Практически все революции являются злом. Некоторые, как Великая французская, злом неизбежным ввиду неготовности действовавшей в тот момент элиты к необходимым реформам. Прежде всего неготовности интеллектуальной. Людовик XVI прекрасно понимал необходимость реформ, пытался их проводить, имел ограниченный успех, но не смог довести дело до конца, так как ни он сам, ни его сотрудники-реформаторы не представляли себе объёма, последовательности и конечной цели необходимых изменений, время же для постепенного нащупывания пути было бездарно израсходовано предыдущим царствованием (когда «после нас хоть потоп!»). Но даже неизбежное зло — всё равно зло. Период революция — стабилизация — реставрация — революция — стабилизация, как правило, занимает около ста лет более или менее бездарного внутреннего кровопролития, подрывающего как внутреннее единство, так и внешние позиции революционной нации. В России и вовсе период революция — стабилизация занял почти сто лет. И сейчас Путин пытается остановить процесс в точке первой стабилизации, не допустив его до реставрации и второй революции. Ибо, как неоднократно было сказано, ещё одной революции Россия не переживёт (ни как государство, ни как нация). Поскольку Путин никогда не изучал проблемы государственного строительства и до самого конца 90-х (а скорее, даже до начала нулевых) не сталкивался с ними по работе, необходимо признать наличие у него мощной интуиции. Путь движения огромной страны он выбирает осторожно, пытаясь сто раз отмерить, прежде чем отрезать, но, за исключением мелких погрешностей, неизбежных при таком объёме проблем, всегда в конечном итоге делает стратегически верный и своевременный выбор. Конечно, у него много советников и огромное количество желающих инициативно представить ему свой проект. Ему есть из чего выбирать. Но окончательный выбор всё равно за ним, и разнообразие возможностей в этом случае не всегда благо, чаще — проблема. Проблема выбора из слишком большого количества вариантов, каждый из которых требует оценки и расчёта. Просто заявить, что «лимит на революции исчерпан» — половина дела. Дальше надо представить программу, альтернативную революционным потрясениям, которая бы обеспечила развитие страны, устойчивость системы и согласие всех основных социальных групп и политических группировок не выносить политическую борьбу за рамки системы, не создавать внешне легитимированную антисистему для революционного разрушения действующей системы, а использовать исключительно легитимные политические механизмы для постепенных последовательных и практически безостановочных реформ, освящаемых внутренним политическим консенсусом. Вот тут мы попадаем в замкнутый круг, из которого почти никому не удавалось выйти без революционных потрясений. Чтобы создать систему, избавляющую от революций, нужна революция, которая сломает старую систему. Однако ломающая старую систему революция, запускает порочный круг кровопролития в рамках цепочки революция — стабилизация — реставрация — революция — стабилизация. Вырваться из этого замкнутого круга смогла Англия в конце XVII века. Как известно, реставрация Стюартов после кромвелевской вакханалии не разрешила внутренних противоречий. Англия оказалась в ситуации примерного равновесия между старой аристократией, опиравшейся на консервативную провинцию, и нового дворянства, разорявшего консервативную провинцию огораживаниями ради повышения прибыльности своего хозяйства. Повышение прибыльности означало перевод хозяйства с феодально-социалистических (общинных) на буржуазные (частные) принципы. При этом к противоречиям нового дворянства со старой аристократией добавлялись их общие противоречия с городской торгово-промышленной буржуазией. Это был сложнейший клубок внутриполитических и внешнеполитических противоречий, вызванных стремлением нового дворянства сохранить аристократические привилегии при переводе своего хозяйства на капиталистические принципы. В то время как классические аристократы-консерваторы выступали за то, чтобы вернуть всё как было до Кромвеля, а либеральная буржуазия стремилась изменить политический ландшафт в свою пользу сильнее, чем при Кромвеле (примерно так, как изменила его через сто лет Великая французская революция), новое дворянство желало законсервировать кромвелевские изменения без кромвелевских эксцессов. Формально это вылилось в борьбу католической реакции против протестантизма. Но в реальности за всеми религиозными распрями, как обычно, стояла экономика с её основным вопросом: в чью пользу произойдёт передел национального ресурса. Поскольку же Англия к этому времени была уже мощной колониальной и торговой державой, флот которой как раз завершал установление своего владычества на морях (морских торговых путях), распри не ограничивались внутриполитическими и религиозными вопросами, но затрагивали и проблему внешнеполитической ориентации (союз с Францией или союз с Голландией). Отголоски этой борьбы хорошо показаны в фильме «Стакан воды», где придворная интрига конца правления королевы Анны (последней из Стюартов на британском престоле) проходит на фоне более серьёзной внутриполитической и связанной с ней внешнеполитической интриги). Но в эпоху королевы Анны эта борьба уже вошла в цивилизованное русло. Англия прошла развилку, грозившую кровавой революцией и гражданской войной, отягчённых внешним вмешательством. Удалось Англии избежать кровавой вакханалии и более чем на триста лет обеспечить стабильность и преемственность постоянно реформируемой государственной системы благодаря «Славной революции» ноября 1688 — февраля 1689 года. Яков II английский (он же Яков VII