Влияние книги — это результат взаимодействия между ее материалом и психическим состоянием читателя. Вот технические факты: большинство взрослых читает от 200 до 300 слов в минуту, а значит, на книгу среднего объема — около 80 000 слов — у них должно в среднем уйти от 4 до 7 часов. Но что происходит за эти несколько часов? Почему мы говорим о том, что некоторые книги переворачивают наше сознание? Известный психолог и нейробиолог Грегори Бернс, автор книги «Иллюзия себя», рассказывает, как он пытался это выяснить с помощью функциональной диагностики.
Вы наверняка прочитали (или прослушали) за свою жизнь сотни, а то и тысячи книг. Если мы с вами похожи как читатели, вам тоже трудновато бывает помнить большинство из них в подробностях. И тем не менее каждая книга на моих полках представляет собой физический артефакт, объединяющий в себе ее содержимое и пережитое мной в процессе чтения. При взгляде на книгу я вспоминаю не только о чем она, но и, что важнее, обстоятельства, при которых я ее читал.
В 12 лет я оформил подписку в клубе любителей научной фантастики. До сих пор помню, как меня оглушило «Основанием» (Foundation) Азимова и «Дюной» (Dune). Если бы меня спросили про книгу, сформировавшую мое мировоззрение, я бы назвал одну из этих. Отчасти сказалось то, что созданные авторами миры в корне отличались от знакомого и привычного мне, но гораздо более важную роль сыграли герои.
Я представлял себя и психоисториком Гэри Селдоном, прогнозирующим будущее Вселенной с помощью математики, и Полом Атрейдесом, укрощающим песчаного червя. Даже сейчас, глядя на свой экземпляр «Дюны», я мгновенно переношусь мыслями в комнату своего детства. Вот я валяюсь в кровати с книгой, силясь разобрать сложный язык, придуманный Фрэнком Гербертом для своей вселенной. Прочитай я эту книгу на каком-то другом жизненном этапе, она повлияла бы на меня совершенно иначе.
Если человек утверждает, что некая книга изменила его жизнь, проделанная его сознанием гигантская работа наверняка должна была как-то изменить и мозг. Вопрос в том, можно ли как-либо обнаружить эти изменения. И если можно, что они будут означать?
Утверждая, что мозг под тем или иным воздействием меняется, мы говорим о двух типах изменений. Первый — изменения мимолетные, преходящие. На этом явлении построено большинство психологических экспериментов. Преходящие изменения отследить относительно нетрудно: выбрать контрольное условие, а затем предъявить испытуемому стимул, призванный вызвать определенную реакцию. Экспериментатор предполагает, что после исчезновения стимула реакция вернется к исходным значениям. Реакция может быть какой угодно, главное, чтобы она была измеримой и наблюдаемой. Это может быть нажатие на клавишу, а может быть физиологический отклик — изменение частоты сердцебиения или уровня электропроводимости кожи. Может быть и реакция мозга, отмечаемая с помощью фМРТ.
Такие эксперименты вполне эффективны: их можно повторять снова и снова, пока исследователь не соберет достаточно данных для анализа. Изменения второго типа сохраняются дольше, но труднее поддаются отслеживанию. Возникающие в мозге в результате мимолетных трансформаций, они почти эфемерны, поэтому большинство специалистов рассматривают их как кратковременную обработку информации, а не оставляемый отпечаток. Зрительная кора, например, реагирует на перемены в поле зрения, которые по самой сути своей не могут быть долговечными. Как только пропадает стимул, пропадает и реакция мозга. Но культурные отпечатки, которые оставляет литература, — другое дело, и нам очень хотелось бы выяснить, вызывают ли они какие-то долговременные структурные изменения. Для этого и обнаруживать их следы придется иначе.
Общее правило для всех биологических систем — приспосабливаемость. Зрительная система, в частности, приспосабливается к изменению освещенности. Вы вряд ли заметите разницу в освещенности между улицей при ярком полуденном солнце и комнатой при нерезком белом искусственном свете. Из-за приспосабливаемости отслеживать изменения в мозге оказывается намного труднее — в основном именно поэтому в исследованиях отпечатков, которые оставляют в мозге прочитанные книги, пока нет большого продвижения.
