Сайт www.infotses.kz первым получил право на публикацию отрывков книги известного казахстанского учёного и многолетнего руководителя Национального ядерного центра.
Книга выпущена к 70-летнему юбилею Кайрата Кадыржанова. Кадыржанов Кайрат Камалович родился 5 декабря 1945 года в городе Талды-Курган. В 1964-1970 гг. учился в Московском инженерно-физическом институте на факультете экспериментальной и теоретической физики по специальности «Физика твердого тела». По окончании МИФИ ему присвоена квалификация «Инженер-физик». Позже проходил стажировку и аспирантуру в Институте атомной энергии им. И.В. Курчатова под руководством академика И.К. Кикоина.
С 1978 года его жизнь связана с Институтом ядерной физики Академии наук Казахской ССР. 30 лет назад он организовал и возглавил лабораторию ионной имплантации металлов ИЯФ Академии наук КазССР, а в 1993 году на заседании Специализированного совета Физического факультета Белорусского государственного университета защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора физико-математических наук. Через 4 года ему присвоено ученое звание профессора по специальности «Физика».
На протяжении 20 лет он стоял в авангарде Национального ядерного центра и как Заместитель Генерального директора, и как директор Института ядерной физики, и наконец как Генеральный директор Национального ядерного центра Казахстана.
В выпущенной книге "В памяти моей..." есть много интересных воспоминаний о семье, друзьях, родном дяде - Динмухамеде Кунаеве. Вполне естественно, что большое внимание уделено становлению Института ядерной физики и Национального ядерного центра.
Сегодня, мы предлагаем вам ознакомится с отрывками из книги Кайрата Кадыржанова.
"....Камал Кадыржанович никогда не забывал, как начинался его путь в большой мир и всегда помогал приобщаться к культуре нашим молодым родственникам, приезжавшим в город поступать в институт. Через наш дом прошло множество ребят из аула – поживут, потом уходят в общежитие, а на их место приезжают другие. Отец буквально заставлял их ходить в театры.
– Ты только три месяца как приехал в Алма-Ату, – вразумлял он очередного земляка, – а уже штаны и ботинки завел по моде. Внешний вид перенял. А в театре ты был?
И всем обязательно рассказывал, как в Казани они, аульские дети, взяли не деньги, а контрамарки и в результате прикипели к татарскому театру, который тогда гремел на всю советскую страну. Интересно, что в его труппе были известные артисты Камал Первый, Камал Второй. «Камалом третьим» однокашники прозвали отца. Природа наделила его артистичностью, дала музыкальные способности – он играл на домбре и хорошо пел..."
"...В начале ноября 1981 года за вечерним чаем отец неожиданно выронил кесе с чаем и начал медленно валиться на пол. Мать едва успела его подхватить. Дома в это время были внучки, моя дочь Инкара и дочь Алтая Лейла. Им было по 7-8 лет, но они смогли позвать соседей, живших напротив. Вызвали «Скорую», врачи которой констатировали скоропостижную смерть от обширного инфаркта. Мать вспоминала, что за месяц до кончины отца они провожали в последний путь его друга, недолго болевшего перед смертью. Отец сказал тогда: «Какая хорошая смерть, промучился всего месяц. Мне бы так». Сам он умер мгновенно. Говорят, что так умирают только очень хорошие люди.
Димаш Ахмедович Кунаев, младший брат моей матери приехал сразу, как только услышал о смерти старого друга и родственника, и приезжал еще несколько раз, пока мы готовили похороны. Пришлось ждать окончания ноябрьских праздников. Продумывая организацию похорон, приняли следующий порядок. На первой машине-катафалке поедет Алтай, определяя маршрут и скорость движения. Затем пойдет РАФИК с матерью и самыми близкими родственниками. Здесь командует Еркин. Затем – ЗИЛ Димаша Ахмедовича. Потом – автобусы со всеми желающими поехать на кладбище. Такой порядок был согласован с ГАИ, которое должно было обеспечить сопровождение по всему маршруту. Но получилось не так. Пришло очень много народу – отца в Казахстане знали. Приехало в полном составе бюро ЦК, пожелавшее высказать соболезнования Димашу Ахмедовичу лично. Когда вынесли тело, разместили его в катафалке и двинулись, возникла заминка. Причиной тому стали белые «Волги» членов бюро ЦК со своим сопровождением, которое не слушалось никакого ГАИ, и сам Димаш Ахмедович, увидев которого на улице пешим («Ого! Сам Кунаев!»), люди и не думали рассаживаться по автобусам. Образовался затор, тем более, что улица Интернациональная, где жили родители, узка и явно не предназначена для такого количества людей и транспорта.
