«Станция представляет собой заброшенные полуразрушенные дома исследователей, а вокруг посёлка стоит довольно мрачная картина. В 80-х годах в поселении проживала группа исследователей, в одном из домиков повесился смотритель, а в другом жили два исследователя, один из которых сошел с ума, подружившись с мухой. По словам очевидца, духи погибших не покидают эту станцию и по сей день», - Николай Касаткин, начальник экспедиции показывает на смартфоне видео про гляциологическую станцию Туйыксу, сделанное российскими телевизионщиками.
«Как вообще такое можно придумать? Кто-то же верит в это!», - возмущается Касаткин, работающий здесь - на самой старой станции по наблюдению за ледниками в Центральной Азии, более 30 лет.
Путь к ледникуМы выезжаем из города на гляциологическую станцию Туйыксу или коротко Т1, рано утром – до наступления жары. Путь занимает больше часа и трудной дорога становится выше Шымбулака – когда заканчивается асфальт и 11-местный белый ГАЗ трясет на нескончаемых камнях – к тому моменту, когда мы доберемся до станции, каретка с домашними помидорами почти превратится в томатную пасту. Дорога кажется неподъемной, но груженная людьми, аппаратурой и продуктами машина медленно, но упорно ползет к леднику.
За рулем Василий Капица, руководитель лаборатории высокогорной геокриологии Центрально-Азиатского Регионального гляциологического центра.
У центра есть две станции: на Туйыксу – в бассейне Киши (Малой) Алматинки и на Космостанции в бассейне реки Улкен (Большая) Алматинка.
Ко всем станциям, кроме Туйыксу ведет асфальтированная дорога, сюда же сотрудникам чаще всего приходится добираться пешком с Шымбулака – это около 9 километров. Зимой этот путь может растянуться на два дня с ночевкой на станции Мынжылкы. Но нам повезло: погода отличная, не всю дорогу засыпало камнями, речка не разлилась, а машина не сломалась.
Мы на высоте 3450 метров над уровнем моря. Кругом только горы, камни и несколько домиков, жилой из них только один, и его сейчас ремонтируют, сбоку от него «бочки» – круглые, давным-давно выкрашенные в разные цвета вагончики альпинистов. Краска местами облупилась – здесь давно уже никто не обитает. Эти дома, придуманные в 70-х годах, называли ЦУБами - цельнометаллическими унифицированными блоками, они создавались для покорителей Севера.
На двери единственного жилого дома, где работают гляциологи, написано: «По поводу ночлега просьба не беспокоить».
Раньше здесь кипела жизнь – были ученые, спортсмены, тренировались военные – они даже построили спортзал – уже разрушенный, теперь же остались только гляциологи, наблюдающие за стремительно тающим ледником. Сейчас сюда забредают только туристы. С появлением соцсетей завирусилась старая ванна возле метеостанции. Даже зимой к гляциологам стучатся путники и спрашивают: «Где ванна?».
«Девушки идут к ванне, раздеваются до купальника, садятся в нее и фотографируются», - удивляется гляциолог Берик Косжанов.
По правилам на станции всегда должны находиться как минимум два человека. Но сегодня людей больше: предстоят важные исследования, поэтому помимо двух сменщиков поднялись и другие специалисты.
Ледник был открыт в 1902 году, а регулярные наблюдения начали вести в 1956 году – тогда ученые жили в палатках, а уже в 70-е для них построили щитовые дома.
Первый, зеленый дом, странно покосившийся, виднеется вдалеке – он словно треснул пополам - посередине в нем стоит печка - она растопила лед под фундаментом. Жить в доме невозможно, теперь там склад из старых книг и вещей.
Гляциологи перебрались в «красный дом» – его сейчас ремонтируют своими силами: обновили крышу, поклеили обои, а фасад облицовывают новым материалом и теперь это «белый дом». Разрешение даже на этот ремонт пришлось ждать годами, как и финансирования. У здания солнечные панели – их хватает, но главное не столько панели, сколько аккумулятор, говорит Капица, – а он небольшой.
От свежего воздуха и красивых видов начинает кружиться голова: «Это горнячка», - объясняет Илья Жечев, самый молодой – 23-летний сотрудник станции и предлагает постоять на гвоздях.
Сергей Гебель, помощник инженера, рассказывает, что в первые дни из-за перепада высоты может тошнить, подниматься или падать давление, обычно после подъема он старается поспать. Но не сейчас: пока стоит ясная погода, надо выдвигаться в путь – к леднику. Синоптики обещали дождь, но светит солнце, при этом за соседней горой слышна гроза.
