Говорить о Кузьме Сергеевиче Петрове-Водкине без душевного трепета решительно не получается. В этом имени, как редко у какого другого мастера, соединились и следование таким титанам, как Леонардо да Винчи и Рафаэль, и отклик на современную ему европейскую живопись, и канон русского церковного письма — а также переосмысливание идей духовности и нравственности вне этого канона, что привело впоследствии к уничтожению некоторых работ художника по идеологическим обоснованиям еще в годы Империи. Как итог — создание своего именного стиля и узнаваемости. «Фирменного» морковного цвета мальчики и юноши, лики с икон и картин, прославляющих работниц в косынках, красные и белые кони, угловатой геометрии натюрморты с селедкой и стаканами, ни на что не похожая пластика фигур, силуэтов и форм безошибочно говорят смотрящему: это Петров-Водкин и никто иной. И его наследие было чрезвычайно близко обычному русскому человеку и в момент создания, и сейчас. Вглядитесь в огромное количество изобразителей, работающих в условном стиле уютного лубка, если не сказать примитивизма: да это же водкинские эпигоны, опростившие и коммерчески переработавшие стиль и идеи мастера, питающиеся его последами, как трутни от трудолюбивой пчелы. Ведь общественный запрос есть! Посмотрите на картину «Весна» 1935 года: этот шедевр не только иллюстрация изобразительного приема Петрова-Водкина — сферической перспективы. Он в той или иной манере сюжетно растиражирован донельзя в последние три десятилетия.
Такой успех художника сопровождал не сразу: мэтры-современники ставили ему в вину «простоту» и колористику — ту самую «кирпичность», синеву и зелень. С появлением «Купания красного коня» упреки приутихли, а после революции и вовсе сошли на нет: некому стало попрекать, да уже было и не с руки. Разве что Горький сначала возмущался картинами, а после и литературными трудами Кузьмы Сергеевича — да, Петров-Водкин не только художник, но и автор пьес, романов, рассказов, а также фантастического сочинения для детей «Аойя. Приключения Андрюши и Кати в воздухе, на земле и под землей». Эта сторона его мастерства тоже представлена на выставке — помимо собственно издания повести «Аойя» и эскизов иллюстраций к ней, в экспозиции можно увидеть путевые наброски художника «Самаркандия», оформленные им самим, а также его работы над «Христофором Колумбом» Елены Бахановской, «Присказками» Софьи Федорченко и «Загадками» Самуила Маршака. Стоит заодно сказать, что на злословившего его Алексея Максимовича Горького художник зла не держал и с большой любовью написал иллюстрации, в частности, к его «Страстям-мордастям» и «Сказкам об Италии»: мастер чрезвычайно ценил эти свои вещи.
Но начинается выставка, как часто бывает в «именных» проектах KGallery, с тех, кто оказал на героя экспозиции особое влияние, кого Петров-Водкин почитал за своих учителей: Валентина Серова и Михаила Врубеля. Серовский «Новодевичий монастырь в Москве», выполненный акварелью и белилами, с присущей работе лиричностью и растворением в пространстве можно принять в качестве вектора для понимания духовной живописи Петрова-Водкина. Михаил Врубель, существенно повлиявший на восприятие художником окружающего мира, представлен портретом своей супруги Надежды Ивановны Забелы-Врубель и эскизом к декорации к опере «Садко» Николая Римского-Корсакова: воспоминания Петрова-Водкина, тепло отзывавшегося о Врубеле как о театральном художнике, устроители привели тут же.
Залы, в которых разместилась экспозиция, оформлены с участием дизайнера Андрея Воронова из архитектурного бюро АрхАтака, в них преобладают перекликающиеся с выставленными работами зеленовато-серые тона и приглушенные оттенки красно-розового кварца. Потолок первого зала искривлен, так создатели отсылают нас к уже упомянутой сферической перспективе, применявшейся художником. Хронология экспозиции нелинейна, зато представлен Петров-Водкин абсолютно выпукло: есть и образцы его творчества периода обучения в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, и работы пред- и послереволюционных лет, а также позднего периода — вплоть до последней картины художника, портрета ученого Леонида Канторовича. С ним связана научно-исследовательская сенсация, но про это позже.
Пока же всмотримся в некоторые экспонаты, встречающие публику. Гуманоидного вида юноши-рыболовы 1926 года составляют контраст с дореволюционным квартетом старух, выполненным с физически ощущаемой теплотой. Чуть дальше, в глубине поместились неожиданные для многих работы Петрова-Водкина в жанре «ню». Они вполне целомудренны, легки, воздушны: натурщицы почти на всех изображениях стыдливо отворачиваются от любопытствующих. На их фоне пристально, тяжело смотрит на посетителей работница в красном платке — одна из материализаций иконического, как принято сейчас говорить, сюжета живописца. По-настоящему иконописный лик Микулы Селяновича продолжает переглядывание: это один из сюжетов, предназначавшихся для праздничного украшения Театральной площади Петрограда в 1918 году. Следующий этап визуальной эстафеты переброшен на противоположную стену, куда помещены портреты жены Петрова-Водкина и их дочери Елены: Мария Федоровна представлена в интимном процессе одевания, совсем маленькая Леночка выполнена с огромной любовью — художник в своем письме к матери пишет: «Фу, какая обезьянка, — радостно пробормотал я. Сестра (медицинская. – «Культура») обиделась даже: что вы, прелестный ребенок — и тут уже я рассмотрел правильные ушки, крошечные пальчики моей дочурки и темно-синие сияющие глазки. Да, мамочка, я был наполовину человек, не испытав этого». Очень к месту оказался помещенный здесь же, в семейном кругу, автопортрет, на котором двадцативосьмилетний Кузьма Сергеевич вполне себе лукав и даже задорен, пусть и «наполовину человек» — до рождения дочери остается еще пятнадцать лет.