Бегая около автобусов, я пытался рассадить всех поскорее. Подбегаю к Димашу Ахмедовичу и вижу: и так не малого роста, он, по-моему, стал еще выше, глаза сверкают, полы пальто развеваются. Оказывается, он бывает и таким. Рывком открывает двери ближайшей к нему белой начальственной «Волги»:
– Ты что расселся? Народ на ногах, а ты сидишь?
Бросает мне, да так, что невольно ежусь:
– Отца нормально похоронить не можете!
– ГАИ должно было организовать движение, – пытаюсь оправдаться я, но он ничего не хочет слушать:
– Не знаю никакого ГАИ!
Выскочив из машин белых «Волг», их пассажиры стали помогать рассаживать народ по автобусам. Генерал, кажется, министр внутренних дел, двинулся было к Димашу Ахмедовичу с объяснениями, но его остановил помощник Первого Дюйсетай Бекежанович: «Лучше не суйся к нему сейчас». Потихоньку все расселись по машинам. Кортеж двинулся вперед. Я впрыгнул в какой-то автобус совершенно убитый. Мало того, что отец умер, так еще и дядя остался мной очень недоволен. Во время похорон на всякий случай держался от дяди подальше. Но ничего, все обошлось..."
"...А что Д.А. Кунаев?.. Говорить о своем родном дяде по понятным причинам не так просто. Скажу – мы им гордились. Когда он был кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, его портрет не носили на демонстрациях, это кандидатам не полагалось. И вот, когда однажды мы с женой поехали на 7 ноября в Ригу, то увидели портрет моего родного дяди, плывущий над головами демонстрантов вместе с портретами членов Политбюро. Наверно, латыши несли его на всякий случай или просто по ошибке, но мы испытали гордость – и за Казахстан, и за Кунаева.
Димаш Ахмедович обладал удивительным обаянием, причем оно не было обаянием должности (все-таки член Политбюро, человек, входивший в очень узкий круг советских и партийных руководителей верхнего звена). Нет, это было обаяние личности. Дядя был исключительно прост в общении, доступен, обладал замечательным чувством юмора, удивительной памятью. Он был абсолютным бессребреником. Вдвоем с женой Зухрой Шариповной они занимали достаточно скромную по нынешним меркам квартиру, но любимым книгам Кунаева здесь было просторно. Теперь это квартира-музей со стеной, занятой стеллажами с зажигалками, которые Димаш Ахмедович коллекционировал и после того, как бросил курить из-за проблем с сердцем. Все старались подарить ему какую-нибудь новую диковинную машинку, везли их со всех концов света. А еще он коллекционировал ружья, любил утиную охоту. Практически не пил. Говорил, что пьяным был только два раза в жизни. Шутил? Скорее, нет.
Димаш Ахмедович все время ездил по стране, заглядывал в самые глухие углы, дальние колхозы, особенно когда шла уборочная. Председатели, директора чуть в обморок не падали, а он, оказывается, помнил их с прошлого раза, помнил, как звали детей, внуков, жену, интересовался их успехами и здоровьем. Знал весь руководящий аппарат республики, мог назвать ступеньки карьерной лестницы каждого. Память на кадры – чем, собственно, и должна была заниматься партия, была у Кунаева профессиональной, то есть – идеальной.
Он знал чуть не каждый аул в Казахстане – и великолепно знал Москву. Учась в институте, в свободное время много ходил по городу, изучал его историю. А в Казахстане он строил, строил, строил. При нем в республике были построены комбинаты, десятки городов.
Отставка лишила Димаша Ахмедовича членства в Политбюро, в ЦК КССС, в ЦК компартии Казахстана, в Верховном Совете СССР. Он остался только депутатом Верховного Совета Казахской ССР. На него, обвинив в национализме, повесили декабрьские события, на него набросилась пресса, от него отвернулись вчерашние подхалимы. Многие не общались с Кунаевыми, делали вид, что не замечают. 1987-1988 годы были для дяди очень тяжелыми. Помню, 1 января 1987 года мы пришли поздравить их с тетей с Новым годом и увидели, что чаша для писем и открыток, стоявшая в прихожей, пуста, хотя обычно она полнилась поздравлениями. Очень пригодилось им то, что Зухра Шариповна педантично хранила все чеки на покупки лет за 25. Их предъявили нагрянувшим из Москвы проверяющим, по-видимому, имевшим задание учинить такую же чистку, какую устроили в Узбекистане следователи Гдлян и Иванов..."