Николай Касаткин, начальник экспедиции, работающий в горах с 1989 года, вглядывается в вершины: «Погоду здесь нельзя предсказать, она может меняться каждую минуту».
Николай Касаткин
Мы снова садимся в машину, в которой еще больше аппаратуры и трясемся по дороге к леднику - Василий Капица надеется, что получится подъехать как можно ближе, но вскоре машина упирается в камнепад. Дальше – пешком. Капица не без труда - надевает на спину огромный черный пластиковый чемодан, остальные разбирают другую технику и мы отправляемся в путь.
«Зоя, Иглы Туйыксу, Орджо», - перечисляет Сергей Гебель короткие названия вершин рядом с нами.
Фотех Рахимов, ведущий инженер, тихо замечает, что эти горы молодые, но старше Памира. Фотех из Душанбе, он уже пару лет работает в центре над созданием каталога ледников бассейна рек Амударьи.
Мы периодически останавливаемся, гляциологи устанавливают аппаратуру, что-то измеряют, а потом на камнях красной краской рисуют кресты - наземные контрольные точки.
Ледник уходит на 25 метров в годИдем дальше, здесь уже на камнях видны отметки крестом белой краской: «Это мы делали в прошлом году, в это время здесь был ледник», - поясняет Николай Касаткин. Сквозь камни пробиваются ромашки.
Но даже здесь встречается мусор.
«Когда мы ходим на ледники, видим очень много мусора, - возмущается Капица. - Люди странные, несут с собой полную бутылку пепси колы, полную он ее донес, а пустую он ее почему-то не хочет спускать. Вот ходим, иногда мусор собираем. Здесь еще не так грязно, как на глетчерах выше Большого Алматинского озера».
«В 1958 году здесь высота льда была около 70 метров - это все было закрыто льдом, все ледники сливались в один язык. А теперь всё, расстались. Ледник - это самый четкий индикатор изменения климата, в данном случае потепления», - говорит Николай Касаткин.
Василий Капица рассказывает, что если до 1972 года ледник отступал в среднем на 15-17 метров в год, то сейчас «средняя скорость отступания по форту достигает 25 метров». Сильнее всего ледник растаял в 2008 году – тогда всего за год он отступил на 46-48 метров.
Николай, Илья, Берик и Сергей перебираются через речку и идут к языку ледника – издалека он похож на стену из «Игры престолов» – они поднимаются на лед, чтобы установить там точки и проверить рейки – весь ледник буквально ими истыкан – «как ёжик» – шутит Капица - так измеряется интенсивность таяния льда.
Гляциологи бурят скважину на три метра и устанавливают там рейки. Если таяние слишком быстрое, то скважины через какое-то время приходится перебуривать.
Мы слышим лай собаки и видим дрон, за которым она бежит, Василий и Фотех внимательно следят за ними: сейчас им предстоит поднять в воздух свой дрон и главное, чтобы аппараты не столкнулись.
Пока остальные штурмуют ледник, мы возвращаемся к одной из первых исходных точек и Василий Капица открывает чемодан, который он долго нес на спине - в нем лежит дрон. Он поднимается высоко в небо и делает снимки, которые потом будут подвязываться к нарисованным опорным точкам – красным крестам на камнях и получится самая точная и подробная цифровая модель и ортофотоплан ледника и моренного комплекса Туйыксу.
Говорят, что Туйыксу - самый исследованный ледник в мире. Капица поясняет, что это не совсем правда, но в Центральной Азии – да, один из самых непрерывно изучаемых с 1956 года.
Сейчас ученым едва хватает ресурсов на один ледник, тогда как раньше исследовали Иглы Туйыксу, Центральный Туйыксу, Маншук Маметовой, Молодежный – у последнего уже нет языка из-за изменения климата.
Было много подобных исследований в других республиках, но после развала Союза они все прерывались на какой-то период: останавливалось финансирование, специалисты уезжали. Казахстану повезло – в 1982 году сюда на практику из Литвы приехала Аушляре Ревутайте, считается, что она буквально спасла станцию в тяжелые 90-е, когда не было финансирования. Говорят, что родители присылали ей деньги для того, чтобы она купила уголь для обогрева здания. Она не позволила мародерам разрушить станцию и вела наблюдения. Буквально пару лет назад ее отправили на пенсию: она уже не могла подниматься на ледник, возраст взял свое. Ей предлагали работать в городе - в офисе Гляциологического центра, но она отказалась.
