Когда в Нью-Йорке крысиным ядом отравилась сова, власти решили не травить крыс, а кормить их контрацептивами. А почему мы вообще считаем себя вправе контролировать демографию других видов и при чем тут репрессии против бездомных людей? Размышляет Ульяна Маханова.
Витри-сюр-Сен, юго-восточный пригород Парижа, 17 апреля 2024 года, раннее утро.
Когда к дому 26 на улице Сены подъезжают несколько полицейских нарядов, их уже ждут представители благотворительных и правозащитных организаций, активисты, волонтеры-медики и бывшие жильцы дома, собравшиеся во дворе со всем, что они смогли унести. Полицейские практически берут здание штурмом — выбивают двери, осматривают подвал и чердак, подгоняют тех, кто задерживается. Никто не сопротивляется — о том, что это произойдет, здесь знали заранее; половина жильцов вообще ушла из дома еще накануне.
Представители префектуры расставляют во дворе столы и просят людей выстроиться в очередь. Им предстоит опросить больше 400 человек и решить, кто имеет право на места в пунктах временного размещения, кого отправят в другие города, а кого — в лагеря для беженцев. Некоторых просто отпустят, будто это жест доброй воли — не задерживать, не арестовывать и не высылать человека, которого только что лишили дома.
Процесс выселения занимает целый день, и последние люди в очереди доходят до столов регистрации в районе одиннадцати вечера. К полуночи двор пустеет.
Спустя четыре месяца через этот район пронесут олимпийский факел.
Зачистка олимпийских столиц — давняя и живая традиция (от Москвы-1980 до Токио-2020), и ее мотивация — сделать города комфортными и безопасными — одна из ключевых характеристик повседневных мер, направленных против бездомных горожан.
Безопасность и комфорт в городе, как показывает практика, достаются не всем.
Безопасность, которой были так озабочены власти Парижа, — ключевой критерий благополучия любого современного западного города. Камеры видеонаблюдения, полицейские патрули, предупредительные знаки, правила поведения и сама планировка пространства призваны оградить горожан от дискомфорта. Система безопасности строится на предпосылке неизбежности негативных социальных проявлений и работает не реактивно, а проактивно, то есть предотвращает нарушение установленного порядка. Столкновение горожан с дискомфортом должно быть сведено к минимуму.
Доступ к комфорту при этом распределяется неравномерно. Во-первых, ресурсы для его производства ограниченны. Во-вторых, в городе сосуществуют группы людей с противоречивыми интересами и запросами. Общепринятые нормы «комфортной среды» задаются городскими властями, проектировщиками, девелоперами и, негласно и ежедневно, воспроизводятся обычными людьми. Темная сторона бесконечной погони за комфортом скрыта за привычностью повседневных практик. Когда одна группа формирует городскую среду, исходя исключительно из своих представлений о комфорте, уязвимые группы горожан рискуют оказаться не просто в «дискомфортной» среде, а в городе, ограничивающем их базовые потребности.
В 2009 году несколько человек подали иск против властей города Бойсе, столицы штата Айдахо. Заявители были прежде задержаны и оштрафованы за нарушение закона, запрещающего спать на улице. Теперь они требовали признать наказание незаконным, а сам закон — нарушающим права человека. В шелтерах Бойсе, города с населением в 200 тысяч человек, не хватает мест на всех, кто вынужден ночевать вне дома. А если спать на улице — единственный выход, то арестовывать «нарушителя» — значит признать преступлением саму бездомность. Заявителей поддержало Министерство юстиции США: «В данных обстоятельствах применение законодательства является криминализацией бездомности, что нарушает Восьмую поправку [к Конституции США]». Восьмая поправка запрещает «чрезмерные залоги», «чрезмерные штрафы», а также «жестокие и необычные наказания».
В качестве элементарного примера технологии можно рассмотреть скамейку. У нее простая «общепонятная» функция: предоставить место для сидения. Ее при этом можно использовать не по назначению — например, спать на ней. У тех, кто взаимодействует со скамейкой как положено, возникает вопрос: почему человек спит не дома, а здесь? Так, скамейка оказывается в пространстве политического: жилищного кризиса, безработицы, домашнего насилия, гендерного неравенства, зависимостей и ментальных расстройств. В элементе архитектуры выражается жестокость и несправедливость среды.
Люди и технологии вместе участвуют в процессах социального подавления. Исследователь враждебного дизайна Роберт Розенбергер рассказывает об одном из таких процессов — ремонте вокзала Пенн в Нью-Йорке. Здесь селились продавцы книг и другие люди без стабильного жилья, пока местные власти и железнодорожные компании не провели там ремонт, прямо обозначив выселение «бездомных» как одну из своих целей. Само здание вокзала, в котором оградили или сделали хорошо просматриваемыми потенциальные пространства для жизни, стало в своем новом воплощении соучастником этого процесса. Ответственность за жестокость легла на совокупность людей и объектов. Жители вокзала Пенн отправились искать новый дом.
Элементы враждебного дизайна влияют на паттерны перемещения, чаще всего — принуждают к перемещению, создавая дискомфорт. Ограничивая право находиться и заставляя перемещаться, они встраиваются в систему мобильности человека. Для описания социальных аспектов мобильности исследовательница Мими Шеллер предложила концепцию «справедливой мобильности». Чтобы оценить уровень справедливости, нужно ответить на вопросы: кто, в какой мере, почему и как может пользоваться правом на мобильность; кто контролирует систему мобильности; как отдельные субъекты могут сопротивляться подавляющей их системе?