Портретная галерея продолжена в другом зале, на почти что лестничной клетке. На стене много карандашной графики, а в широком простенке — портрет Анны Андреевны Ахматовой 1922 года, тоже карандашный. Узнаваемый по одному лишь имени облик представлен в три четверти и поражает особой выразительностью на фоне двух окон-провалов в черный ноябрьский Петербург. Тонкая, продуманная развеска. Правда, чтобы поскорее увидеть такой штрих организаторов, нам пришлось пробежать мимо натюрмортов, театральных и малоожиданных пейзажных работ художника, а также изображений, которые были выполнены в поездках в Азию и Африку, — но ведь в статье про все не рассказать. Это не относится к ранее обещанной сенсации, которая поджидала исследователей творчества Петрова-Водкина. В следующем коридоре находится тот самый портрет математика, экономиста и нобелевского лауреата Леонида Витальевича Канторовича. Точнее, эскиз к портрету 1938 года — сама работа признана утраченной в годы Великой Отечественной войны. Рентгенографическое исследование показало, что эскиз написан поверх автопортрета, который не устроил художника. Присмотревшись, можно увидеть некоторые следы и невооруженным взглядом, но рядом присутствует и фотофиксация этого любопытного факта. Также не могу не упомянуть рисунок пером и тушью «Перспектива», в котором автор объединил историю человечества от Рождества и Распятия до возникновения промышленности. Изображение настолько неуловимое, что для удобства всматривания в него посетителям предложено воспользоваться висящей рядом лупой.
Настоящее потрясение можно испытать в зале, которое организаторы именуют «сакральным пространством». Здесь собрали работы Петрова-Водкина духовной направленности: «Богоматерь с младенцем на фоне осажденного города», эскиз к мозаике «Христос-сеятель» для усыпальницы на московском Введенском кладбище, эскиз для фрески Кронштадтского собора «Голова ангела», «Голова юноши (Адам)», эскиз неосуществленной росписи для церкви Николая Чудотворца в Бари «Голова Христа». Также посетители увидят итальянскую икону Богоматери шестнадцатого века и «Рождество Богоматери» авторства мастера Петра Уланова (восемнадцатый век). Смысловым центром этой части экспозиции назначено большеформатное «Изгнание из Рая», созданное Петровым-Водкиным в 1911 году. Но на меня куда большее впечатление произвела «Голова Христа», написанная в 1921 году и ныне находящаяся, как и «Изгнание», в коллекции семьи Палеевых. Произведение предельно неканоническое, но разве это главное, если речь идет о неоспоримом шедевре? И, конечно, слова здесь бессильны — как это всегда бывает в таких случаях. Огромное спасибо организаторам проекта и владельцам полотна за то, что его в принципе можно увидеть. Кстати, срок не так велик: выставка работает только до конца года, и вероятность продления очень мала, когда речь идет о вещах из частных собраний.
В конце осмотра, на самой верхотуре, которую я называю антресолями, представлена небольшая, но выразительная подборка работ учеников и последователей Петрова-Водкина: Леонида Чупятова, Фавсты Шихмановой, Александра Самохвалова и других. Здесь нужно не пройти мимо самохваловской тарелки «Завтрак работницы»: она, с кошкой на плече у чувственной пролетарки, находится в самом углу. В Русском музее, конечно, есть экземпляр, но пока его там сыщешь, да и в экспозиции ли он вообще.
Интерес к только что открывшейся выставке огромен, людей много даже в ненастный будний день. В том числе я заметил и звезд театра и кино, хотя для них существуют вернисажи. Но никто никому не мешал: посетители шли на Петрова-Водкина, на него и глядели. И это отрадно: именно такое искусство так необходимо в непростые дни. Очень рекомендую к прочтению сборник «Письма. Статьи. Выступления. Документы» (издательство «Советский художник», 1991), он доступен в первых строках поискового запроса в Сети. Там, в частности, можно найти такие слова из письма 1917 года, адресованного художником своей матери Анне Пантелеевне:
«Боже, помоги великой стране бескровно и стройно докончить свое устроительство! Сладить с тупоголовостью и кровожадностью упрямой врага внешнего… поверь мне, чудесная жизнь ожидает нашу родину, и неузнаваемо хорош станет хозяин, народ Земли русской!.. Большая, огромная, трудная работа предстоит каждому, и каждый, работая для себя, — работает для всех».
Выставка из частных собраний Москвы и Санкт-Петербурга «Кузьма Сергеевич Петров-Водкин. К 145-летию со дня рождения» работает до 31 декабря.
Фотографии: Евгений Хакназаров.
