Всякий раз с каким-то волнующим и приподнятым чувством подъезжали мы к станциям погрузки. Вагоны блестят чистотой, аккуратно заправленные постели и белые салфетки и даже цветы на столиках придают уют. За окнами мелькают разбитые станции и боевая техника: то танк, то самолет одинокий, то покореженные заграждения из металла... А в перестуке колес чудились зловещие слова: «К фронту, к фронту, к фронту...».
Погрузка почти всегда проводилась под покровом ночи. Небо - таинственное живое существо - дышит и наполнено тревожными звуками. Высоко кружит вражеский бомбардировщик, мощные лучи прожекторных точек ловят его, как передвигающиеся небесные серпантины, пытаясь сомкнуться со всех сторон над летящим стервятником. На горизонте красно-оранжевое вперемежку с дымом далекое зарево, оттуда доносятся глухие взрывы наподобие громовых ударов.
В вагоне чуть-чуть мигает коптилка, окна задернуты плотной черной материей. Везде светомаскировка. На погрузочной рампе тоже тьма кромешная.
Санитары подносят носилки с раненым, и требуется как можно быстрее принять его, затащить в вагон и поднять на полку. Пытаюсь взять за плечи.
- Ни-ни, сестра, тут раны.
- За грудь или за поясницу? - спрашиваю.
- Ни-ни, там тоже повязки.
- За что же?
- Не знаю сам.
Пока выясняю, у вагона - очередь с носилками.
-Девочки, - говорю санитарочкам (недавним школьницам из города Рыбинска Руфе Трекиной и Тае Кукушкиной), - берем вот так...
Узок проход в вагон, вовсе не предусмотрен он для подобных погрузок, наш обыкновенный жесткий пассажирский вагон. Хорош лишь для ходячих. Ситуацию усложняет темнота. Изо всех силенок волокем беспомощного мужика, а он то кряхтит, то стонет, то плачет, а то и ругается “во всю мать”. Наконец-то на месте. Со всех ног бежим за следующим. Немало было и ходячих, но вот такие запомнились сильнее.
Утро встретило нас за пределами опасности. Под мерный стук колес знакомлюсь с ранеными.
- Сестра, хорошо, что вы едете с нами, а вот ночью была такая...
- Мы ее оставили там, - объясняю, и все довольны.
После завтрака обход врача Елены Ивановны Кузнецовой. Записываю назначения: 2-й - перевязка, 5-й - перевязка, 8-й - «окно» в гипсе, 10-й-ЛФК, 15-й - компресс, 24-й - катетеризация, 31-й - укол и прочее. Каждому из 120 человек сегодня надо уделить внимание, и не только покормить, в лучшем случае ответить на какой-либо вопрос.
А вагоны качает, колеса стучат на стыках рельсов, выговаривая по-прежнему что-то грозное. За окнами мелькают то лес, то река, то станционная будка, то деревенька. Но сестрам и санитаркам теперь не до этого, работы невпроворот.
На остановке бегу с ведром на кухню. Междурельсовая платформа встретила потрясающей картиной: на моем пути - несколько штабелей трупов. Некоторые завернуты в простыни. Дети, старики, женщины.
Все ваг оны товарняка, идущего из блокадного Ленинграда, распахнуты настежь, в каждом из них - живые человеческие скелеты. Возможно, кого-то вот так же вынесут и положат на снег на следующей станции.
Вернувшись в вагон, торопливо занавешиваю окна, дабы защитить раненых от страшной картины, но получилось наоборот, по-дурацки с моей стороны.
- Сестра, зачем же окна закрываете днем?
- Нельзя вам видеть кое-что.
- Что именно? Эти трупы?
- Эко, удивила. Мы их столько повидали...
( продолжение следует.)
Анна СЕДУНКОВА-ПОПОВА.
Поезд милосердия. Асбест, 2003 г.
