30 лет назад, в 1994 году, сопрано Елена Зеленская дебютировала в Большом театре, исполнив партию Флории Тоски в одноимённой опере Пуччини. Через пару лет она стала солисткой оперной труппы Большого театра, где служит до сих пор, исполняя ведущие партии. Народная артистка РФ призналась «АиФ», почему не боится выбирать рисковые роли.
«Леди Макбет жизнь побила»
Ольга Шаблинская, aif.ru: Елена, наша прославленная балерина Светлана Захарова рассказала мне, что, когда она исполняла Смерть в балете «Юноша и смерть», у неё было на душе потом так гадко, что от этой роли она отказалась: «Ощущение было, что я и вправду кого-то убила». Вы сталкивались с чем-то подобным в своей оперной карьере?
Елена Зеленская: У меня другое к этому отношение. Возьмём Леди Макбет из оперы «Макбет» Джузеппе Верди. Отрицательная героиня – она всех убивает, повсюду кровь. В Сиэтле, где я принимала участие в постановке, «кровь» действительно текла и по декорациям, и по сцене. Ко мне потом подходили, спрашивали: «Не боитесь такую героиню играть? Ведь в оперном мире ходят легенды: у того, кто исполняет эту роль, потом это скажется на судьбе». Но я, во-первых, не люблю всех этих суеверий, во-вторых, всегда стараюсь, когда играю эту героиню, показать зрителю не жаждущую крови мстительную женщину, а несчастного и жалкого человека по сути своей. И, кстати, некоторые режиссёры в последнее время именно так начинают трактовать её образ. Её жизнь била. Она когда-то потеряла ребёнка, хотя мечтала стать матерью. Прошла через многие несчастья, и теперь подспудно проявляются эти её страшные потребности. Она будто мстит самой жизни, ей глаза застила ненависть... Сама же она в глубине души трагически одинока и несчастна.
– Зритель на такую трактовку откликается?
– Очень! Как-то ко мне после спектакля пришёл парень со словами: «Елена, вы знаете, мне вашу Леди даже стало жалко».
Или опера «Сила судьбы» Верди. Там тоже непростая героиня. Но и из своей Леоноры, как и из Леди Макбет, я не делаю эдакую роковую женщину, какой её считают в оперном мире. Хотя очень люблю образы роковых женщин. Может быть, потому, что по жизни я совершенно другой человек. Как говорится, работаем на контрасте.
– А по жизни вы какая?
– Мягкая. Хотя придерживаюсь правила: «Обстоятельства изменчивы, принципы – никогда». Эта фраза, если не ошибаюсь, принадлежит писателю Оноре де Бальзаку. Никогда не буду менять свои принципы и «пристраиваться». Самое трудное, тем более в искусстве, тем более женщине, – это остаться самой собой. Но я сама выбрала эту профессию, никто меня не заставлял. Знала, на что иду.
«Наколенники не приемлю»
– Из ваших уст это звучит так, будто «я знала, на какие иду мучения».
– Почему-то сложилось мнение (ошибочное, замечу), что пение – это так, в удовольствие. На самом деле это адский труд. Это ж не просто, знаете, включил кнопку, вышел и спел. Нет, вся твоя жизнь подчиняется голосу. Инструмент этот находится внутри нас, мы не видим, в каком он состоянии. Например, я решаю: на будущий год поеду по контракту туда-то, а сейчас буду петь вот то-то. А он, голос, отвечает тебе взаимностью не всегда. И за неделю, а то и за месяц до спектакля ты начинаешь мысленный настрой на него.
Так что профессия у нас непростая. Всё зарабатывается потом и кровью в прямом и переносном смыслах этого слова. Потому что крови на коленях было достаточно.
– Я не ослышалась? Крови? На коленях?!
– Конечно! У меня все роли такие – я вечно «коленопреклонённая». Аида всегда на коленях. Или Донна Эльвира в «Дон Жуане»: выбегает на сцену и сразу – бум на колени. И так не один раз. И ещё надо репетировать полтора месяца, прежде чем спектакль состоится. Наколенники же я не приемлю, мне кажется, что они тебя будто душат. Хотя, казалось бы, где ноги и где голос?
И муж в помощь
– В своё время Дмитрий Хворостовский рассказал мне анекдот. Романтический вечер, оперный певец предаётся любви, и тут ему звонит продюсер. После разговора с ним исполнитель бросает женщине вещи: «Всё, дорогая, собирайся, у меня через месяц «Аида». Секс может помешать оперному исполнению?
– А они друг без друга не существуют! С одной стороны, это затрата энергии. С другой – эмоциональная подзарядка. Как-то со мной в паре пела очень известная певица. Был долгий репетиционный период. Так она отпрашивалась у дирижёра, режиссёра: «Мне буквально на выходные к мужу съездить – и я приеду бодрая, полная сил». И её отпускали, потому что понимали: ей действительно это было нужно для здоровья.
Но непосредственно перед спектаклем это нежелательно, особенно для высоких голосов – сопрано, тенора. Потому что секс, повторю, – это огромная затрата энергии. А ты на сцене 3 часа поёшь. И будь добра, рассчитай силы так, чтобы все эти 3 часа голос тебе подчинялся. Допустим, у того же Верди в конце оперы всегда развёрнутая ария. Понимаете, как нужно группировать свой организм и свою энергию? Поэтому, конечно, лучше эту энергию сохранить до сцены, а не растратить в кровати.
Тем более что в музыке столько всего интересного. Я сейчас готовлю альбом по произведениям Михаила Глинки. Я родилась с ним в один день, 1 июня. В этом году 220 лет великому русскому композитору, плюс я являюсь лауреатом Международного конкурса имени Глинки.
Хочу записать незаслуженно забытые, редко исполняемые его романсы. Процесс непростой, но для меня это задача № 1.
– Один из самых дискуссионных вопросов в мире культуры сейчас: надо ли осовременивать оперу. Должна ли Аида выходить на сцену в камуфляже, а Тоска быть заражённой венерической болезнью. Вы к таким «новаторским решениям» как относитесь?
– Я пела «Макбет» в Королевской опере в Ницце. Там леди Макбет была наркоманка, а одну из арий пела, сидя верхом на Макбете. Но она такая там была красотка! И режиссёр остался в рамках дозволенного, в пошлятину не скатился.
Поэтому отвечу на ваш вопрос так: одинаково люблю и традиционные классические постановки, и современные. Потому что опера – это искусство вечное. В чём её сила и вечность? Именно в том, что музыка та же, сюжет тот же, но каждый раз это будет новое произведение, потому что каждый исполнитель привносит что-то своё, какие-то новые грани находит.
У меня был период, когда я пела по контракту только «Аиду» Верди или только «Андре Шенье» Умберто Джордано. И каждый раз думала: уже, казалось бы, всё знаю – где меня какая фразочка поджидает, куда она приведёт. Но всегда всё звучало по-разному. Это же не фонограмма. Ты вживую работаешь и открываешь для себя порой что-то новое там, где, казалось бы, уже нечего открывать, потому что всё давно распознано.