К 2011 г. появились новые методы нейровизуализации, позволяющие отмечать устойчивые паттерны активности в мозге. Раньше с помощью фМРТ удавалось замерить только мимолетные изменения, исчисляющиеся секундами. Альтернативой была структурная визуализация, которая представляла собой что-то вроде моментального снимка анатомической структуры мозга, но и такие снимки были
недостаточно подробными, чтобы уловить изменения, предположительно возникающие в результате иммерсивных переживаний. И как я выяснил лично, даже в мозге убийцы никаких очевидных аномалий не обнаруживается. Новый же метод назывался фМРТ в состоянии покоя — фМРТп, или фМРТ покоя. Состоял он в том, что человек находился в томографе в полном сознании, но ничего не делал. Если минут десять непрерывно сканировать с помощью фМРТ мозг в состоянии покоя, начинают вырисовываться паттерны: проявляется координированная активность в отстоящих друг от друга областях мозга — измеряемые сигналы там усиливаются и ослабевают одновременно. Это так называемые сети пассивного режима работы мозга, или дефолтные сети (сети по умолчанию, сети покоя), поскольку они отражают состояние активности мозга, когда человек не делает ничего.
По поводу функциональной значимости сетей пассивного режима ученые еще спорят. Одно из предположений состоит в том, что такая активность — не более чем фоновый шум мозга, что-то вроде общего гула жужжащего улья, и никакой особой функции у нее нет — просто нейроны, как рабочие пчелы, прилежно занимаются своим делом, поддерживая жизнь в мозге и в организме. Согласно другой, довольно занятной версии, сети пассивного режима отражают анатомию создания мысленных образов (грез наяву). Сторонники теории улья апеллируют к тому, что сети пассивного режима действуют даже под легкой седацией, когда притупляются произвольные когнитивные процессы. Однако всякий, кому доводилось подвергаться этой легкой седации (при стоматологических процедурах или колоноскопии), знает, что ее никак нельзя приравнивать к полноценному наркозу.
В действительности термин «состояние покоя» немного некорректный, поскольку в этом режиме сети могут отвлекаться на другие задачи. В ходе одного эксперимента студенты проходили фМРТп дважды — перед подготовкой к стандартизированному вступительному тесту для юридических вузов (LSAT) и спустя 90 дней. После подготовки связи в лобно-теменной сети пассивного режима оказались
прочнее, а потому исследователи заключили, что эти паттерны крепнут при интенсивной проработке логических вопросов. Возможно, во время фМРТ-сканирования студенты думали о предстоящем экзамене. Но, вероятнее всего, к физическим изменениям в мозге привела сама подготовка, зубрежка, тем более повторявшаяся изо дня в день неделями, и эти изменения сохранились до более спокойного
послеэкзаменационного периода.
Если подготовка к серьезному экзамену вызывает измеримые изменения в состоянии мозга при пассивном режиме, то что происходит при чтении книги? Я задумался, можно ли аналогичным образом распознать читательский опыт, переворачивающий сознание. От этого вопроса мы и отталкивались в эксперименте, который провели в 2011 году.
Первое решение, которое нам предстояло принять, — какую книгу выбрать. Несколько недель моя научная группа ежедневно собиралась за большим столом в лаборатории. Студенты, дипломники, научные сотрудники и прочий факультетский народ предлагали свои любимые книги, так или иначе изменившие их жизнь. Один обожал поэзию, но больше никто его любовь к стихам не разделял, и вряд ли ее разделили бы предполагаемые участники, которых мы планировали набирать среди учащихся нашего университета. Разумеется, все по-прежнему носились с «Гарри Поттером», но мы понимали, что «Гарри Поттером» большинство наших потенциальных добровольцев прониклись задолго до эксперимента. Обсудили и признанную классику, но с ней была та же загвоздка: любой студент наверняка хотя бы с чем-то из этого был знаком. Так что мои фавориты — «Одиссея», «Преступление и наказание», а также «Моби Дик» — тоже отпадали. Обо всяких там «Основаниях» и «Дюнах» и речи быть не могло, поскольку они безнадежно устарели.
В конце концов мы остановились на исторической прозе — выбрали остросюжетное повествование, основанное на подлинных событиях, но преподнесенных в художественной форме, что придавало истории динамику.
Речь о романе Роберта Харриса «Помпеи» 2003 г. Я помнил, как он мне понравился, когда я его прочел сразу после выхода. Но, поскольку было это за восемь лет до нашего эксперимента, в лаборатории о нем никто больше не слышал. Само событие, на котором строится сюжет, известно всем — извержение Везувия, в результате которого древнеримский город Помпеи был полностью, вместе со всеми жителями, погребен под раскаленным пеплом. Харрис дает читателю возможность погрузиться в эту историю, посмотрев на происходящее глазами вымышленного героя — аквария (инженера, строящего акведуки) Марка Аттилия. Там есть и любовь, и секс, и смерть, и трагедия. Оставит ли эта захватывающая история неизгладимый след в мозге молодого читателя? Мы надеялись это выяснить.
