Когда прозвучали слова уходящего президента Грузии Зурабишвили: «Неважно, что у нас нет доказательств вмешательства России в выборы, у США их тоже не было», – многих это сильно рассмешило. Но мы недооцениваем, что тенденции политической моды в Европе теперь задают не Париж или Лондон, а её периферия. То, что наблюдаем в Киеве или Тбилиси, может стать нормой на Западе. И к логике таких заявлений стоит прислушаться.
Отмена итогов первого тура президентских выборов в Румынии произошла после обнародования доклада спецслужб, в которых Россия ни в чём не обвинялась, однако говорилось, что за столь масштабной кампанией в соцсетях, возможно, стояло какое-то государство. И всем сразу понятно, что им могла быть только Россия, которая, «как всем известно», непримиримый враг демократии. А раз враг демократии повлиял на выборы, значит, они недемократические. Логично же?
При этом никто не пытается отрицать сам факт голосования румын именно так, как было подсчитано. Проблемой официально объявлена не организация выборов и подсчёта голосов, а то, что избиратели проголосовали не так, как надо, не за того кандидата.
На наших глазах случилась тихая провинциальная революция в политической практике, которая вскоре станет новой нормальностью и в крупнейших странах. Демократическим будет признаваться не любой голос, а только «правильный». «Неправильный» же выборщик – это теперь тот, которого можно уличить в недостаточной политической сознательности и моральной устойчивости к влияниям извне.
Доказательств не требуется, поскольку в рамках принятой логики они очевидны. Та же Зурабишвили (француженка, кстати) очень чётко это сформулировала: «Важно не то, можем ли мы продемонстрировать это влияние извне, а то, что знает, чувствует и видит наше население». Это тот самый «дух нации», который, как мы знаем из европейской политической мысли 1920–1940-х годов, выражается через её вождей, через элиту, а не выявляется при строгом подсчёте голосов.
Незачем искать доказательства сотрудничества с Россией тех, чьи заявления «соответствуют нарративам Кремля». Достаточно, что они объективно отвечают его интересам, а значит, по своей направленности не могут быть признаны частью демократического процесса.
При этом «интересы Кремля», опять же, не требуют анализа его политики или заявлений. Они и так понятны, ведь конструируются по принципу антагонизма ко всему, что сейчас в Европе принято считать наиболее правильным и прогрессивным.
В своё время, занимаясь изучением истоков западной русофобии по материалам XVI века, я убедился, что Россия воображается в них вне связи с опытом реальных контактов между нами. Это просто конструкт европейского сознания, для которого аксиоматично, что страна на востоке, «отвернувшаяся от католицизма», должна вести себя именно так, а её жителям и правителям должно быть свойственно всё то, что в Европе считается низким и подлым. Это просто анти-Европа, её отражение в негативе.
Воображаемая враждебность русских и благородные ответные чувства век за веком приобретают всё новые ценностные основания и становятся частью самосознания. А это гораздо глубже, чем просто политическая идеология или интеллектуальная мода. И поэтому выводы, обоснованные столь глубоко, не могут быть оспорены. Зато их можно прекрасно использовать для вычищения из политики всех неугодных. Ради спасения демократии.
