Спору нет – в современном прочтении Николай Рерих тождествен с Гималаями, Индией, Пактом культуры имени себя, пареньем духа на просторах тысячеметровых вершин и отображением этого процесса на полотнах, выполненных в «фирменной» эстетической манере. Подлинные истоки рериховской нравственности иные искусствоведы решительно задвигают в дальний угол: вроде бы иного Рериха, питавшегося от родных русских корней, и не было никогда. Но он был. И, скорей всего, в истории искусства не стало бы того самого известного «спиритуалистического» художника, каким его многие представляют – если бы не политика. Николай Рерих всю жизнь стремился к надмирности и безграничности свободы, будучи сам, по злому промыслу истории, жестоко оторван от родной земли и вынужденным в итоге привиться в прекрасной, но чужой почве.
Российский период творчества художника ознаменован обращением к церковной живописи, работе над интереснейшими отечественными театральными проектами, художественному осмыслению славянской и российской истории и, выражаясь по-современному, кураторским проектам в Императорском обществе поощрения художеств – эта деятельность даже стала в 1913 году причиной отхода Рериха от руководства «вторым» обществом «Мир искусства»: у художника просто не хватало на все времени и сил.
Все говорило о том, что в итоге Россия должна получить еще одного подлинно национального мастера, творца, гения. Но до чего же иронична жизнь, время от времени кроящая реальность по своим лекалам. История повторяется: в 1918 году получившая из милостивых ленинских рук независимость Финляндия перекрыла границы – как и сейчас. Но если теперь за европейскими кордонами оказались «творцы» и «мастера искусств», проявившие себя подлинными – и большей частью бездарными, с неимоверно раздутым реноме – клеветниками России, то на сломе империи многие блестящие таланты физически не смогли вернуться в свое отечество. Среди них оказался и переехавший в 1916-м по причине нездоровья в еще российскую Финляндию Николай Рерих. Разлука с родной землей оказалась вечной и случилось то, что случилось: художника в конце концов «глобализировали». Тут уж не до российских истоков.
Выставка в KGallery достойно исполняет благородную миссию возвращения Рериха в русскую парадигму – и делает это чрезвычайно интересно. Достаточно сказать, что все объекты экспозиции происходят из частных коллекций, очень многие по этой причине никогда широко не показывались и, более того, вообще не покидали пределов Северной столицы. Весомая причина для московских гостей посетить этот проект в рамках культурного набега на Санкт-Петербург! Тем более, что несмотря на камерность выставки – осмотр можно уложить в час, но спешить вам не захочется – глаза здесь разбегаются.
Концепция выставки проста: предшественники – собственно мастер – члены творческого круга. Но когда речь идет о столь самобытной фигуре, как Рерих, в вычурности и нарочитой усложненности нет никакой нужды. Хотя русский вектор выставки подчеркнут даже забавно: первый зал экспозиции представляет собой некую инсталляцию, стилизованную то ли под стены белокаменных кремлей Руси, то ли под… русскую печь – а вокруг, вдоль стен, путников-посетителей приветливо манят лавки, укрытые плетеными тканями. Так и хочется присесть – что я и сделал: несмотря на то, что это не был пресс-показ с гарантированной толчеей коллег, а обычный будний день, посетителей на выставке оказалось предостаточно. К иным развесам полотен нужно еще пробиться, улучив просвет. Но многое видно и со скамьи – можно вглядеться, вдуматься, погрузиться.
Деление на разделы в этом зале весьма условное. По части предшественников и сомысленников со своими работами проходят Репин, с которым у Рериха сложились глубокие уважительные отношения, а также Айвазовский и Куинджи. Этот раздел наименее обширен: всего три работы, но каждая призывает зрителя к вниманию и раздумьям. И «Маяк в прибое» главного русского мариниста, и «Крымский берег» Архипа Куинджи, и репинский «Автопортрет» позволяют взглянуть на мэтров в несколько неожиданном ракурсе, не входя в сложившийся канон. Ни в каком случае нельзя прийти к выводу «в лоб»: вот Айвазовский так писал, Куинджи подсмотрел, а там и Репин сбоку подоспел и все проитожил Рерих. Вовсе нет – но некая общность несомненна, и некоторое напечатление, отблеск этих мастеров в наследии Рериха явственно ощутимы.