Задачей эксперимента было изучить воздействие «Помпей» на группу молодежи — 18–19-летних первокурсников и второкурсников колледжа. Многие в этом возрасте проходят нелегкий путь самоопределения. Их волнуют расовые, гендерные и классовые проблемы, вопросы своего жизненного предназначения и, конечно, взаимоотношений. Я, разумеется, не рассчитывал, что «Помпеи» перевернут всю их жизнь, но хотелось верить, что произведение увлечет их настолько, чтобы вызвать долгосрочные изменения в мозге. Было бы хорошо, если бы читатели отождествили себя с героем романа, отчаянно пытающимся спасти любимую от гибели под тучей раскаленного пепла.
Гарантировать, что книгу участники точно прочитают, должна была составленная нами двусторонняя схема. Во-первых, читать предполагалось текст на бумаге. Хотя в то время как раз набирали популярность электронные книги, мы не хотели, чтобы кто-то забегал вперед, поэтому купили каждому из участников бумажный экземпляр. А затем разделили каждый из экземпляров на девять частей, которые в ходе эксперимента предполагалось выдавать участникам по одной на день. Во-вторых, чтобы проверить, действительно ли участники читают роман, они перед получением следующей порции должны были ответить на вопросы короткого теста по предыдущей.
Что касается собственно нейровизуализации, то по плану каждый из участников должен был в течение 19 дней (без выходных) утром являться в лабораторию и проходить фМРТв покое. На процедуру отводилось около 7,5 минуты, в течение которых от испытуемого требовалось бы только лежать с закрытыми глазами. А после этого ответить на вопросы о прочитанном накануне. Кроме того, чтобы определить вовлеченность, участники будут ежедневно оценивать, насколько сильные эмоции они испытывали во время чтения очередной части романа. В первые пять дней эксперимента книга выдаваться не будет, результаты фМРТп за этот период послужат отправной точкой — исходными параметрами, включающими и обычное повседневное чтение, без которого не обходится жизнь студентов. Затем мы девять дней будем применять процедуру сканирования в период порционного чтения «Помпей», а затем повторим эту процедуру еще пять дней, на которые текст снова заберем у испытующих, — чтобы проверить, сохранятся ли какие-либо изменения после окончания активной читательской работы.
Такого сложного эксперимента я до тех пор еще не разрабатывал. От одной только логистики — убедить 20 участников являться каждый день, как штык, в одно и то же время в течение почти трех недель, осиливая при этом не самый легкий материал, — уже становилось не по себе. За участие в эксперименте мы предлагали 400 долларов — но с оговоркой: минус 100 долларов за каждый пропущенный сеанс. Кроме того, мы провели предварительный отсев, задавая всем кандидатам простой вопрос: «Какую последнюю книгу вы прочитали ради удовольствия?» Учебные материалы во время семестра читает любой студент, но нам нужны были только те студенты, которые успевают читать и для себя. Для участия в эксперименте мы отбирали студентов, прочитавших за предшествующую часть учебного года по крайней мере одну книгу ради собственного удовольствия.
В итоге до конца эксперимента дошли 19 участников — 11 девушек и 8 юношей. Прежде чем заняться результатами фМРТ, нужно было выяснить, повлияла ли на них прочитанная книга хотя бы как-нибудь. Отождествляли ли они себя с Аттилием и Корелией — возлюбленной героя? Увлек ли их сюжет, или они восприняли описанные события как историческую хронику, не вызывающую никаких эмоций? Одну подсказку мы получили из ежедневной оценки участниками эмоций, испытанных при прочтении. Формулировка просьбы об оценке немного варьировалась в зависимости от содержания очередной порции, но суть сводилась к следующему: «Оцените эмоциональное возбуждение, которое вы испытывали при чтении, по шкале от 1 до 4».
Поначалу показатели оценки эмоционального возбуждения держались чуть выше середины шкалы, но с 5-го дня, когда они читали описание грандиозного римского пира и оргии, цифры стали расти. Так продолжалось вплоть до эпизода извержения Везувия, пришедшегося на 7-й день. Затем последовал короткий спад, а за ним вновь резкий подъем — на последней порции текста, в которой Аттилия и его любимую, как и весь город, погребает под собой вулканический пепел. Мы не спрашивали участников, положительные эмоции они испытывали или отрицательные. Кривая сообщала нам, что материал как минимум оказывал на читателей измеримое воздействие. Если бы линия на графике выглядела ровной, без перепадов, мы бы обеспокоились, что участники читают невнимательно или не проникаются прочитанным.
