Время, конечно, — честная, но и причудливая вещь, говорю себе, перефразируя поэта.
И то сказать: вглядываясь в стихи и судьбы тех, кто — поколенчески — совпадает с моим старшим сыном (родившихся на границе столетий), удивляюсь: вот и дожил до того, что представляю читателю творчество тех, о ком обронено в печальной и светлой пушкинской элегии, пусть слова о «младом, незнакомом племени» и относились к рощице, поднявшейся под сенью старых дерев, памятных автору. Интересно, что черновую рукопись «Вновь я посетил…» Пушкин завершал не напутственным словом будущему «внуку», но, поминая молодые годы, — признанием: «...здесь меня таинственным щитом / Святое Провиденье осенило, / Поэзия как ангел утешитель / Спасла меня, и я воскрес душой…»
Надежда Келарева, уроженка северной Онеги (родины корабелов, помогавших императору Петру в его мореходных стройках) обмолвилась в разговоре, что родной край, вдохновлявший прекрасных авторов — от Бориса Шергина до Юрия Коваля, — остается для нее тайной. И кажется, по-прежнему настраивает на стихи. …Вспоминаю еще, как Надя тронула меня любовью к поэзии Игоря Меламеда и Вени Д’ркина: наших общих с ней современников, любимых авторов «Строф».
Рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира», — совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир».
В стихах, напечатанных летом 2021-го журналом «Север», Надя итожила-вопрошала: «…Мир огромен, нелеп, цветаст. // Мир абсурден, а мы и не знаем, на что способны, / Хочешь, вместе споем? / Песня вырвется в мир огромный, / Сквозь легенды и мифы, / Пространства и времена. / И по вере воздастся нам». Василий Нацентов, поэт-ровесник и собрат Нади «по цеху», давеча написал мне: «…я давно уже учусь у нее — чуткости, отзывчивости ко всему окружающему. Она так внимательна к миру! И мир — во всей сложности и неоднозначности — отвечает взаимностью на этот, казалось бы, скромный, но ясный и благородный голос…» Добавлю еще, что завершающий подборку этюд написан Надеждой на днях и готовится войти в ее будущую новомировскую публикацию.
Время, когда тебе Нет еще десяти, Слишком легко Уместится в одной горсти: Бабушка просит в гостиную принести Праздничные бокалы. Пёстрые кофты, Привычные ритуалы, Перчики — чудо! А как ты мариновала? Можно мне хлеба? А соли не слишком мало? Шутки за шутками — шуток румяный рой. Душно! Пожалуйста, форточку Приоткрой. Вдруг замолчат на секунду. И так сердечно С русской тоской затянут: «Ой, то не вечер…» Где вы теперь? Зыбко, призрачно, быстротечно. Ой, то не вечер, — вы слышите? — То не вечер. Сколько мне петь, Годы словом проткнув насквозь? Всех обняла бы, Да мало опять спалось. Ой, мне малым-мало спалось.
Колечко падает и катится к ручью, И солнце падает за воротник лесов, А я встаю, как в детстве, на носок И над землею медленно лечу. Шумит-шумит июльская листва, И вьётся над травой июльский снег, А я лечу — уже не человек, А я плыву — цветок, глоток, слова.
Когда вокруг сплошное бездорожье, Желают мне счастливого пути, Любви, здоровья, уберечь, найти. И Божий промысел почти как помощь Божья. Куда помыслю, — рвётся, дребезжит, Становится слепым союзом «если». Ах, если бы сюда я не полезла! Но жить ещё, но жить ещё и жить.
В поле скитаться странникам. В сосны катиться солнышку. Ночь виновато пятится, смотрит, как сирота. Где ты Ива-Иванушка, — кличет Алё-Алёнушка, Кличет Алё-Алёнушка, не открывая рта. Бродит Ива-Иванушка, ищет в деревьях солнышко, Тянутся руки к прошлому, ноги — ведут в овраг. Длинная ночь полынная. Всё хорошо, Алёнушка, Всё хорошо, Алёнушка, я возвращусь с утра. Светит рубаха белая ярче, чем в полдень солнышко Ты обо мне, пожалуйста, слезы не лей, сестра. Где ты Ива-иванушка? — кличет Алё-Алёнушка Здесь я — разносят по полю Здесь я — разносят по лесу Здесь я — разносят по небу Северные ветра.
Список отсутствующих Работа по вариантам Стелется солнце на парты цветущей пылью Сколько осталось А можно потом исправить Кто-то кричит: «Я совсем ничего не понял!»
Катя исследует архитектуру храмов: Это апсиды, а это портал и прясла, Это часовня, а это собор, а это… В детстве Платок постоянно спадал на брови, Пахло приятно, а мама сказала: «Ладан». За упокой и за здравие, ой, упала, Надо расплавить внизу, чтобы вставить прямо, Ноги устали, зачем целовать икону, Имя? Катюша, с утра не пила, не ела? И неизвестно, где паперть, алтарь и клирос, Бог — это хор, полумрак и священник в рясе Или — когда босиком по асфальту летом? Если исследуешь архитектуру храмов, Как отыскать Его в каменных белых стенах?
То ли море шумит, То ли чайник кипит, То ли ангел со мной говорит. Это всё. Это мне. Это мне одному. Говорит, только я ничего не пойму, Может, к лучшему, что не пойму.
Отчий дом, распростёртый слушать, Грусть мою по ночам лелеет. Ангел, вышитый на подушке, Стал как будто ещё белее. Льётся город, дождём умытый, Голосами седых черёмух, Разыгравшись, глядит сердито Детство в щели дверных проёмов.
