В воскресенье, 18 августа умер Ален Делон. По просьбе «Сноба» Сергей Николаевич написал эссе о французском актере и вспомнил их личную встречу в Париже
Сейчас все гадают, какими и где будут похороны. По статусу Алену Делону полагается, конечно, Дом инвалидов, салют из всех пушек, присутствие президентской четы и траурная речь Эмманюэля Макрона у гроба. Но, похоже, после Олимпиады Париж утомился от зрелищ. К тому же не факт, что этого захотел бы Делон.
Сам он был исправным посетителем подобных мероприятий. Не пропускал ничьих похорон. Он вообще был человеком долга. Он так его понимал: прийти на кладбище, постоять у могилы, поклониться, возложить цветы под стрекот блицев и телекамер… Он всерьез относился к смерти. И с большой охотой говорил о ней в своих интервью.
Если кто-то из журналистов приезжал к нему в поместье Души, обязательно устраивал экскурсию на могилы любимых собак. Их там у него больше тридцати. Сообщал, что хочет упокоиться с ними и даже присмотрел себе местечко в тени старинного дуба. Камера скользит по дубу.
Поскольку эти духоподъемные речи Делон стал вести с тех самых пор, как обзавелся Души, то есть почти 50 лет тому назад, то публика успела привыкнуть к этому мрачноватому антуражу: могилы собак, размышления о смерти, коллекция холодного и огнестрельного оружия… Одиночество под дубом…
И на экране Делона тоже все время убивали. Он не боялся играть смерть. У больших режиссеров он играл ее гениально. Она шла к его голубым глазам. Он не понаслышке знал, как это бывает на самом деле. Первые три года своей жизни, проведенные на попечении тюремного надзирателя и его жены, которым он при живых родителях был отдан на воспитание, сформировали его характер и познакомили с тюремным распорядком. Там за каждой железной дверью маячила смерть. И он смутно догадывался об этом.
Маленький мальчик с ангельскими чертами лицами с идеальным пробором в черных волосах. Сохранились любительские кадры, где он снят в белой рубашке и отутюженных бриджах с голыми коленками, как тогда одевались по праздникам подростки. Первое причастие. Грустноглазый ангел с застенчивой улыбкой. Таким его увидел режиссер Рене Клеман. Таким его полюбил Лукино Висконти.
Католик по вере и воспитанию, Делон имел свои отношения с Богом, о которых никогда не распространяться. Но свой крест с золотой ладанкой не снимал даже в постельных сценах. Почему-то очень гордился, что женат был только один раз и только одна женщина на свете носила имя Делон. Это Натали, мать его старшего сына Антони, с которой он расстался после 5 лет сложного и несчастливого брака.
«У меня была только одна жена», — строго поправил он меня во время нашего интервью, когда я по невежеству в жены записал ему голландскую модель Розали ван Бремен, родившую ему двоих детей Аннушку и Фабьена.
Они тогда еще были маленькие. Их портреты стояли на каминной полке вместе с другими. Портрета Розали там, кстати, я не обнаружил. Зато помню: Мирей Д’Арк, фотография Далиды в кепке, Лукино Висконти в шарфике, Габен в черных очках… Отдельно стоял портрет Роми Шнайдер в окружении оплывших свечей. Его иконостас, маленькая молельня в его парижском офисе, где безостановочно работал факс и царствовала пожилая сердитая секретарша в вытянутой вязаной кофте, общавшаяся со всеми как-то одинаково нелюбезно.
Впрочем, и ее хозяин тоже был не склонен рассыпаться в улыбках и любезностях. Интервью — это работа, а не разговоры по душам. Тот, кто смешивает эти форматы, никогда не будет настоящей звездой.
Тем более, в нашем случае речь шла о коммерческом продукте. Он согласился пообщаться со мной исключительно ради продвижения на российский рынок мужских духов «Самурай». Кажется, у Делона там была доля с продаж, и по договору он должен был выдать серию интервью, воспевающих этот вполне заурядный, ничем не примечательный аромат.