Исследования в центрально-азиатских республиках снова возобновляются: в том числе при поддержке иностранных грантов ученые проводят совместные экспедиции, исследования и пишут статьи.
«Таких станций, как Туйыксу, на постсоветском пространстве нет. Есть похожая в Тянь-Шанском высокогорном научном центре - на южном берегу Иссык-Куля в бассейне реки Кызыл суу, ледник Карабаткак - станция на высоте 2500, и они 8 км от нее до ледника добираются на лошадях. У ребят из Таджикистана станции нет, они экспедиционными выездами проводят исследования. У них есть 2-3 недели в году, когда они посещают и исследуют ледник. В Узбекистане так же. Мы же сюда ходим каждые 10 дней. На леднике Абрамова, на границе Кыргызстана и Таджикистана была гляциологическая станция, которую в 1999 году сожгли радикально настроенные товарищи из Таджикистана», - рассказывает Капица.
Василий Капица
Надежда на спасениеЛедник Туйыксу – наши запасы пресной воды и они буквально таят на глазах гляциологов. Сам ледник - его структура, движение, уже понятны, а вот что с ним происходит в плане экологии, гляциологи только начали изучать. За 160 лет, с окончания так называемого «Малого Ледникового Периода» — с 1850 по 2010 год площадь ледников в Заилийском Алатау сократилась на 60-70%. По прогнозам ученых, к 2070 годам большинство казахстанских ледников исчезнут. Но есть теория, что ледники могут себя «защитить».
«Язык ледника сверху покрыт камнями, под ними он тает намного медленнее. И вот здесь, если вы посмотрите на ледник Иглы Туйыксу, вы увидите эту забронированную часть и она намного выше, чем открытая часть. Можно сказать, что ледник сам себя начинает регулировать, он закрывает себя. Это теория и надежда на спасение», - немного обнадеживает Василий Капица.
Рахимов рассказывает, что общее количество осадков увеличивается, но незначительно и пока это недостаточно для увеличения массы льда. А для нарастания ледника в основном нужны твердые осадки. Когда их будет в два раза больше, а средняя температура станет на 5 градусов меньше, чем сейчас, тогда ледник будет нарастать. Но случится ли это – никто не может прогнозировать.
«Вообще в природе всё циклично: от потепления до похолодания, сейчас мы живём в период потепления, он рано или поздно закончится, начнется период похолодания, может быть, мы этого не увидим, не хватит нашей жизни. Но климат - это такая штука, он постоянно меняется», - объясняет Николай Касаткин.
У всех сотрудников есть рации: «Вы слышите дрон?», - спрашивает Капица у тех, кто на леднике.
«Не только слышим, но и видим!»
«Ускоряйся, пару реек осталось».
Дрон четыре раза поднимается в небо, с замера абляции (таяния) льда по рейкам возвращаются ученые, все промочили ноги, а двое – Сергей и Берик несколько раз упали, несмотря на то, что были в страховочной обвязке.
Несчастных случаев с гляциологами не было, правда в 2006 году нынешний начальник станции Юрий Ребров провалился в ледниковую трещину. Он с коллегой Василием Мишениным шел на снегосъемку и Юрий пролетел вниз метра 3-4, сломал плечо, но смог встать на ступеньку. Промокший, он ждал, пока Мишенин сбегает за инструментами на станцию, вытащит его, и спустит до Мемориала – тогда не было ни интернета, ни толком сотовой связи. При этом Ребров даже не простыл.
Мы быстро возвращаемся на станцию: Капица переживает, что надо засветло запустить дрон уже с площадки перед домом, на часах 15:00, только к 16:00 зарядятся батарейки, а в 18.00 уже будет темно.
«Надо успеть все сделать сегодня, вдруг завтра будет непогода», - переживает Капица.
Но всё получается: дрон взмывает в небо, а Рахимов внимательно следит за уровнем батареи.
Затем все данные загружаются в компьютер, который будет обрабатывать информацию целую ночь.
«Цель съемки - оценить абляцию (таяние - В.) льда на языке ледника посредством повторных съемок с дрона. На основании этих съемок будут построены цифровые модели рельефа за несколько периодов и с использованием ГИС программы будет оценена скорость таяния. Одновременно проведем прямые наблюдения по рейкам - измерим рулеткой так же за несколько периодов и так же добавим GPS измерения. Таким образом сможем оценить погрешность дистанционного определения слоя стаявшего льда. Ожидаем уложиться в пределах 5 см в сравнении с инструментальными измерениями», - максимально ясно пытается объяснить Капица.
