз возвращались с Черного моря. В тот момент ему вручали орден Ленина. Он стал первым спортсменом, получившим эту самую почетную советскую награду. И как раз тогда мы с ним впервые встретились – у подножия большой лестницы. Это было как в кино.
Поднимаемся на четыре пролета, входим в большую комнату. Там за большим столом сидят одетые в парадную форму генералы. Я был один, и они мне дали переводчика. Слава там тоже сидел, и они нам сказали, что он не сможет поехать играть в США.
– Прямо при вас?
– Да. Притом что у меня на руках был готовый контракт. Я думал, что мы там, в Москве, его и подпишем. И именно тот момент создал между нами отношения, которые по сей день безупречны. Спустившись обратно по той лестнице, мы посмотрели друг на друга. Видно было, как он расстроен. Слава не мог говорить по-английски, я – по-русски, но прежде чем уйти оттуда, мы уже знали, что в эту мою поездку еще встретимся.
В тот же день в девять вечера он каким-то образом пришел с переводчицей в отель, где я жил. Я знал, что номер прослушивается, поэтому мы не могли нормально поговорить. Написал на листке бумаги ему, переводчица так же, письменно, перевела, он так же ответил. Обмениваться информацией можно было только так. Потому что они не хотели, чтобы он приезжал в Штаты.
Дальше начался сложнейший процесс, когда он бросил вызов правительству. Его наказали, посадили в тюрьму, но он не сдался. Он делал вещи, в которые невозможно поверить.
Я поехал в Германию, когда сборная СССР готовилась там к чемпионату мира (в Швеции – Спортс’‘). Меня ждал частный самолет, и я предложил Фетисову, попросту говоря, сбежать. Я попросил Славу, чтобы мы встретились ночью в отеле втроем вместе с Ларионовым, потому что Игорь говорил по-английски.
Мы встретились в середине ночи, мы обсудили все. Однако Слава ответил: «Нет». И объяснил: «Я должен сделать это правильным путем. Но даю слово, что приеду, как только смогу». Я со своей стороны дал ему слово, что мы сделаем все возможное, политически и как угодно еще, чтобы он стал частью нашего клуба. После этого я старался говорить с ним каждый день.
Фетисов стал тем, кто разрушал барьер. И это был уже не вопрос перехода из одного клуба в другой, из одной лиги в другую. Это был вопрос человеческой гордости, – сказал бывший генменеджер «Нью-Джерси» и действующий генменеджер «Айлендерс» Лу Ламорелло.