И духи средние, и офис требует ремонта, и секретарша старая, и свечи у Роми пора поменять. И вся эта пыль и тлен, которых не полагается стесняться. Какой смысл? Просто их не следует замечать. Ведь в центре, закинув ногу на ногу, восседает сам Ален Делон.
— А вы кино-то видели? — спрашивает он с насмешливой интонацией человека, уже готового услышать в ответ «нет». В голосе непередаваемая смесь безнадежности и презрения.
— Еще бы, «Самурай» — мой любимый фильм!
— У вас хороший вкус.
Одобрительный кивок. Можно продолжать дальше.
— Больше всего мне там нравится, как вы надеваете шляпу перед зеркалом.
Пытаюсь неумело повторить его жест.
— Нет-нет, не так, — поправляет он меня.
И сам провел пальцами по невидимым полям шляпы, будто полоснул по ней бритвой. Решительно и быстро.
Делон вообще все делает быстро. Вскакивает с кресла, хватается за трубку телефона, отвечает на вопросы. Никаких сложносочиненных предложений. Одни назывные. Почти после каждого находчивого и быстрого ответа — белозубая улыбка. Ему нравится быть быстрым, стройным и молодым. С мгновенными реакциями. Он терпеть не может, когда ему напоминают о возрасте.
— Скажите, сколько мне надо заплатить, чтобы в вашем тексте ни одна фраза не начиналась со слов «Я помню»? — спрашивает он, весело буравя меня своими сапфировыми глазами.
Он уже понял, что я про него знаю все. Про все его фильмы, про всех его женщин. Но ведь статья должна быть о его духах!
— Вы предлагаете мне написать, что у Делона амнезия?
— Почему, нет? Я не против. Главное, чтобы там почаще звучали слова «парфюм» и «Самурай».
И в ту же секунду, без перехода:
— Кстати, как поживает моя любимая теннисистка?
— Какая теннисистка?
— Анна. Она русская… Еще она здорово кричит, когда пропускает мяч?
— Может быть, Курникова?
— Вот-вот. Передайте ей привет от меня. Скажите, что Делон мечтает с ней познакомиться.
Мачо в белой рубахе, распахнутой на загорелый груди. «Черный тюльпан» моего детства. «Рокко», «Самурай», «Господин Кляйн» — моей юности. Сегодня мы перебираем названия этих старых фильмов, как черно-белые фотографии в нашем общем семейном альбоме. Собственно, Ален Делон и есть главный герой этого альбома для миллионов людей, любивших его, а теперь оплакивающих его уход.
Последние годы он много болел. Распри детей из-за наследства. Мучительный вопрос где и с кем быть похороненным? Вначале хотел в Души, а потом как будто передумал, стал все больше склонялся к родительской могиле на обычном городском кладбище. Чтобы все честь по чести, как полагается правоверному католику. В старости все хотят снова воссоединиться со своей мамой и папой. И Делон не был исключением.
Последний раз я видел, как он медленно бредет по газону, давно превращенному в кладбище для его любимых псов. Одной рукой он опирался на Сирила Вилье, известного журналиста, приехавшего записать с ним большое интервью. Голубой шарф через плечо. Знакомый чуть глуховатый голос: «Этот мир мне не подходит, и я покину его без малейших сожалений. Я давно уже живу в своем вымышленном мире, где меня ничего не держит, кроме воспоминаний». А напоследок Делон процитировал выдающегося писателя и естествоиспытателя XVIII века Жоржа-Луи де Бюффона: «Все люди умирают от печали».
Явно желая добавить чуток оптимизма своей программе, Сирил спросил его.
– А вы помните, Ален, периоды, когда были счастливы?
– Ну, тут все просто. Я был счастлив, когда был Аленом Делоном в кино.