шотландский) был настолько ярым приверженцем католической (на деле аристократической) реакции, что объединил против себя основные силы королевства (либеральную буржуазию и умеренно консервативное новое дворянство). Даже большая часть сторонников и членов семьи короля Якова осознали опасность новой революции и гражданской войны для их собственного благополучия. Поэтому «Славная революция» превратилась фактически в бескровный государственный переворот, в ходе которого Яков в результате консенсуса элит был замещён на престоле своей дочерью Марией и её мужем Вильгельмом. Консенсус был настолько полным, что от Якова отвернулись даже его ближайший сотрудник Джон Черчилль (будущий герцог Мальборо) и собственные дочери (Мария и Анна, обе поочерёдно стали королевами Англии). Фактически в результате «Славной революции» возникла очень устойчивая система, в которой ни монарх, ни парламент не имели всей полноты власти. Более того, даже соединение усилий обеих палат или монарха с одной из палат не обеспечивало эффективного управления. Система не была закреплена в конституции и сейчас освящена больше традицией, чем законами, так как английские элиты осознали одну простую вещь: если система устраивает всех, её законодательное закрепление вредно, так как ограничивает её гибкость, если же система часть общества не устраивает, её законодательное закрепление бессмысленно и вредно, так как никакой закон, никакая конституция не может заставить прекратить борьбу против системы ту часть общества, защита интересов которой в рамках системы не представляется возможной. Революции потому и происходят, что часть общества желает сломать не устраивающее её законодательство. В очень упрощённом, но в принципе соответствующем моменту её организации виде система, созданная «Славной революцией», предполагала, что монарх будет выступать выразителем и защитником интересов традиционной аристократии (как уцелевшей после Войны роз на островах, так и понаехавшей из Шотландии, Голландии и частично из Франции и Германии), палата лордов выступит представителем интересов нового дворянства, а палата общин — либеральной буржуазии. На деле всё, естественно, оказалось гораздо сложнее, но принцип стремления к внутриэлитному консенсусу при согласовании кардинальных внутриполитических или внешнеполитических шагов сохранился. Самозванные защитники «униженных и оскорблённых» обязательно спросят: «Где же в этой системе народ?» — и всплакнут по «извечно угнетённому труженику». Но народ никогда не осуществлял власть непосредственно (за исключением доисторических времён, когда вся родовая община собиралась у костра и совместно решала все насущные вопросы). С усложнением даже первобытной системы до племени, а затем до союза племён «народ» все меньше участвовал в управлении, делегируя свои полномочия специально избираемым лицам и структурам. Как только этот метод стал самоподдерживающейся системой, возникло государство, самое маленькое из коих является достаточно крупной структурой для того, чтобы не иметь возможности опираться на прямое народоправство. Вопрос заключается лишь в том, каким путём, кому, на какой срок и какие конкретно полномочия народ делегирует (как проходит легитимация делегирования власти). Даже большевики, при всей своей эгалитарной риторике, во-первых, считали народом только тех, кого они относили к трудящимся (причём критерии их были неопределённы, а применение весьма спорным). Но и этому народу, даже в рамках системы, в которой ни дня не работавший на свою страну и никогда не державший в руках ничего тяжелее чернильной ручки профессиональный революционер был «трудящимся», а всю жизнь тяжко горбатившийся на сельскохозяйственных работах минимально успешный крестьянин — «мироедом», большевики не передавали власть непосредственно. Выразителем интересов трудового народа, согласно их теории, был пролетариат (лица, не имевшие никакой собственности и вынужденные продавать свой труд), передовым отрядом пролетариата — ВКП(б) — «орден меченосцев» — догматиков революции, а от имени партии говорил её ЦК. Фактически власть концентрировалась в руках крайне узкой кучки профессиональных революционеров, сумевших на какое-то время убедить народ, что являются выразителями его интересов. Власть профессиональных революционеров обнулилась уже в рамках предвоенной сталинской стабилизации. Тем не менее созданная ими система оказалась недостаточно гибкой даже после всех усовершенствований 50–70-х годов. Так же, как Людовик XVI, уже не большевики, но обычные коммунисты (после XIX съезда, констатировавшего эволюцию ВКП(б) в КПСС) осознавали необходимость реформ, но не имели достаточного интеллектуального потенциала для их проведения. Система была так построена, что на высшие посты выдвигала приспособленцев, которые хорошо умели нравиться начальству, но не умели принимать на себя ответственность, когда сами становились начальством. В общем, так, до самого своего конца, эта «народная» система интересы народа защищать не научилась. Потому и продержалась всего семьдесят лет. Наученные Кромвелем английские элиты смогли более эффективно использовать делегированную им народом власть. Потому эта система и держится уже более трёхсот лет без всяких конституций и революций. Американцы попытались её усовершенствовать, задействовав официальный механизм поправок в конституцию. Но поправки только дают возможность подстраивать основной закон под требования времени, если элиты при этом достаточно ответственны. Сама же основанная на нерушимой конституции система гибкой не является. Но гибкую элиту, способную быстро и инициативно находить консенсус по самым сложным