Сейчас у гляциологов сезон в самом разгаре - они собирают данные о леднике и чем больше соберут, тем больше информации будут обрабатывать зимой. Окончательно снег здесь ляжет в конце сентября. А сам сезон начинается в конце марта, когда нужно зафиксировать максимум снегонакопления на леднике. После Наурыза, в апреле-мае обычно фиксируются даты максимального снегонакопления, а сам ледник начинает таять, и гляциологи каждые 10 дней ходят на снегосъемки. Кроме того, каждые три часа - с 9 утра до 9 вечера нужно ходить на метеоплощадку и снимать данные.
Машина же сюда начинает подниматься в лучшем случае с конца июня. В этот короткий промежуток до сентября нужно успеть поднять на станцию запасы вещей, продуктов и аппаратуры.
Модель ледника
При том, что ледник изучается столько лет, невозможно точно сказать, какой у него объем. Лет 10 назад сюда приезжали гляциологи из Москвы с георадаром, произвели измерения на доступной части ледника, толщина его была более 100 метров. «А там, куда невозможно залезть, только приходится гадать, сколько там этот объём, плюс-минус два крокодила», - разводит руками Касаткин.
С закатом приходит холод и в доме затапливают печь: «У нас отопительный период круглый год», - смеется Касаткин. Уставшие, но довольные, гляциологи ужинают, пьют чай, кто-то сразу же идет спать – позади долгий, но продуктивный день.
«Думаю, что половина населения Алматы не знает, что у нас есть ледники. Живой пример: работал у нас айтишник Павел. Они с Колей поехали на озеро, а там Пик Советов виден, Павел говорит: это известняк. Николай доказывал, что это ледник. А человек коренной алматинец! Мы ему говорим: а речка откуда течет? Он: “Как откуда, из-под земли!», - вспоминает Капица.
Николай смеется, что кажется, в тот день он так и не убедил коллегу, что это ледники.
«Перед подъемами всегда плохо сплю»Василий Капица работает на Туйыксу с 2006 года. Попал он сюда, когда учился в КазНУ им. аль-Фараби – его однокурсники проходили практику в институте географии, Василий пришел их проведать и встретил на крыльце Николая Касаткина, который пригласил его на снегосъемку. Это было 24 мая, в день рождения Капицы.
«Поедешь с нами? Там все тяжело, трудно», - предупредил Николай, ну я думаю: меня не напугать и согласился. Мы пешком сюда поднялись, переночевали, утром пошли на снегосъемку на ледник, спустились и 28 мая я поговорил с руководителем лаборатории Игорем Северским, который сейчас наш научный руководитель, и всё, позвали на работу, я согласился, так и прирос. Когда устроился, даже света не было, был генератор, при котором одна лампочка светила полчаса вечером. Чтобы поймать связь, надо было на бугор ходить. Кстати, заметил, что раньше сотовые телефоны лучше ловили, чем сейчас».
В 2008 году Василий Капица ненадолго уходил из науки из-за того, что были финансовые проблемы и надо было кормить семью, но все время был на связи с бывшими коллегами.
И тут появился международный грант с институтом Бонна по моренным озерам.
«Я работал где-то менеджером, продавал что-то, меня позвали обратно, зарплату предложили в два раза меньше, чем я получал, но в четыре раза больше, чем было до ухода. Я вернулся, сейчас тьфу-тьфу-тьфу, государство финансирует, но и требует. От нас просят очень много публикаций в рейтинговых зарубежных журналах. Там бывает, что на одну публикацию уходит год-полтора времени, пока рассмотрят, пока рецензент отзыв напишет, а сама программа длится два года. А если вы не выполните условия этой программы, то штраф - запрет на участие в грантах на такие проекты на 3-5 лет. Надеюсь, что уложимся».
Весь июль на Космостанции выше БАО было бурение скважин – это проект с швейцарским университетом Фрибурга, который восстанавливает сеть наблюдений за многолетнемерзлыми породами по всей Центральной Азии. По словам Василия, у нас в стране этот мониторинг начинался еще в 70-х:
«Скважин у нас было в свое время около 32 - глубиной от полутора до 120 метров, а в этом году мы пробурили три скважины глубиной 32 метров и одну скважину глубиной 12, установили туда датчики, которые измеряют температуру грунтов через каждый метр и другое оборудование».
