К тому, что 5 декабря признано Днём воинской славы России, мы привыкли и другого себе уже не представляем — именно в этот день в 1941-м началось контрнаступление советских войск под Москвой.
Однако если подробно ознакомиться со списком праздников, приведённым в Федеральном законе («О днях воинской славы и памятных датах России»), может возникнуть некоторое недоумение. Дело в том, что относительно чисто военных дат там преобладают формулировки «день победы», «день разгрома», «день взятия», «день освобождения» и «день сражения». 5 декабря стоит в этом ряду явно наособицу.
Битва под Москвой началась 30 сентября 1941-го и закончилась 20 апреля 1942-го. С формальной точки зрения 5 декабря — лишь эпизод одного из самых продолжительных сражений Великой Отечественной, длившегося 203 дня. Так почему из всех этих дней выделен только один, причём не знаменующий ни начало, ни конец?
Сполохи катастрофы
Ответ мог бы дать генерал-полковник Хайнц Гудериан, один из самых умных, хитрых и проницательных военачальников гитлеровской Германии. Командующий 2-й танковой армией, наступавшей на Москву с юга, носил прозвища Быстроходный Хайнц и Хайнц-ураган не только за скорость передвижения, но и за скорость мысли.
5 декабря на его участке не происходило ничего — в тот день советские войска начали контрнаступление только на Калининском фронте, то есть за 300 с лишним вёрст от расположения частей Гудериана. Его черёд придёт лишь в ночь на 7 декабря, когда 10-я армия генерала Филиппа Голикова нанесёт удар по флангу 2-й танковой армии вермахта. Однако Быстроходный Хайнц заранее самовольно отдал приказ об отходе, поскольку чуть ли не единственный на «той стороне» осознал происходящее: «Хорошо ещё, что я 5 декабря самостоятельно принял решение о прекращении наступления, ибо в противном случае катастрофа была бы неминуемой».
Судя по всему, имелась в виду катастрофа чисто военная, причём касающаяся конкретно его 2-й танковой армии. Однако в реальности это были первые сполохи катастрофы, ожидающей «Тысячелетний Рейх». Потому что 5 декабря окончилась одна война и началась принципиально другая.
Объяснения поворота
Поворот был внезапным и ошарашивающим. Ещё вчера немецкие войска наступали, а на следующий день покатились назад. Поворот пытались объяснить с рациональных позиций. Прежде всего — с военных. Дескать, слишком ощутимо было превосходство нового оружия русских, в частности — танков Т-34. Однако танков Т-34, принимавших участие в Битве за Москву, насчитывалось всего лишь около 150. Тогда как в летних боях принимало участие 967 «тридцатьчетвёрок», и они особо гнетущего впечатления на того же Гудериана не произвели. Но вот что он пишет о Битве за Москву: «Впервые проявилось в резкой форме превосходство русских танков Т-34... Потери русских были значительно меньше наших». Эта ситуация отлично иллюстрируется русской поговоркой: «Не меч бьёт, а рука».
А раз такое дело, внимание переключается на «руку». То есть на «свежие сибирские дивизии», которые вроде как в «силе тяжкой» явились к Москве, обеспечив решающий перевес, о чём 7 декабря писал главнокомандующий группы армий «Центр» Фёдор фон Бок: «За неожиданно короткое время русские восстановили свои понёсшие урон дивизии, перебросили новые дивизии из Сибири, из Ирана, с Кавказа на угрожаемые участки...» Так-то оно так. Но, во-первых, дивизии из Сибири и Дальнего Востока прибывали и раньше. И особого перевеса не принесли — так, 166-я стрелковая дивизия, сформированная в Томске, прекратила своё существование в Вяземском котле — из окружения вышло всего 517 человек. А 32-я стрелковая дивизия, переброшенная с Дальнего Востока, в октябре 1941-го прибыла на Можайское направление, сражалась на Бородинском поле и с боями отступала до деревни Акулово, которая находится в 30 км от Москвы...
Во-вторых, даже с учётом всех пополнений, к началу контрнаступления РККА не имела перевеса ни в чём. К 5 декабря группа армий «Центр» превосходила советские войска в личном составе в 1,5 раза, в артиллерии — в 1,8 раза, в танках — в 1,5 раза. Кстати, редчайший в военной истории пример, когда слабейшая сторона не просто переходит в контрнаступление, но одерживает впечатляющую победу. Так что никакого «трупами закидали» не было и быть не могло — просто по причине отсутствия превосходства в живой силе.
«Генерал Мороз» помог?
Остаётся последний вариант. Пресловутый «генерал Мороз», который, дескать, бил только и исключительно по немцам, а русских миловал. Но и это некогда популярное объяснение не выдерживает критики. О чём, кстати, говорят не только отечественные историки. Вот мнение американского учёного Уильяма Ширера: «Какой бы суровой ни была русская зима и как бы ни были русские лучше подготовлены к ней по сравнению с немцами, главным фактором в том, что произошло в эти дни, была не погода, а яростное сопротивление частей Красной армии и несокрушимая воля к победе».
Но и тут вопросов больше, чем ответов. Почему именно здесь, в считаных километрах от Москвы, включилась та самая «несокрушимая воля»? Почему не на несколько сот вёрст западнее? Думается, стоит прислушаться к мнению писателя и философа Вадима Кожинова: «Истинный смысл, как представляется, не в том, что германские войска как раз у самой границы Москвы утратили всю свою силу, а в том, что наши войска обрели здесь сверхсилу».
Здесь нет никакой мистики. Источником этой сверхсилы стала сама Москва. Вернее, восприятие народа, о чём оставила свидетельство студентка Московского института философии, литературы и истории Елена Каган. Она ушла на фронт добровольцем, стала военным переводчиком. Вот её запись о настроениях людей из прифронтовых сёл: «Если немец там где-то и осилит, ещё не вся беда. Но если немец двинет на Москву и захватит её — это же разом загорятся и небо и земля!»
К тому же выводу пришёл комбат Бауыржан Момышулы из дивизии генерала Ивана Панфилова: "По привычке прежних отступательных боёв я поискал промежуточный рубеж от Крюкова до Москвы, где можно было бы зацепиться, и этого рубежа не нашёл... Я представил врага на улицах Москвы... Аккуратно разрезал карту и протянул её своему адъютанту: "Нате, сожгите. Нам больше не понадобится изучать местность восточнее Крюкова«.
Вместо эпилога. Если бы боеприпасов было больше
В итоге наступательный порыв РККА 5 декабря был таким, что враг, имевший перевес по всем статьям, просто побежал. И вообще-то мог бежать до самой границы — к этому были предпосылки. Во всяком случае начальник Верховного командования вермахта генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель писал: «Германскую армию в 1941 г. неизбежно постигла бы судьба наполеоновской армии 1812 г. Это я как участник событий тех страшных недель должен сказать совершенно определённо!».
Правда, Кейтель ссылался на «стоп-приказ» Гитлера от 16 декабря, якобы остановивший бегство немцев. Но это — сплошное лукавство. Откатываться назад немцы продолжали до февраля 1942-го. До тех самых пор, пока у бойцов РККА в достатке были снаряды и патроны. В конце января в наших войсках отмечается резкое — вдвое, а местами и втрое — сокращение расхода боеприпасов. Промышленность, эвакуированная на восток, ещё не начала работать в полную силу. В противном случае война могла бы иметь совсем другую историю...