Уверенные, что книга вызвала по крайней мере кратковременные изменения в субъективных ощущениях, мы проанализировали результаты 19-дневного сканирования нейронной активности участников в состоянии покоя, выясняя, в каких областях мозга отмечались эти изменения. Учитывая высокое эмоциональное возбуждение наших испытуемых, я ожидал увидеть перемены в областях, связанных с эмоциями. Но мои ожидания не оправдались. Мы увидели образовавшуюся между разными областями мозга сеть с одним центральным узлом и расходящимися от него ответвлениями, причем узел располагался на участке левой височной доли, называемом угловой извилиной. Эта область известна своей важной ролью в понимании языка. Таким образом, представшие перед нами изменения в связях являли собой остаточный эффект от чтения как такового — примерно как нытье в мышцах на следующий день после тренировки.
Эта интерпретация будет понятнее, если рассмотреть ее в контексте предсказательных функций мозга. Как я уже упоминал, мозг никогда не бывает абсолютно бездеятельным, так что сети покоя можно представить как комплекс режимов, между которыми мозг динамически переключается, когда сознание обращается «внутрь себя», обрабатывая недавние события. Для участников нашего эксперимента недавними событиями оказывались эпизоды, описанные в романе, так что изменения коннективности (в совокупности связей между нейронами) отражали инкорпорацию этих происшествий в мозг и личный нарратив студентов. Изменения в височной доле отмечались только в девятидневный период чтения книги. Когда роман был дочитан, паттерны связей вернулись к прежней конфигурации.
Чтобы выяснить, вызвал ли роман долгосрочные изменения, мы исследовали еще один паттерн — возникший в начале девятидневного периода работы с книгой и сохранявшийся до его окончания. Этот паттерн проявлялся только в одном участке сети — полосе сенсомоторной коры. Мы такого не ожидали, потому что к эмоциям данный участок никакого отношения не имеет. Сенсомоторная зона —
это складки коры вдоль центральной борозды мозга, в которые поступает тактильная информация; кроме того, эта область посылает двигательные импульсы. Почему же паттерн нейрональной активности в этой зоне изменился при чтении романа?
Одно из вероятных объяснений — чтение романа пробудило нейрональную активность, связанную с телесными ощущениями, и следы этой активности проявились во время фМРТ в состоянии покоя. Как-никак «Помпеи» — книга, обращенная к сфере читательских сопереживаний и эмоций. От описаний пиров, вакханалий, а затем огненного дождя внутри все переворачивается и мурашки бегут по коже. Это объяснение согласуется с теорией воплощенной семантики, согласно которой области мозга, отвечающие за произведение действия, отвечают также и за отображение его в сознании. Иными словами, когда вы читаете о том, как игрок в бейсбол выбил хоум-ран, мозг распаковывает сжатую репрезентацию такого удара, а затем симулирует его в сенсомоторной коре. Аналогичный эффект наблюдается и у чувственной стороны. В одном эксперименте с применением методов нейровизуализации участники просто читали перечень осязательных метафор, среди которых попадались такие, как «горячая голова», «несгибаемый дух», «весомый вклад», «грубая речь». Одно только чтение этих словосочетаний вызывало активность в сенсорной коре, позволяя предположить, что осязательные понятия воздействуют на те же области мозга, что и физические ощущения.
Литературное произведение погружает читателя в мир, созданный автором. Нередко читатель и вправду чувствует себя «в шкуре» персонажа. Но этим объяснялись бы изменения в сенсомоторной коре только в период непосредственной работы с книгой, а они сохранились и когда чтение закончилось. К сожалению, после чтения романа эксперимент продолжался всего пять дней, поэтому мы не знаем, как долго такие следы способны сохраняться в принципе.
Это не отменяет того факта, что сенсомоторные изменения перекликаются с субъективным ощущением изменения под воздействием книги. Перебирая мысленно произведения, перевернувшие мою жизнь, — после «Основания» и «Дюны» были еще «Учение дона Хуана» (The Teachings of Don Juan) и «Банда гаечного ключа» (The Monkey Wrench Gang), — я не могу во всех подробностях вспомнить сюжеты. Но отчетливо и живо помню персонажей — Гэри Селдона и Мула, Пола Атрейдеса, дона Хуана, дока Сарвиса. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что, скорее всего, меня привлекали их бунтарство, презрение к устоявшимся социальным нормам и желание проторить собственный путь. Все они включены теперь в мою идентичность или, по крайней мере, в мое представление о себе.