И тоже в июле этого года с учеными из Австрии наши гляциологи ходили по глетчерам выше БАО - это тоже ледник, весь засыпанный камнями, и он тоже движется. «Две недели мы с ними там ходили, делали геофизические исследования, а это куча проводов, это всё тяжёлое и надо носить, аккумуляторы и прочее, я вот сейчас иду с дроном на спине, и после этих глетчеров, мы тут как на Мальдивах, до того легко».
Но все же эта работа требует хорошей физической подготовки – даже молодежь и та не всегда выдерживает. Поэтому ежегодно проверяется состояние здоровья специалистов, которые поднимаются на Туйыксу.
«Даже у меня бывает так, что когда долго не понимался, начинается то одышка, то голова болит. Когда сюда приезжаю, сразу ко сну тянет. И перед подъемами почему-то всегда плохо сплю. Думаю: доеду-не доеду, машина все-таки старенькая - 2011 года, и все время по таким дорогам».
При этом признается, что семья часто просится в горы, но когда видят его выражение лица, просьбы исчезают. Но чему он точно научил свою семью – это экономить воду. При таком таянии ледников мы должны адаптироваться – пересмотреть свое отношение к воде.
«Я живу в Тастаке, у нас там посадили клевер и каждую ночь, нет дождя, есть дождь, - его поливают, там уже болото. Я на работу езжу на велосипеде, проезжаю мимо парка Ганди, там тоже самое. Хотя все кричат, что надо беречь воду. Казахстан - богатая страна на полезные ископаемые, но с питьевой водой, у нас, конечно, проблемы. Беда в том, что люди не хотят этого понимать, открыл кран, вода потекла, а откуда она взялась, какая разница, куда она потом потечет. Куда интереснее Олимпиада».
В некоторых странах в горах пытаются строить что-то вроде водохранилищ, чтобы собирать воду с ледников, Василий, рассуждая об этом, отмечает, что тогда пострадают нижележащие ландшафты.
Капица пришел на смену прежнему поколению гляциологов в очень тяжелое время, но и сейчас «зарплата у молодого специалиста меньше, чем у доставщика еды. Стараемся, конечно, поддерживать, включать в какие-то зарубежные проекты. Все хотят сразу хорошо зарабатывать, я их прекрасно понимаю, время такое. Я не знаю, чтобы я на их месте делал».
«Я до сих пор не привык к этим видам»«Здесь всегда опасно, это же горы, просто бывает менее опасно, а бывает более опасно. Всё может быть», - говорит Касаткин, наблюдая за горами.
Он здесь единственный, кто помнит станцию Туйыксу в период ее расцвета: «Прыгуны с трамплина летом тут тренировались. У них дизель-генератор стоял, баня-сауна на электричестве, котлы, столовая. Ну как Советский Союз закончился, так и это кончилось почти сразу, буквально на следующий год. Утаскивали всё, что только можно было поднять и унести. Видели, там каркас от вездехода? Я его застал еще на ходу. Союз развалился, буквально через год приезжаем, а стоит только один каркас, всё, что можно было скрутить, скрутили», - вспоминает он.
Гляциологическая станция находится на территории природного парка, поэтому нет никаких заборов, любой может свободно сюда зайти и это проблема для ученых.
В пяти минутах ходьбы от здания станции небольшое озеро, по пути к нему заметно, что из камней торчат шланги, тросы, трубы – как остатки былой цивилизации. Альпинисты по трубам брали из озера воду, их круглые домики отапливались – еще в 70-х была придумана система отопления. Сейчас гляциологи набирают ведро воды, греют на печке и таким образом моются.
Николай Касаткин впервые попал на Туюксу в 1989 году, когда еще был студентом АСИ (КазГАСА), где учился на инженера-геодезиста.
В Казахстане не готовят гляциологов, у всех сотрудников станции разные профессии: среди них есть географ, альпинист, но в основном профессия гляциолога связана с геодезией, сюда идут гидрологи, морфологи и т.д.
«Когда я учился на геодезиста, все геодезические съёмки делались оптическими теодолитами, нивелирами, рейками, всё изображение вверх ногами, и про GPS мы только в институте слышали - нам один преподаватель говорил, что американцы изобрели какую-то систему», - вспоминает Касаткин.
Теперь все проще даже физически – не нужно нести тяжелые теодолиты на гору, при помощи дрона и компьютерных программ можно «получить такой объем исследований, который геодезист не смог бы и за всю жизнь сделать».
