Однажды Георгий поздно вечером приехал в евросоюзные ебеня. Как он уже рассказал вчерась, в автобусе обещали делать остановки на перекус, но вульгарно кинули, посему Георгий прибыл в некую мрачную тёмную столицу в 22.30. Через полчаса он был в гостинице, и щёлкал зубами, аки лев рыкающий. Ибо не ел более суток, а это грозило отощанию упитанного лица Георгия, что в принципе в его стране признано преступлением против человечества. «И что у вас тут рядом вкусить путнику с дороги, лютеранская матушка?» - обратился Георгий к женщине на ресепшен. «Дык, 11 ночи у нас, благодетель, - испугалась та. – Слыханное ли дело, в такую поздноту и темень угощаться яствами? Поститься надо, молиться да спать, а не курями себя ублажать».
Георгий как-то раз в жизни не ел пару суток, но вообще вынужденное голодание ему не нравится. Некоторые рестораны сей мрачной столицы закрывались аж в 9 (!) вечера, а в воскресенье и вовсе в 6 (!!!). «Как вы живы-то, мать, - нервно спросил Георгий лютеранку. – Друг друга же вскоре сожрёте». «Макдак тут до полуночи» - поджала губы женщина. – «Но до него идти минут 25». Столько блуждать во тьме у Георгия не было сил. Он не хотел куда-то путешествовать. Его отвращало вызывание такси. Он мечтал выйти, и сразу вонзить зубы в чью-то трепещущую плоть. Желательно в девственницу, но можно и в куриное филе. На помощь угасавшему Георгию пришла связная из местных. В личку елеем просочилось благоуханное послание, что идите вперёд, там две минуты, и басурмане, не боясь Господа нашего, шаурму вертят за недорого аж до трёх часов ночи.
Возблагодарив святую женщину, Георгий из последних сил пополз к шаурме. В Москве он эвдакое не ест и глаза б на неё не глядели. Бывшая постоянно энту шаурму хавает, за что Георгий подвергает её презрению. Но после 10 часов в автобусе и суток голода Георгий положил на свой мнимый аристократизм. Он ввалился в шаурмичную. Там сидел народ со своим бухлом – так, что яблоку упасть негде. «Немудрено, если всё закрыто-то» - подумал Георгий. Трудящиеся смотрели на него странно, потому что Георгий зашёл без бутылки. «Во здравие» - сказал им Георгий. Все поблагодарили, но бухать не пригласили. «Евросоюз ебучий» - вздохнул про себя гость империи, и повернулся к прилавку, где три пакистанца жаждали слова Божия, и выжидательно ласкали Георгия взглядами.
«Шаурму» - небрежно хмыкнул Георгий. «Обычную?» - проронил пакистанец. «Да хули, верти XL, да давай спайси, и халапенью не жалей, южанин». «Прям совсем спайси?» - обрадовался пакистанец. «Ну, да. Словно сидим мы с тобой в Карачи, и я твой брат, вернувшийся с войны с Индией». Тут, конечно, Георгию свернули шаурму неебических размеров, и насыпали туда халапенью ведро. Сидеть было негде, трудящиеся уже лили по пятнадцатой, а пакистанцы молча выли на такое непотребство, ибо им халяль не велел.
Георгий пришёл в отель, сел за стол, налил себе дешёвой мерзкой сладкой хуеты с заменителем сахара, и порвал клыками шаурму – рот наполнила её остро-соусная кровь. Это было пиздец как вкусно. «Докатился, - сказал внутренний голос. – Где твоя утончённость, типа плова с бараниной, который готовился 6 часов, или божественный цыплёнок чкмерули? Ты обратился в первобытное состояние. Атавизм». Георгий продолжал поглощать убогую уличную шаурму, и ему хотелось, чтобы она не кончалась. Сожрав всё подчистую, он почувствовал себя наевшимся, помыл личность (она была вся в соусе аж до глаз), и завалился спать, умолчав в беседе с бывшей о своём грехопадении.
Утром он старательно обошёл шаурмичную.
Приснилось, наверное, с тяжёлой дороги.
С кем не бывает.
Внутренний голос опасался получить по голове, и дипломатично молчал.
(с) Zотов