А далее по периметру – собственно работы юбиляра. С крымским пейзажем Куинджи перекликаются и одновременно входят в контраст финляндские этюды и озера. На другой грани – в прямом и переносном смыслах – пронзающие духовную глубину, прописанную в нашем генетическом коде, роспись интерьера церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи в ярославской слободе Толчково и изображение Николая Угодника, а также вид на ростовский кремль с озера Неро. Плавен переход от православных святынь в театральное творчество Рериха: мы видим эскизы художника к декорациям «Псковитянки» Римского-Корсакова и дягилевской постановки «Князя Игоря» Александра Бородина. На отдельной стене, как раз напротив скамей с орнаментами, представлен основной объем рериховских работ – от вынесенного на титул выставки пейзажно-былинного «Варяжского пути» до глубоких и одновременно камерных портретных изображений «Старик» и «Ушкуйник». Мое внимание привлекла цветная литография «Бой», в которой мне померещилось нечто, что после проявилось в картинах Ивана Билибина.
О том, что такой вывод имеет некоторые основания, подсказала одна из работ в следующем пространстве выставки – неспроста же сюда попал сюжет «Иван Билибин на этюдах на Ниле», наряду с другими вещами Александры Щекатихиной-Потоцкой – не только ученицы Николая Рериха в рисовальной школе Общества поощрения художеств, но и супруга Билибина. Эта знаменитая художница по фарфору вообще крайне интересная личность – как, впрочем, и большинство из рериховского окружения. Щекатихина-Потоцкая осталась в искусстве не только как автор росписи ленинградского, лиможского и сервского фарфора. Вместе с Рерихом она расписывала одно из самых неоднозначных церковных пространств – Храм Святого Духа в Талашкино, имении известнейшей меценатки и мемуаристки Марии Тенишевой. Мария Клавдиевна осталась не очень довольной результатом: она в принципе редко бывала чем-либо или кем-либо довольной. Но парадокс: именно благодаря ее заказам и желаниям русское живописное и прикладное искусство обогатилось многими шедеврами. Вкус Тенишевой был крайне взыскательным и то, что после долгих размышлений она пригласила к работе Рериха, только добавляет аргументов в пользу его гениальности.
Излишне говорить, что и сам Иван Билибин представлен в экспозиции очень интересными работами (от «Царя Гороха» просто не отойти). Здесь же посетителям выпадает редчайший случай насладиться шедеврами таких мастеров рериховского круга, как Агнесса Линдеман, Александра Суворова, Мария Лебедева. На выставке много феноменального фарфора – помимо тарелок Щекатихиной-Потоцкой это блюда Зинаиды Кобылецкой, Александра Громова, Надежды Благовещенской-Васильяновой. Лоток «Черный арлекин» авторства Громова, подчасник «Одалиска с арапчонком» Алисы Брускетти-Митрохиной, выразительные чайные пары – эти хрупкие и такие «буржуазные и безыдейные безделушки» имели все основания не дойти к нашим временам. Но все же мы их видим, мы их чувствуем, мы ими восхищаемся – большое спасибо за это поколениям собирателей и коллекционеров, которые сделали возможным сам факт проведения такой выставки.
Экспозицию дополняют многочисленные периодические издания, книги и личные артефакты и документы. Все вместе – это часть художественного русского мира, который должен был развиваться в гораздо более щадящих исторических реалиях. Сожаления по этому поводу сглаживаются осознанием факта, что все же мы его не потеряли. Главное для нашего поколения – бережно и кропотливо воссоздавать эту атмосферу национальной духовности, эстетичности и технического совершенства, отделить зерна от плевел и не позволять искажать суть русского искусства – светлую и прекрасную. Ровно этим целям и служит рериховский проект KGallery.
Выставка «Николай Рерих. К 150-летию со дня рождения» открыта до 1 сентября.
Фотографии: Евгений Хакназаров.