В 1989-90-е годы Касаткин прошел практику на Туйыксу, в 1993 году окончил университет, «пару лет туда-сюда, тогда эти лихие 90-е, когда сокращали людей, которые по 20-30 лет работают на предприятиях. Кому нужен молодой специалист? Я пару лет помыкался, коммерсантом был, а потом вспомнил: есть же Институт географии, в котором я практику проходил. Но тогда я думал, что надо туризмом заниматься - семья у меня уже на тот момент была, надо было ее кормить и хотел на туризме деньги заработать».
В 1995 году Николай пришёл в институт географии, предлагал с Шымбулака возить туристов на Туйыксу, но ему отказали и просто взяли на работу гляциологом на Туйыксу и на Большом Алматинском озере.
«А потом старые гляциологи все поумирали, кто-то уехал и получилось так, что я остался со своей специальностью, со своим образованием, как раз подходящий для этого дела. Пришлось как-то включиться в процесс, а потом как понравилось и всё».
Теперь Касаткин отвечает за два стационара, они изучают открытый лед, мерзлоту и погребенный лед: «Я и мерзлотовед, и гляциолог, как Труффальдино из Бергамо. Не потому что кто-то заставляет, а потому что интересно».
Когда спрашиваю его о следующем поколении гляциологов, он разводит руками: поговорите с молодежью, что она думает, а вот «Васю Бог послал гляциологии, это факт. Ну вот реально, я даже не знаю какое другое объяснение придумать».
Касаткин говорит о том, что последние пару лет стали выделять деньги гляциологам, купили наконец новое оборудование, на Туйыксу пришли новые технологии, XXI век: «Такое облегчение! Конечно, когда переучивались, пришлось, мозгами поскрипеть, особенно когда учить никто не учил, приходилось самому как-то осваивать новое оборудование. А сейчас сколько координат мы используем, мне даже не снилось».
Николай Касаткин с детства любил горы – вырос в микрорайоне Орбита и все свободное время ходил по горам, но на лыжах ни разу не катался, да и альпинистские ботинки так и не примерил.
«Я до сих пор не привык к этим видам, хожу с открытым ртом, смотрю на это всё, эйфория. Всегда приезжаю и всегда приятно, мне с работой повезло, жаловаться грех. Была бы моя воля, я бы в горах жил, ну не просто жил, а что-нибудь изучал. Изучая природу, как бы это громко не звучало, в итоге познаём самих себя. Человек - это частичка природы, и чтобы более-менее понимать про себя, нужно больше законов физики изучать. Я живу и радуюсь, пока боженька свет не выключил, придёт время, когда чик, просто свет погаснет и всё. Мне просто нравится, и я и работаю, пока работается».
«Здесь порой погода такая, что никакой МЧС не доберется»Младший научный сотрудник 32-летний Берик Косжанов сегодня упал в речку на глубину примерно полметра, несмотря на то, что был в страховочной обвязке: «Края скользкие, как кот в ванной барахтался», - смеется он, вспоминая «рабочий момент».
Берик Косжанов
«Я сам с низменности, случайно оказался в горах. Помню как впервые ночевал здесь в 2012 году, когда была практика, ночью проснулся оттого, что внутричерепное давление выравнивается, из ушей свистело и словно воздух выходил. После этого особо не было проблем с акклиматизацией», - Берик из западного Казахстана, из поселка рядом с Актобе, окончил факультет научной географии КазНПУ им. Абая, еще во время бакалавриата проходил практику в институте географии и так в 2012 году попал на Туйыксу. Работает здесь девятый год, сегодня «сдает вахту».
Признается, что привлекла его на станции тишина: «Здесь жизнь более умеренная, простая, природа, вокруг сурки. Я не любитель, когда много людей, шум, гам, а тут я сам по себе, тишина. Хотя в последние годы, после ковида, туристов и здесь много стало, раньше получше было (смеется). Но всё равно здесь поприятнее, особенно когда летом в городе духота. Как-то спокойно всё, тяжело, но зато интересно. В основном тяжело физически. Особенно зимой сюда добраться - это приключение. Расстояние от Шымбулака досюда 9 км. И мы идем пешком с рюкзаком, в котором еда и одежда. Иногда приходилось идти по пояс в снегу. Бывает, что от Шымбулака до плотины Мынжылкы добираемся весь световой день. А потом оттуда еще сюда столько же идти. Это когда совсем плохая погода».
Гляциологи здесь работают посменно – вахта длится 10 дней, 20 дней – отдых. Всего 6 сотрудников, три смены. Но летом часто приходится оставаться на станции подольше, потому что нужно работать всем штатом – собирать данные или помогать с ремонтом как сейчас.