Первый проект для исследования одновременно и действий отдельных элементов враждебного дизайна, и системы мобильности, которую они формируют, запустил датский урбанист Уле Йенсен — и ввел термин темный дизайн. С помощью него Йенсен предлагает описывать всю систему контроля, который осуществляют люди и технологии, за перемещением отдельных групп, делая акцент на материальных воплощениях политической несправедливости.
Война городов против бездомности — пример менее жестокий, но он также демонстрирует серьезный набор практик социального исключения. Недоступные части города и ограничители заставляют жителей двигаться только «в свободных зонах», еще не затронутых темным дизайном. Так город становится лабиринтом доступных и недоступных территорий.
«Садистское уличное пространство» наполнено элементами, которые управляют положением и движением человеческих тел, направляют их, заставляют двигаться или ограничивают движение. На уровне города темный дизайн работает как инструмент политического подавления. На уровне государства он может стать орудием геноцида.
В противовес повсеместному распространению враждебной архитектуры проекты для бездомных часто не предполагают структурных изменений городских пространств и направлены исключительно на решение жилищного вопроса. В этом есть логика — в шелтерах не хватает мест, условия пребывания там подходят не всем, а исследования показывают, что программы типа «Жилье прежде всего» эффективнее и нередко дешевле, чем «обработка» бездомных людей бюрократической машиной ресоциализации. Но в условиях, когда городская среда превращается в набор жестоких и принуждающих пространств, нужно проектировать не отдельные здания, а среды, в которых безопасность и комфорт распределяются более справедливо.
Успешный кейс такого справедливого планирования недавно был реализован в Копенгагене, втором городе в мире по комфортности — но далеко не для всех.
В Дании более 5 тысяч человек живут в ситуации бездомности, почти половина из них — в Копенгагене. По закону любого из них можно арестовать за пребывание на улице, если полиция сочтет, что человек делает пространство вокруг себя небезопасным.
Нарушителю грозит штраф в тысячу датских крон (пример 135 евро) и/или принудительное перемещение в другой округ с запретом возвращаться туда, где его арестовали, на срок от трех месяцев и без верхней границы.
Одновременно с этим в Копенгагене действует разветвленная система помощи, в которую входят не только информационные ресурсы, благотворительные организации и государственные программы (в том числе программы социального жилья), но и проекты соучаствующего проектирования, включающие бездомных горожан.
В 2010 году Министерство социальной политики Дании вместе с группой урбанистов исследовало места проживания на улице в нескольких городах и предложило 17 пунктов справедливого партисипаторного проектирования. Среди них были такие рекомендации:
- сохранять уединенные городские пространства;
- всегда проектировать по-разному, а не следовать одному сценарию;
- предусмотреть зоны, в которых уязвимые группы могут «быть собой»;
- создавать пространства, безопасные для всех;
- поддерживать низовые инициативы в городском планировании и разрешении локальных конфликтов;
- создавать пространства для коллективности.
Успешный пример инклюзивного планирования — реновация площади Энгхаве в районе Вестербро — появился как раз по итогам этого исследования. По запросу бездомных горожан не только добавили длинные лавочки и столы, но и предусмотрели более уединенные зеленые пространства, где можно отдыхать, находясь под защитой соприсутствия.
Такое проектирование общественного пространства — хороший пример того, что Розенбергер называет экспансивной модификацией — преобразованием технологии (в данном случае целого комплекса технологий, формирующих городскую среду) таким образом, чтобы обеспечить ее бесконфликтное использование группами с разными целями и интересами.
Исследователи бездомности часто говорят о том, что бездомность — лакмусовая бумажка для социальных проблем города. Развить эту мысль можно так: анализ механизмов сегрегации бездомных людей может помочь нам увидеть фундаментальные иерархические структуры, повседневность которых не позволяет нам заметить их и усомниться в их справедливости.
Так, в обсуждении бездомности в городе один из спикеров пересказал историю своей переписки: ему отправили последовательно две фотографии — домика для парковых белок и спящего на улице бездомного человека. Мораль очевидна: белочке дом построили, а человек — без крыши над головой. Возникает вопрос: а как часто люди вообще задумываются о жизни белок?
В конце сентября из Нью-Йорка пришла новость о том, что местных крыс перестанут травить, а будут вместо этого кормить контрацептивами, чтобы снизить рождаемость. Власти посчитали, что имеют полное право контролировать демографию вида, популяция которого сейчас составляет три миллиона (для сравнения: людей в Нью-Йорке около восьми миллионов). Тем интереснее мотивация этого решения, обнажающая инвазивность человеческой жестокости: заменить яд контрацептивами решили после того, как отравилось и погибло другое животное, к которому горожане относились с бо́льшим сочувствием.
Мы ограничены своим телесным опытом жизни в городе, но способны проявлять эмпатию — как к людям, так и к нечеловеческим сожителям. Для этого требуется только чуть больше внимания, терпения, а еще небезопасности и дискомфорта. Но, может быть, именно это сделает наши города немножко лучше.
