И вот мы с Зиной Шаровой из нашего госпиталя уже в военно-санитарном поезде № 241, которого ожидали на станции Пермь.
Первое впечатление от нового места службы - неимоверная скученность раненых в вагоне. Ими заняты и боковые, и верхние багажные полки. И все, разумеется, в нижнем белье - кальсонах и рубашках. Картину усиливает несвежая белизна простыней, гипсовых и марлевых повязок на конечностях, на груди, на голове... И зловонный запах гноя и махорки.
Первые месяцы раненых на рампах отправки даже и I ie сортировали по характеру поражения. Потом лишь по-я вились специализированные вагоны для челюстно-лицевых, нейрохирургических, глазных и т.п. И даже выделили офицерский вагон.
Поначалу нас определили санитарками. В порожние рейсы начальник поезда военврач 2-го ранга Борис Изра-льевич Бурдэ проводил с дружинницами ежедневные занятия в школе медсестер.
Для проживания обрели мы с Зиной себе по “комнатке” - багажной полке у самого потолка в последнем купе 3-го жесткого вагона, где квартировали санитары и санитарки - военнослужащие и вольнонаемные.
В 1941 году вагоны водой заправлялись вручную по цепочке, как при тушении пожара в кинофильме “Девушка по имени Судьба”. Приемщики воды, повиснув на вагоне, поднимали ведра на уровень крыши. Чтобы заправить весь эшелон, требовалась титаническая работа от стариков-са-нитаров и от нас, девчонок.
Эх, молодость, молодость! До чего же ты была оптимистична, порою до глупости. Нам с Зиной после выгрузки раненых пришлось чистить туалеты. Дело не только новое, но и крайне неприятное. И мы превратили его в игру. Со швабрами через плечо, с тряпками и ведрами идем по вагону и громко, кто кого перекричит, орем: “Смело мы в бой пойдем!..” и неистово хохочем, явно подбадривая друг друга.
Зина, милая моя подружка дней суровых! Она вернется домой инвалидом, пройдя не один госпиталь после тяжких множественных ранений. А пока ее голубые глаза, розовые щеки и красиво очерченные губы - все ее юное лицо излучает такую радость бытия. И дополняют эту красоту светло-каштановые вьющиеся от природы волосы.
В общем, Зина моя была из тех русских красавиц, на коих невозможно было не любоваться и не обернуться им вслед.
Возвращаюсь к прозе нашей жизни. Все постельные принадлежности после выгрузки непременно дезинфицировали в специальных дезкамерах на больших узловых станциях. Эшелон ставился на запасной путь или к погрузочной рампе. И мы таскали на своих плечах тяжелые матрацы и одеяла с подушками. Поскольку нас немного, а количество комплектов приближалось к пятистам, все очень уставали.
Делалось это обычно ночью. Особенно запомнился Свердловск-Пассажирский. Пока “жарятся” матрацы, мы стоим на середине многолюдного вокзального вестибюля и дремлем. Потом горячие матрацы тащим в вагоны, забираем другие. И так всю ночь напролет. Слабая физически, я чуть не валилась с ног.
Потом мы драили вагоны, как моряки палубу. Деревянные полы скоблили ножами до желтизны, летом на стоянках мыли вагоны и снаружи.
Нижнее белье на нас, как и на раненых - кальсоны и рубашки. Когда мылись в солдатских банях, просторных I ши в вагончиках - обязательно почему-то пели громко, дружно и весело, а одежда наша “жарилась”.
Наш ВСП был точно таким же громоздким и красивым, как в кинофильме “На всю оставшуюся жизнь”. Поначалу ходил по тем же маршрутам. А потом где мы только ни бывали за четыре года! Направления постоянно менялись. Брали раненых под Москвой, Ленинградом и Сталинградом, на Курской дуге и в Прибалтике, в Варшаве и Восточной Пруссии, в Силезии, то есть по мере продвижения наших войск на Запад и насколько позволяла широкая колея железной дороги.
Мощный госпиталь на колесах армейского и фронтового тыла вмещал около 500 раненых и больных. Длительное пребывание их - порой до двух недель - при скученном размещении требовало от всех нас особо четко-I о распорядка дня, высочайшей дисциплины и образцового санитарного состояния вагонов и, разумеется, разносторонних знании.