Берик Косжанов здесь уже третью неделю, на днях собирается в город, сегодня постирал одежду, которая сушится над печкой: «Себя надо привести в человеческий вид и спуститься».
Когда спускается в Алматы, пишет отчеты, это занимает несколько дней.
«Самая основная работа у нас летом на леднике - снегосъемка каждые 10 дней, помимо этого приходится иногда вообще через день забуривать рейки, как сегодня. Сегодня забурили штук 6-7 реек. Бывали смены, когда мы в 6 утра выходили и только вечером возвращались с ледника, весь день занимались только тем, что бурили. У нас рекорд был в 2016-2017 году, мы с еще одним сотрудником за один день 58 реек забурили. В тот год рейки очень сильно таяли и мы каждую перебуривали».
Года четыре назад на станции появился интернет – до этого связь была с помощью рации со станцией Мынжылкы. До появления интернета Берик больше читал – благо библиотека в покосившемся домике собрана обширная и на любой вкус. Он вспоминает, что до того, как появился Wi-Fi, он ходил с простым кнопочным телефоном: дома был ноутбук и связи с миром на этом хватало:
«Местами было сложно без связи, но, с другой стороны, может без связи тише все происходит, меньше возни иногда бывало. Мы сейчас уже привыкли к интернету, без него бывает тяжковато, особенно когда сидим за столом и какой-то спор возникает, а загуглить-то невозможно. Но тогда мы больше читали, а сейчас книги больше как экспонаты».
Каждые три часа сотрудник должен снять замеры с метеостанции, которая визуально находится совсем неподалеку, но когда погода портится и опускается туман, то можно в любой момент заблудиться.
«Я здесь спокойно ориентируюсь, но когда туман, даже непонятно, где склон, куда что уходит. Один раз пока шел на площадку, успел потеряться, а в другой день ветер очень сильный дул, я шел по тропе, и меня просто сдувало. Я залезаю, меня обратно сдувает».
Этим летом было много дождей с грозами и часть аппаратуры сгорела. Берик вспоминает, как в огромный аккумулятор ударила молния, - она буквально вошла в дом и пострадала техника.
Косжанов рассказывает, что недавно видел топ самых страшных мест в Казахстане и туда входила станция Туйыксу – она сравнивалась едва ли не с Припятью. Но он к этому месту давно привык и не видит в нем ничего страшного.
Возможно, что дело в том, что на первый взгляд некоторые дома здесь выглядят заброшенными, а на территории стоят странные изваяния из дерева – Берик называет их «тотемы» - никто из обитателей станции не помнит, кто их сделал, возможно, кто-то из старшего поколения гляциологов увлекался резьбой по дереву одинокими вечерами.
Но все это, как и облака, горы и ванна, привлекает туристов и ученым приходится им объяснять что такое гляциология и почему им нельзя переночевать в этих домах. Но бывает, что здесь просят о помощи:
«Один раз кто-то из туристов посреди ночи постучался - зрачки расширены, паническая атака, горнячка - это когда с непривычки пришли в горы и решили заночевать. Туристы часто спрашивают дорогу, куда как пройти или на ночевку просятся. Однажды пришел турист и говорит: вы чайник поставьте, пока я к озеру схожу. Словно здесь кафе! Некоторые спокойно подходят и просят помощи, тогда не проблема, а когда в наглую, каков приход, таков и ответ. Некоторые приходят и рассказывают другим: "там сейчас злой казах дежурит" (смеется). Я-то единственный работающий на станции казах и меня больше запоминают. Полтора месяца назад по дороге за соседним склоном турист сломал ногу. Он с другими туристами вышел на дорогу, а здесь как раз двое специалистов из Казселезащиты поднимались смотреть озеро. Они пришли ко мне, чтобы я связался с городом. В итоге я звонил на Мынжылкы, а у МЧС пересменка. Полдня их спасали. Постоянно такое происходит, особенно весной кого-то обязательно завалит лавиной. Как раз в это время у лыжников обострение и им надо лезть в горы, они сами провоцируют сход лавин. А здесь порой погода такая, что никакой МЧС не доберется».
Косжанов смеется, что даже не все его родственники понимают, чем он занимается сидя в горах круглый год.
Сергей Гебель, помощник инженера, работает здесь четвертый год. «Когда сюда в первый раз пришел, для меня это была сказка, все новое, все такое интересное, на одну гору забежал, на вторую гору забежал, все хочется узнать, сфотографировать, все понюхать, все потрогать».