"... Я поступил в МИФИ в 1964 году, а двумя или тремя годами раньше в Москве было создано казахстанское студенческое движение «Жастулпар». Его организаторами стали Мурат Ауэзов, мой брат Алтай Кадыржанов и его друг Болатхан Тайжанов. Имел к этому отношение и Олжас Сулейменов. Движение поначалу должно было играть просветительскую роль. Ну, например, московские студенты-казахи отправлялись с культурной миссией в поездки по областям Казахстана, читали там лекции на разные темы, давали концерты, ведь в движении участвовали студенты разных вузов – университета, технических, Литературного, Театрального, Международных отношений.
Все эти и другие московские вузы Мурат, Алтай и Болатхан объездили за несколько месяцев, собрали всех казахов и выходцев из Казахстана и предложили организоваться. В каждом вузе, где была представлена диаспора в количестве не менее 10-15 человек, создавались студсоветы, которые периодически проводили собрания земляков и старались содействовать в решении возникавших у них проблем. Потом движение стало распространяться на другие города Союза. Именно в этот момент Алтай привел меня, первокурсника, в московский «Жастулпар». Безусловно, такое общение обогащало. Хотя учеба в МИФИ и съедала все время, но общаться с земляками было очень интересно. Кстати, в МИФИ, земляков было мало. По-настоящему я подружился с Бейсенбеком Дюйсебаевым, который после окончания МИФИ стал не физиком, а известным дипломатом. Помню поездку в Киев на новый 1965 год. Поехали Мурат, Алтай, Болатхан, Шакир Намазбаев и я. Цель была – избрать украинский совет как отделение «Жастулпара», помочь украинским землякам-казахам объединиться, как мы шутили в дороге, «установить советскую власть на Украине». Собралась сотня, а то и полторы наших земляков, – вот что значит молодость! Они горели великим энтузиазмом, полностью одобряли идею, причем независимо от национальности.
Казахское Постпредство в Москве отнеслось к движению вполне благосклонно. Больше того, собралось помогать неимущим студентам деньгами. Лидеры, встретившись с Димашем Ахмедовичем Кунаевым, который тогда был Председателем Совета Министров, попросили ускорить и упростить этот процесс, а именно: не отправлять деньги почтой из Алматы через Минфин Казахстана (а речь шла о суммах до 30-40 рублей), а раздавать в Постпредстве в Москве по рекомендации «Жастулпара». И это удалось пробить, что сразу добавило движению популярности. Надо сказать, оно на первых порах было абсолютно «законопослушным», но внутри него невольно возникали «крамольные» идеи о независимости Казахстана, о суверенном казахском государстве, переосмысливались события, приведшие к голоду 30-х годов, поднимались вопросы об историческом значении советской власти для Казахстана, о том, чего она принесла больше – хорошего или плохого?..
На зимних каникулах в начале 70-х в Алма-Ате провели большой съезд студентов, фактически – форум «Жастулпара». На нем были делегаты от московской организации, насчитывающей около двух тысяч казахов, от ленинградской, куда входило порядка тысячи человек, от киевской, включавшей триста человек, от рижской и других, поменьше. Собрались по инициативе Мурата Ауэзова в Союзе писателей Казахстана, не без помощи Олжаса Сулейменова и Мырзатая Жолдасбекова. На этом форуме зазвучали речи о суверенитете. Среди старых писателей пошли слухи, что сын Мухтара Ауэзова Мурат создал националистическую организацию, которая выступает за национальный суверенитет, неправильно толкует ленинскую национальную политику, право наций на самоопределение, национально-освободительной борьбу и, как водится, кое-кто решил «стукануть» в ЦК.
Форум в Союзе писателей прикрыли на другой же день, но никаких жестких мер не последовало. Раз так, стали, не афишируя, собираться в одном из помещений КазГУ. Мурат, учившийся в аспирантуре в Москве, продолжил было активно заниматься «Жастулпаром», но, судя по всему, компетентные органы уже плотно занялись им самим. Активистов пригласили куда следует и объяснили, чего и почему делать не надо… В последующие годы два или три раза поднимались новые волны «Жастулпара», более слабые, звучали, постепенно затухая, его отголоски. Свежее поколение казахских студентов, приезжавших учиться в Москву и другие города СССР, было накачано ложной информацией о движении и не желало вступать ни в какие отношения с «националистами»..."