.. .И вот я - уже сестра милосердия, на попечении моем пассажиры двух жестких вагонов -120 раненых. У каждого просьбы и боли, стоны и вопросы. Поскольку фронтовые раны страшно гноились, в вагоне стоял удушливый запах. Прорубишь “окно” в гипсе, а в обильном гное мельтешат белые черви, делаешь перевязку - вонючий гной струйками течет по рукам, с локтя стекает на пол.
До чего же это выносливое существо на земле - человек: кормит на теле червей, и хоть бы хны, - думала я. Но черви те, оказывается, облегчали участь раненых, поедая гной. Нам надо было помнить всегда, что даже небольшая рана таила в себе “подводный камень”, ибо внутри нее мог быть порван крупный сосуд.
Обрабатывались такие раны риванолом, хлорамином, стрептоцидом - ничего другого из антисептических средств у нас тогда не было. Мазь Вишневского готовили в своей аптеке, а стерилизовали перевязочный материал в автоклавах. Инструментарий кипятили на керосинке. Делала все это вольнонаемная санитарка, бывшая чертежница из Москвы Дуся Галкина. Когда ехали пустыми, она заготавливала с нашей помощью ватные тампоны, марлевые салфетки, палочки и прочее. Много времени у нее отнимала стирка бинтов. При перевязках по большей части использовались старые. Руки мыли растворами лизола или хлорной извести.
В ту пору мы с Зиной надели военные “мундиры” и заимели новые “квартиры” - полки в штабном купейном вагоне. Приняли присягу. Новые кирзачи поскрипывают, шинели несколько мешковаты, да и ушанки тоже.
...Вот уж действительно у войны не женское лицо, и тем более не девичье. И наша натура и логика поступали порой наоборот. Весной 1942 года где-то в Подмосковье едем за ранеными. Остановка. Быстро бегу из штабного нагона в свой 9-й или 8-й. Станция, очевидно, узловая: много составов на путях, а людей почему-то не видно. И вдруг воздух вспорола пальба из орудий и так же неожиданно наступила тишина, которую нарушил громкий и сердитый командный зычный бас:
-Ложись!
Невольно приостановилась, раздумывая, не меня ли касается эта команда. Где же люди? Заметила, однако, что па моем пути всюду лужи гудрона, а на мне только что выстиранная гимнастерка. Ни за что, думаю, не шлепнусь в I удрон. На всякий случай присела на корточки поближе к вагону. И вдруг опять стрельба, да такая, что стекла окон-11 ые зазвенели, посыпались осколки.
Не успев отскочить, скорее почувствовала под гимнастеркой теплую мокроту, чем боль. Царапнул осколок. В перевязочной Васса Лукинична приклеила крепкую повязку. А потом в противоположное окно наблюдали с ней: в небе белые шапки разрывов. Примерно с километр от I iac немецкий стервятник оставлял за собой черный шлейф дыма, падая на землю.
Атмосфера в коллективе великолепная. Все друг друга 11взывают по именам, да еще ласкательно: Сонечка, Пронечка, Людочка, Зиночка.. .Только к майору медслужбы обращались официально: товарищ начальник.
Это был грузный мужчина лет под 50, выдержанный и всегда спокойный. Не спешит, ни на кого не кричит. В недавнем прошлом - главврач родильного дома города Коломны.
Лейтенанты - бывшие постовые сестры московской детской больницы. Пожалуй, кто отвечал своему назначению, так это начальник аптеки Екатерина Семеновна Гал-кина, прошедшая стажировку фармацевта в Люблино.
Эшелон, кстати сказать, сформирован на Перовском вагоностроительном заводе Московско-Рязанской железной дороги. Первую партию раненых принял 9 сентября 1941 года в Рыбинске, остальных - на станции Молочная и тут же попал под бомбежку, но, как говорится, Бог миловал.
( продолжение следует.)
Анна СЕДУНКОВА-ПОПОВА.
Поезд милосердия. Асбест, 2003 г.