вопросам и готовую к постоянным внутрисистемным изменениям, воспитывает лишь гибкая система. Лишь такая система заинтересована в гибкой профессиональной элите. Я не случайно подчёркиваю гибкость системы, рождённой «Славной революцией». Она себя проявила уже в первые же годы после своего создания. В 1707 году королевства Англии, Шотландии и Ирландии, ранее объединённые личной унией, то есть личностью монарха, обладавшего наследственными правами на все три престола, превратились в Соединённое королевство Великобритании и Ирландии — государство, единство которого не зависело от личности монарха. Таким образом был решён вопрос национального единства в ходе неизбежной смены династии. Острые исторические, экономические и конфессиональные противоречия привели к тому, что Ирландия (кроме Северной) была для этого государства потеряна в ХХ веке. Но тем не мене даже в этом случае (не прекращавшейся столетиями борьбы) был обеспечен более-менее мирный развод, а после него, во второй половине ХХ века, Великобритания смогла победить терроризм ИРА. Произошло это не в последнюю очередь потому, что британская система предлагала привычную стабильность и традиционно была готова к компромиссу с североирландским католическим меньшинством, а ИРА обещала только вечную «революционную войну» с неясными задачами и никакого компромисса с протестантским большинством, которому предлагалось выбрать между изгнанием и геноцидом. Так что единственный серьёзный, хоть и локальный, революционный кризис система «Славной революции» пережила, не отступая от основных принципов своей организации. В России давно нет монархии, выбита или изгнана наследственная аристократия, и даже развитие либеральной буржуазии прервано американской агрессией, в которой российские левые либералы выступили на стороне врага, что привело к переформированию отечественной буржуазии в консервативно-патриотическую. Но идея государства, созданного «Славной революцией», заключается не в конкретных сторонах внутринационального компромисса, а в самом его принципе. В кардинально отличающихся от Англии XVII века условиях Путин почти четверть века ведёт страну по пути создания и закрепления системы внутринационального компромисса. Из российского политического пространства убираются только те политические силы и политики, которые выступают с позиций необходимости моментальных революционных изменений, заключающихся в том, чтобы быстро сломать имеющееся и затем строить неизвестно что, неизвестно как и неизвестно зачем. Также вычищаются те группы и индивидуумы, которые занимают позицию коллаборации с врагом, агитации за поражение собственного государства под предлогом ли того, что какие-то политики им не нравятся, под предлогом ли того, что «общественный строй не такой», или под каким-либо ещё предлогом. Остальные, будь они левые, правые или серо-буро-малиновые, имеют возможность невозбранно агитировать массы и продвигать свои идеи. Но лишь до тех пор, пока не нарушают закон (как формально, так и неформально) и не начинают требовать насильственного ограничения прав своих политических оппонентов или силового свержения власти. Нашу страну, общество, элитные группы мягко, но настойчиво приучают к решению проблем путём поиска общенационального компромисса, отучают от революционной романтики. Под эту идею выстраиваются и государственные структуры. Главное, что требуется от избираемых структур и назначаемых чиновников любого уровня, — решать проблемы так, чтобы не оставалось обиженных, чтобы в управляемом регионе или в сфере деятельности, закреплённой за ведомством, не росла напряжённость. Способы и методы решения этих проблем они могут выбирать сами, но в рамках полномочий, определённых законом. Российское право никогда не было прецедентным. Поэтому и жить без конституции Россия не может. Но Путин обеспечил гибкость самой Конституции, которую можно оперативно изменить по инициативе любого органа власти или даже общественной организации, если данная инициатива получила достаточно широкий общественный резонанс, что косвенно подтвердило её актуальность, и которая, создавая прочный фундамент, даёт известную свободу манёвра в согласованных обществом и государством по умолчанию рамках. Идеальных систем нет. Система «Славной революции», как и создающаяся сейчас в России система гибкого согласования интересов и поиска общенационального консенсуса по каждому существенному вопросу, имеют одну уязвимость. Они требуют наличия грамотной, ответственной, эффективной управленческой элиты. На наших глазах вырождение британской элиты привело к тому, что надёжнейшая, веками освящённая система управления еле сдерживает проблемы, готовые разорвать государство, но уже не решает их. Вырождение элиты возможно в рамках любой системы и разрушительно для любой системы. Но система, требующая для своего существования наличия квалифицированной элиты, как минимум пытается её создавать, заботится о преемственности правления, о создании условий для позитивного, а не негативного отбора управленцев. Система же, декларирующая, что эффективным управленцем может быть любой выучивший пару лозунгов догматик, изначально обречена на катастрофу. Мало того, что сама она долго не протянет, она ещё и поставит под угрозу выживание государства и народа, которым не посчастливилось оказаться в сфере её действия. Россия пройдёт критическую развилку при передаче власти следующему поколению политиков. Если при этом основные принципы системы общенационального консенсуса сохранятся, можно считать, что свою «Славную революцию» Россия завершила и кровавые потрясения ей в ближайшее время не угрожают. Ростислав Ищенко
