Что ж, вот ещё один дебютный роман финалистки «Лицея» и выпускницы CWS, вышедший в РЕШ. «Лицей» – CWS – РЕШ – хорошо это или плохо, такой в последние годы сложился магистральный путь в литературу для молодых авторов. Стоит уточнить, впрочем, что Надя Алексеева, вопреки девчоночьему имени, вовсе не девочка, а взрослая женщина тридцати шести лет от роду. На обложке книги Нади Алексеевой – блёрб от Аси Володиной, другой финалистки «Лицея», выпускницы CWS и автора РЕШ, чей дебютный роман мы с вами читали в этой рубрике год тому назад. Исполнится счёт лун, как сказано у Вергилия, и уже блёрб от Нади Алексеевой появится на книге Люси, например, Дмитриевой, финалистки «Лицея», выпускницы CWS и автора РЕШ: блистательный и многообещающий дебют!
Но долой сарказм. Нет вины молодого автора в том, что другого пути социализации в литературе для него нет. А те, что ещё остались, – маргинальные, маргинализированные, а может, даже и специально маргинализированные. Система любит, чтобы был один понятный и простой путь для всех – любая система, и не из вредности даже, а просто из экономии усилий: так проще. Одна премия, одна школа, одна редакция – one ring to rule them all*. Даже не столько управлять, сколько присматривать – чисто как бы чего не вышло.
Впрочем, роман Нади Алексеевой выделяется из этого ряда – и тем, что действие его разворачивается не в столичных кофейнях, а на Валааме, и тем, что время действия охватывает несколько десятилетий – масштаб замысла! – и тем, что журнальную публикацию романа предваряло вступительное слово Ольги Славниковой. «С первых её текстов стало понятно, что у молодого автора уже есть свой писательский голос. Густая образность этой прозы работает и с пространством, и с временем», – говорит нам Славникова, руководительница мастерской в CWS и, заметим, в прошлом – координатор премии «Дебют», наследницей которой сегодня воспринимается премия «Лицей». Да ведь и сама Славникова – знаменитый писатель, чью прозу, помнится, называли набоковской, имея в виду, кажется, особое отношение к языку и внимание к образности.
Что ж, откроем роман. Первая фраза романа – часть того, что в литературоведении называется рамкой текста, и важность её трудно переоценить. Опытный глаз иногда по первой фразе может увидеть, есть ли тут что ловить и какие надежды подаёт автор. В свою очередь автор, само собой, всегда особое внимание уделяет именно первой фразе, стараясь отточить её до блеска.
Читаем: «В каюте с лежанками из рабицы пассажиров рвало друг за другом».
Вау. Нет, правда вау.
И дело вовсе не в неприглядности картины: подумаешь, «он поёт по утрам в клозете» – тоже картина малоприятная. Дело в том, что глаз тут же спотыкается о «рабицу пассажиров», и требуется усилие, чтобы понять, что перед тобой не хитрая метафора и вообще не отношения грамматического подчинения, а просто неловко поставленные рядом дополнения к разным частям предложения. Миновав это препятствие, глаз тут же спотыкается о следующее – «рвало друг за другом». Потому что друг за другом можно ходить, друг за другом можно следить, но рвать пассажиров, безусловно, должно было бы по очереди, ну или одного за другим; просто попробуйте сказать «пассажиры говорили друг за другом», «чихали друг за другом», «пели друг за другом».
Стало быть, в первой же – самой важной – фразе романа автор обнаруживает глухоту к русскому языку – причём два раза подряд в одной короткой фразе.
Но разве есть что-то, что нельзя простить начинающему автору? Видит бог, я сам не терплю ловли блох, и всегда глупо выглядит критик, который из большого романа выудит две стилистические ошибки и носится с ними, как со святым причастием.
Проблема в том, что выуживать не приходится. Вторая ошибка находится в конце первого же абзаца: «...на горизонте лежали клочки архипелага». Получается, что архипелаг был чем-то целым, потом его порвали, и вот теперь перед нами лежат его клочки? Третья – во втором абзаце: «Смотрел, как волна подхватила и унесла жёлтую кашицу, пока его не замутило вновь». Несовершенный вид одного глагола в окружении трёх глаголов совершенного вида – и вот уже фраза ломает ногу и упала.
