Его жизнь была стремительной, заметной, смелой и часто возмущала весь свет.
Дед графа Орлова, по одной из версий, был стрельцом Иваном Орлом. Дворянство он получил за свой дерзкий и яркий поступок, который, к тому же, спас ему жизнь. «Петр Алексеевич только Россией начал править. И мы, стрельцы, великий бунт против него учинили. Велено нам было голову сложить на плахе…».
До этого места все исторические реалии узнаваемы и понятны, но продолжение рассказа вызывает недоумение: поднимается дед графа Орлова на плаху, и под ноги деду катится только что отрубленная голова стрельца. «И, с усмешкой взглянув на усталого палача, уже поджидавшего его с топором, дед, как мячик, откинул ногой огрубленную голову».
В некоторых источниках указывается также, что стрелец сказал присутствующему царю: «Отодвинься, государь. Здесь не твоё место — моё». Царю понравилось «бесстрашное озорство» этого человека и он приказал его помиловать.
Эти черты деда сохранились и во внуке: и дерзость, и удаль, и бесстрашие, смешанное с бесчувственностью. И неблаговидные поступки, — добавляют язвительные исследователи.
Не только дед будущего графа Орлова был человеком, совершавшим неожиданные поступки. Самому своему рождению Орлов обязан почти столь же неожиданному поступку своего отца, который на пятьдесят третьем году жизни женился вторым браком на шестнадцатилетней девице Лукерье Ивановне Зиновьевой и имел от неё девять сыновей.
Четверо из них умерли ещё в младенческом возрасте, но остальные стали настоящими богатырями: Иван, Григорий, Алексей, Фёдор и Владимир — все высокие, сильные и красивые.
О юношеских годах Орлова сохранилось воспоминание, как на одном из маскарадов они с Сашей Зиновьевым нарядились в невообразимые костюмы, поразившие всех. Благородные юноши, затянувшись в чёрный бархат, решили изображать… арапов-невольников, скованных цепями. А в другой раз Орлов появился в одеянии римского сенатора.
Известно также о необычайной силе всех братьев Орловых и о том, что Григорий несколько раз успешно ходил один на медведя.
Княгиня Дашкова впервые увидела Григория Орлова в Петергофском дворце в день отречения Петра ІІІ от престола в пользу Екатерины ІІ. Орлов лежал, развалившись на диване, на половине Государыни и распечатывал государственные бумаги.
Неизвестно, когда точно началась связь Орлова с Екатериной, но, по-видимому, почти сразу после их знакомства, ведь Орлов был активнейшим организатором и исполнителем заговора против Петра ІІІ. В день коронации Екатерины 22 сентября 1762 года Григорий Орлов уже был главным распорядителем этой церемонии.
Екатерина собиралась венчаться с Орловым. Однако общество выступило резко против, и императрица получила прошение от имени народа, «чтобы она для блага всей страны избрала себе супруга среди достойнейших из её подданных».
Представители высшего духовенства и многие сановники государства также подписали это прошение. Есть даже анекдот о том, что граф Панин будто бы сказал Екатерине, что он готов повиноваться Императрице Екатерине Романовой, но графине Орловой он повиноваться никогда не будет.
От связи Екатерины и Орлова остался сын — Бобринский Алексей Григорьевич, родоначальник графского рода Бобринских.
Екатерина ІІ и граф Орлов, как известно, не обвенчались. Но поток щедрот, устремленный Екатериной ІІ на Григория Орлова и его родственников, был подобен золотому дождю. Императрица одаривала своего фаворита без меры, что, конечно, не могло не сказаться на отношении к нему света. Вот только самые крупные благодеяния Ее Величества.
Вскоре после коронации Григорий Орлов с братьями был произведён в графское достоинство, а еще через 10 лет получил титул князя. Орлову была подарена Гатчина, где он выстроил великолепный Большой Гатчинский дворец, а потом Лигово с семью деревнями.
Орлову принадлежал также построенный им известный Мраморный дворец. Григорий Орлов сразу же стал камергером двора Её Величества, а чуть позднее получал чины генерал-майора, генерал-поручика, был произведён в генерал-адъютанты и т.д.
В январе 1771 года в Москве открылась страшная моровая язва. Занесена чума была войском из Турции. Она быстро переносилась из одного дома в другой, люди гибли сотнями в день, и, как обычно бывает во времена эпидемий, разбои и грабежи начали происходить среди бела дня.
Даже оцепление территорий вокруг Москвы (чтобы сохранить Санкт-Петербург) помогало мало. Во вспыхнувшем бунте был убит архиепископ Амвросий. Усмирение бунта и чумы Екатерина поручила своему фавориту.
Нужно признать, Орлов взялся за дело с бесстрашием и отвагой своего деда. Он обходил больницы и контролировал ведение больных, помогал обездоленным и сумел предотвратить бунт. И кроме того, благородно отказался от золотой медали с круговой надписью: «Россия таковых сынов в себе имеет» и внизу: «За избавление Москвы от язвы в 1771 году».
Орлов все-таки женился после охлаждения к нему императрицы. Однако влюбился он в собственную двоюродную сестру Екатерину Николаевну Зиновьеву. Церковные каноны были нарушены, но молодожены нашли способ обвенчаться. Однако свет во второй раз в жизни Орлова (и во второй же раз — в попытке жениться!) возмутился.
Обоих Орловых приговорили к заключению в монастырь, и так бы и произошло, если бы сама Екатерина ІІ не воспротивилась подписанию такого приговора. Она обласкала молодую жену бывшего фаворита, назначив её в свои статс-дамы, наградив ее орденом св. Екатерины и другими подарками. Все это не смогло уберечь брак: через четыре года молодая жена умерла от чахотки, и Григорий Орлов был безутешен.
На этом заканчивается блестящая светская жизнь князя Григория Орлова, но продолжается жизнь человеческая. После смерти своей жены Орлов помешался умом, «впал в детство». В таком состоянии он прожил еще три года в своем доме в знаменитом Нескучном саду.
Без устали его навещала и принимала у себя Екатерина ІІ, откладывавшая для встреч с ним даже самые важные дела. Его безумные речи трогали ее до слез, и сохранилось свидетельство, что однажды Орлов сказал ей, что безумие послано ему за грехи его жизни. Когда Екатерина узнала о его смерти, то писала братьям Орловым: «Всекрайно сожалею о нещастной потере друга моего, плачу о нем обще с вами. Больше писать не могу…»