" А вот другая история. Ее рассказал мне мой старый добрый друг Гадильбек Минажевич Шалахметов, журналист, поэт, общественный деятель, ныне профессор Евразийского национального университета им. Л.Н. Гумилева, уважаемый, известный всему Казахстану человек.
Году в 70-м молодым телевизионным журналистом он попал на Мангышлак. Именно в те годы советский атомный комплекс набирал силу, может быть, потому, что тогда обострились отношения между СССР и США. Вот и на Мангышлаке увеличивали добычу урановой руды. На возможность промышленной разработки здешних месторождений указал еще В.И. Вернадский после своих «радиевых экспедиций» 1911 года. Впрочем, ничего этого Шалахметов тогда не знал, он приехал в эти урановые места как обычный корреспондент, а корреспонденту просто положено совать нос в разные интересные дела. Добыча урана, безусловно, была как раз таким делом, поэтому Гадильбек, пользуясь знакомством с первым секретарем обкома Компартии Казахстана Мукашевым, попросил его устроить поездку на месторождение. Мукашев отказал – мол, мы и сами не знаем, что там творится, для нас это закрыто. И все-таки, через свои каналы, через цепочку русских друзей журналист сумел попасть в эту, скажем так, горную выработку. Любопытно, что здесь нужно было действовать именно через русских, а не через казахов. Местных казахов туда на работу не брали. Не из-за слабой профессиональной подготовки и не из-за чего-то другого, а потому, что обязательно разболтали бы секреты по родственникам.
И вот Шалахметов в сопровождении горного мастера идет в атомный карьер. Его обувают в свинцовые бахилы, навьючивают на него просвинцованный защитный костюм, водружают на голову шлем, похожий на шлем танкиста. Все это снаряжение весит, наверно, килограммов пятьдесят. В карьере он видит новенькие немецкие роторные экскаваторы наподобие тех, что работают на экибастузских угольных разрезах. Они почему-то копают не сплошняком, а старательно обходят с двух сторон холм с плоской вершиной в центре карьера. «Под этим холмом залежь самая богатая, – говорит мастер, – а добывать руду нельзя. Холм – это казахское кладбище. Его трогать нельзя и перенести тоже нельзя, по закону сделать это можно только через 50 лет».
Как раз в это время к кладбищу подъезжает процессия. Местные жители приехали отметить годовщину смерти родственника. Они заранее получили разрешение на посещение могилы, иначе на месторождение не проникнешь – солдаты, шлагбаумы, колючая проволока, строго охраняемый, абсолютно закрытый объект… «Пойдем, почтим память усопшего, – сказал мастер. – Это мои соседи, они меня приглашали».
Местные, как и положено, привезли с собой мясо черной овцы, достали припасы, разлили водку и пригласили Шалахметова с мастером к дастархану. Сидят на вершине холма. Гадильбек с мастером – как марсиане в своих свинцовых скафандрах. А вокруг – обыкновенный народ, по-летнему одетый, в одних рубашках… «Что же вы не думаете о собственной безопасности? – спрашивает журналист. – Или не боитесь радиации?»
«Слушай, – отвечают ему, – мы на этой земле живем уже 300 лет. И всегда ходили вот так. И ничего с нами никогда не случалось. Это вы придумали себе какие-то скафандры. Потому что боитесь какого-то атома. А мы не боимся и будем жить, как жили...».
Подписи к фото в книге К.Кадыржанова "В памяти моей..."
01. 1976 г. Отец Камал Кадыржанович Кадыржанов
02. 1903 г. Минлиахмед Жумабаевич Кунаев.
03. г.Талдыкорган, 1952 г. Отец,мать и три сына.
04. Медео, 1969 г. Через неделю после свадьбы. Молодожёны на прогулке с отцом и матерью.
05. Димаш Ахмедович с супругой
06. г.Алма-ата, 9 ноября 1981 г. Похороны отца.
07. Подмосковье, 1966 г. Боец студенческого строительного отряда МИФИ.
08. г.Алматы, 1990 г. Кадыржановы-Кунаевы на семейном празднике.
09. Димаш Ахмедович в окружении родных и близких.
10. СИП, 2008 г. С творческими друзьями Г.Шалахметовым и Е.Пановым.
11. 2013 год. Дочери и внуки на отдыхе в Саудовской Аравии.
12. С супругой, зятем Абдрахманом, дочкой Даной и внуком Эмиром.
