Главный редактор
Как-то в беседе с коллегами о новомучениках подумалось: их почитание в Церкви безусловно и важность его все вроде понимают, но при этом не покидает все же ощущение, что оно так и не вошло в должной мере в ткань нашей жизни. Быть может, в том числе и оттого, что не до конца мы ответили себе на вопрос: а зачем вообще помнить о трагических событиях прошлого?
Часто приходится слышать: помнить нужно, чтобы они не повторились. Но здесь я скорее солидарен с Василием Ключевским, утверждавшим, что «история ничему не учит». И память никогда не будет гарантией того, что это не повторится. Но она поможет нам в кризисной ситуации повести себя правильно. А то, что у нас периодически вспыхивает бурный интерес к некоторым историческим фигурам, которые, мягко говоря, не вполне этого заслуживают, явно свидетельствует об аберрации памяти.
Бутовский полигон — самое крупное в Москве и области место массовых расстрелов и захоронений жертв государственных репрессий, которые проводились в 1930-е и 1940-е годы. Сейчас достоверно известно о 20 762 человек, расстрелянных здесь в августе 1937 — октябре 1938 годов, чьи дела удалось найти в государственном архиве
Но не получается ли, что мы призываем жить с головой, повернутой назад, — а ведь очень неудобно идти вперед, если ты все время оглядываешься? Речь все же не о болезненной одержимости прошлым, а о другом. Культура — это память. И человек — тоже память. И если эта память пуста, не очень понятно, кто же собственно идет вперед. В этом смысле роль памяти чрезвычайно велика, ведь то, чего мы не помним, для нас просто не существует. И то, чего не помнит культура, тоже не существует. Отсюда неизбежная связь прошлого и будущего. Связь не просто формальная, а тревожащая, вдохновляющая, взывающая к нам. Особенно в русской — рефлексирующей — культуре.
В свое время отец Александр Шмеман говорил, что, к примеру, француз вовсе не просыпается с вопросом: что значит быть французом? Он твердо знает, что это такое и что быть французом — очень хорошо. И рефлексии по этому поводу не предается. А в русской культуре это некая константа. Мы понимаем, что есть определенный культурный идеал и все время спрашиваем себя: а соответствуем ли мы этому идеалу? Как подметил Достоевский, русский человек, даже когда безобразничает, понимает, что в этот момент он неправ. Поэтому для нас движение вперед неразрывно связано с рефлексией, в том числе и по поводу прошлого.
Вот и память о новомучениках вовсе не гарантирует, что подобные гонения не повторятся. Но эта память дает нам примеры того, как ведет себя истинный христианин во времена испытаний. Они укрепляют нашу веру и помогают в сложной ситуации выбора. И это очень важно.
Ведь почему мы вообще обращаемся к святым? Потому что они — наши друзья на пути к Богу. Архимандрит Дамаскин (Орловский), который много лет занимается возвращением памяти о новомучениках, как-то сказал: «Мы почитаем новомучеников не потому, что они мучились, а потому что они любили». И помнить о них, молиться им не значит просто возвращаться в прошлое. Это значит давать их любви разворачиваться в настоящем.