На первых страницах романа мы встретим «сидела Ася, не переставая перебирать знакомых с Гошей» (знакомых и Гошу или Гошиных знакомых?), «поступь мастерового люда» (без комментариев), «полинявшее постельное бельё в синих цветах» (синие цветы или синие цвета?), «Павел только сейчас оценил, насколько Бородатый мощный» (двойная фамилия?), «ему загорелось восстановить машину» (без комментариев), «кофе такой чёрный, хоть ложкой ешь» (без комментариев) и так далее и тому подобное. Мы не дочитали до конца и первой из 15 глав романа.
Что ж, русский язык вышел из чата, но, может быть, остались убедительные характеры и увлекательный сюжет?
Вот перед нами два главных героя. Павел, преуспевающий московский программист лет примерно тридцати пяти, и Ася – питерская алкоголичка и бомж на пару лет его старше. Нам предлагают поверить в то, что Павел влюбился в Асю. Видела ли Надя Алексеева женщин без определённого места жительства, женщин, больных алкоголизмом, на излёте четвёртого десятка? Разговаривала ли с ними? И видела ли преуспевающих московских программистов помладше, ведущих здоровый образ жизни? Нет, я понимаю, что любят не благодаря, а вопреки, но рождение такой необыкновенной любви нужно было бы читателю объяснить; скажем, мы верим в то, что у Нехлюдова просыпаются чувства к Масловой, – но у Толстого целый роман ушёл на то, чтобы мы в это поверили. Роман Алексеевой дарит нам эту нечаянную радость в конце 5-й главы из 15 – ни в чём себе не отказывайте.
А как Павел и Ася вообще оказались на Валааме? С Асей всё понятно – люди, больные алкоголизмом, часто прибегают к религии как средству борьбы со своим недугом. Что касается Павла, то московский программист прибыл на остров, чтобы найти дальнего родственника, о существовании которого он недавно узнал. По некоторым данным, родственник может быть жителем посёлка неподалёку от монастыря, и чтобы узнать наверняка, Павел добивается встречи с местным старцем-отшельником. Зачем? Совершенно очевидно, что московский программист для начала залез бы в социальные сети, чтобы найти человека с нужной фамилией в этом посёлке, а следующим шагом написал бы запрос в местную администрацию – благо посёлок маленький, и уж конечно, все в нём друг друга знают. Но тогда Павел не оказался бы на острове и не влюбился бы…
Итак, мы остались без русского языка и без внятных мотиваций героев. Но, может быть, в их отсутствие остался увлекательный сюжет, за которым мы будем следить с неослабным вниманием?
Тут я даже не знаю, что сказать. Все главные события на острове произошли несколько десятилетий назад. Пятидесятые? Шестидесятые? Семидесятые? Увы, характерных примет конкретной эпохи не хватает, чтобы определить с точностью. Скорее, это просто абстрактное советское время. Уже третья глава бросает нас в водоворот действия, где крутится аж полтора десятка героев, но поскольку ни один из них нам не представлен, мы быстро бросаем попытки разобраться, кто из них кто, а раз так, то и чем они все заняты – тоже пофиг.
За всем этим теряется единственная интересная сюжетная линия романа – конфликт интересов монастыря и посёлка: монастырь желает приобрести в собственность землю, на которой посёлок стоит, в то время как жители посёлка не желают переселяться из родных домов в приозёрские многоэтажки. Конфликт перспективный, но увы – линия выписана так, чтобы никого не обидеть. Лучше сказать даже – она припрятана, чтобы не дай бог никого не обидеть.
Что ж, мы остались без русского языка, без мотиваций героев и без сюжета...
Коллеги, хочется спросить, вы серьёзно? Как так получается, что магистральный путь в литературу для молодых авторов, который вы построили, приводит к нам одну за другой такие удивительные книги? Нет ли других? И нет ли других путей? А если нет, то пора, может быть, построить?
____________________
* Дословно: «одно кольцо, чтобы управлять всеми», часть надписи на «кольце всевластия» из произведения Д.Р.Р. Толкина «Властелин колец».
Противоположное мнение в статье: Тяжёлые чудеса Валаама