Сергей Гебель
Питьевую воду здесь берут из речки, а зимой топят снег. Воду с ледника проверяли – она дистиллированная.
Сергей Гебель, помощник инженера, работает здесь четвертый год. «Когда сюда в первый раз пришел, для меня это была сказка, все новое, все такое интересное, на одну гору забежал, на вторую гору забежал, все хочется узнать, сфотографировать, все понюхать, все потрогать».
Гебель знает, где тут ниже можно собирать грибы, малину, иван-чай и другие растения, и, кажется, различает всех местных сурков, которые поделили между собой территорию станции: одни живут в спортзале, другие под бочками, самый смелый - под домом. Он подходит к нам очень близко – упитанный и красивый. Когда-то здесь была собака, но она сбежала, хотели завести кошку, но, кажется, не все сотрудники за. «С кошечкой было бы веселее, а так у нас есть сурки», - смеется Сергей.
Берика Косжанова и Илью Жечева можно назвать молодым поколением гляциологов, но Берик признается, что он явно не ощущает себя таковым, потому что много чего не умеет, особенно - чинить технику.
«Что касается науки, это, наверное, больше относится не к нам, а к тем, кто в офисе сидят, потому что мы просто сборщики информации, мы её не анализируем. Нам сказали замерить, и мы передаём информацию, а команда, в которой штат больше, чем наш, обрабатывает. Результат мы периодически узнаем. Я вроде бы вижу, но конкретных цифр у меня на руках нет. Иногда сами спрашиваем и удивляемся тому, насколько сильно отходит ледник. Но это понятно, климат меняется, помните, в 2011 году на Шымбулаке был бурелом? Почему это произошло? Потому что горы холодные, город сильно нагрелся и за вот этой разницей температур начался сильный ветер и начал все рушить. И если ледников не будет, то город еще сильнее будет нагреваться из-за того, что арыки будут пустые, а они очень сильно охлаждают город».
Илья Жечев
23-летний Илья Жечев самый молодой сотрудник станции, техник-гляциолог, работает здесь 2, 5 года, пришел на место Ревутайте. До этого он работал на горнолыжной станции Шымбулак, и представляет собой редкий симбиоз альпиниста и гляциолога.
В 6 лет он поднялся на свою первую вершину – пик Комсомола, - смеется, что его родители не дошли тогда, а в 16 лет получил международный сертификат инструктора по горному туризму. В свободное от вахты время подрабатывает тем, что водит туристов в горы как альпинист.
«Интересна работа гляциолога нахождением в горах, чтобы снять данные осадкомера, надо сбегать на Молодежку - вон на ту вершину, там находится прибор, и за день можно обойти все ущелье вдоль и поперек».
Илья не знает, свяжет ли он свою дальнейшую жизнь с наблюдением за ледниками: он думал поступать в институт, но пока не уверен в этом: «Альпинизм тянет, я иногда порываюсь поучаствовать в каком-нибудь походе дней на 20, но потом спускаюсь с вахты и хочется побыть в городе, отдохнуть. По вахте я не скучаю, скучаю по горам. Первые дней пять я здесь считаю дни. Высота влияет сильно, усталость, под последние дни вахты уже крыша чуть-чуть едет».
Спрашиваю, смотрел ли он фильм «Маяк» про двух мужчин, которые работали вдвоем и постепенно сходили с ума, он смеется в ответ: здесь есть wi-fi.
Илья показывает нам дом, в котором когда-то жила Ревутайте, в прошлом году здесь сделали небольшой ремонт к приезду на семинар гляциологов из Центральной Азии – тогда даже поставили новый деревянный туалет. Сейчас дом закрыт – там не работает печка. Мы рассматриваем старые журналы – один на литовском языке, «Оракул», всякая мистика – при этом сами гляциологи очень прагматичны и лишены изотерики и прочего мистицизма. Никаких легенд о черных альпинистах или снежном человеке, говорят, что здесь есть разве что горные козлы и снежные барсы – но последних никто не видел. Даже медведи и те - на Большом Алматинском озере.
Утром нас будит сильный дождь – в Алматы в это время стоит жара. Здесь же +5 градусов, на горы опустился туман. Капица и Касаткин вглядываются в небо: нет, не распогодится. В эту экспедицию дрон уже не поднять, хорошо, что вчера успели сделать все по максимуму. Капица велит всем собираться, на станции остаются Илья, Сергей и Берик – его вещи не успели высохнуть и он спустится завтра пешком.
«На следующей неделе к нам зоологи приедут, им какие-то бабочки нужны», - предупреждает Капица.