Чтобы понять, почему на нас так сильно влияют вымышленные персонажи, давайте вернемся к универсальному мономифу. За миллионы лет культурной эволюции человеческий мозг приспособился вбирать в себя истории главных героев, впитывая их, словно губка. Когда мы читаем книгу, главный герой которой оказывается созвучным нашему собственному нарративу, его история и наша дополняют и подкрепляют друг друга. Мы сближаемся с героем — хотя бы в собственном сознании, — и это усиливает резонанс, получающий в данном случае положительную обратную связь. Изменения в сенсомоторной коре говорят о том, что мы и в самом деле как будто проживаем разворачивающиеся перед нами события, находясь в облике главного героя. Можно предположить даже, что это созвучие создает подобие мышечной памяти, повторно активирующейся в нашем личном нарративе.
Если дело только в том, чтобы попасть в резонанс с тем или иным персонажем, способ передачи истории не особенно важен. Точно на такое же воздействие могут претендовать кино и телевидение. На том или ином уровне все способно изменить мозг, вопрос лишь в степени изменений. Родители и психологи причитают о пагубном воздействии телевидения на детей со времен начала телевещания
в 1840-х гг. — и ничего, смотрят. Ничего заведомо пагубного в телевидении, судя по всему, нет. Основной его вред — в потенциальном вытеснении других занятий, от которых оно отвлекает детей (и взрослых).
Однако будем честны: кино и телевидение не обеспечивают той устойчивой глубокой вовлеченности, которую дает книга. Во-первых, телепрограммы и кинофильмы потребляются пассивно. Кино и передачи воспринимаются независимо от усилий, приложенных зрителем. Книгу воспринимать без усилий не получится. Во-вторых, фильмы длятся в среднем часа по два — это намного меньше, чем уходит на чтение книги. Правда, теперь, с модой на марафонские просмотры сериалов, погружение в такие многосезонные блокбастеры, как «Игра престолов» (Game of Thrones) или «Во все тяжкие» (Breaking Bad), займет около 70 часов. Но, чтобы прочитать все части «Песни льда и пламени» (литературная основа «Игры престолов»), большинству людей все равно понадобится часов 100, не меньше. И наконец, из-за того, что просмотр телепродукции не предполагает когнитивных усилий, ее так и тянет потреблять запоем, залипнув перед экраном.
Проводя эксперимент с «Помпеями», мы намеренно лишили наших участников возможности проглотить книгу за одну ночь. В первую очередь потому, что испытуемые должны были читать в одинаковом темпе, но имелась и другая причина, связанная с тем, как информация откладывается в мозге в ходе процесса, называемого консолидацией. В часы бодрствования гиппокамп держит новую информацию в буфере кратковременной памяти. Этот материал поступит на долговременное хранение, когда вы заснете: именно тогда вся полученная за день информация проигрывается заново в промежуточных циклах между глубоким сном и фазой быстрого сна. Содержимое наших снов — это перетасовка и подмешивание новых воспоминаний к старым. Когда вы читаете книгу на протяжении нескольких дней или недель, мозгу хватает времени, чтобы консолидировать полученные данные, но, если смотреть сериал запоем или глотать книгу в один присест, гиппокамп перегружается и меньше удерживает в буфере. А чем меньше информации там удерживается, тем меньше ее будет затем усвоено мозгом.
[…]
Эти открытия наводят на любопытную мысль, что истории, которые мы потребляем — особенно в режиме чтения, — служат пищей для нашего разума. Пищеварительная аналогия на этом не заканчивается: человек есть то, что он ест. Потребляемые истории становятся частью нас, и в результате повторяющейся стимуляции сенсорных центров у нас формируется нарративный аналог мышечной памяти. Мозг привыкает к нарративным архетипам. И даже если где-то в глубине сознания вы помните, что они вымышлены, это неважно. Они все равно укрепляют шаблоны в вашем мозге, к которым вы обращаетесь, когда истолковываете происходящее с вами в реальной жизни. Светлая сторона этой медали — вы можете сами контролировать, какие истории потреблять.
Подробнее о книге «Иллюзия себя» читайте в базе «Идеономики».
Сообщение Книги оставляют след: что чение делает с мозгом появились сначала на Идеономика – Умные о главном.
