Вчера Москва и вся страна простились с выдающимся, всенародно любимым режиссером. Его фильмы буквально сразу после появления на свет становились высокой классикой. Такую участь они снискали не столько благодаря фестивалям, на которые редко попадали в силу своей обманчивой простоты, сколько благодаря зрителям. Это они после «Карнавальной ночи», которую худсовет «Мосфильма» признал «серой, скучной, бездарной и безнадежной», разглядели в не имеющем наград и титулов дебютанте поистине народного режиссера, купив в 1957 году почти 50 миллионов билетов на его первый фильм.
А сегодня, пожалуй, нет в стране мало-мальски образованного человека, который не знал бы имя Рязанова, не видел его картины, будь то «Вокзал для двоих» или «Служебный роман», «Гусарская баллада» или «Берегись автомобиля», «Жестокий романс» или вечная «Ирония судьбы»...
Впрочем, Рязанов был не только выдающимся режиссером. Он был крупной (во всех смыслах слова), многогранной личностью. Человеком-оркестром. Человеком-Вселенной. Художником поистине возрожденческого масштаба. Он любил жизнь, искусство, женщин, природу, работу, вкусную еду с какой-то поистине раблезианской мощью. И жизнь платила ему взаимностью. Его любили красивые, самоотверженные женщины. Он писал прекрасные стихи, которые высоко оценил такой знаток поэзии, как Евгений Евтушенко, и тонкую, изящную прозу, которую охотно публиковали литературные журналы. Сочинял пьесы и сценарии, которые сам же прекрасно экранизировал, писал мемуары и публицистику. Подобно Хичкоку и своему другу-комедиографу Георгию Данелии, Рязанов оставлял в снятых им картинах изящные автографы — небольшие, ювелирно отделанные роли-бриллианты в своем собственном исполнении.
Много лет с присущим только ему обаянием он вел «Кинопанораму» — лучшую передачу советского телевидения. А в новые времена выпустил более 200 авторских телевизионных программ — от знаменитых портретов Владимира Высоцкого и Бориса Ельцина до биографий Жана Марэ, Пьера Ришара, Анни Жирардо, Марины Влади и других корифеев французского кино в знаменитом цикле «Парижские тайны Эльдара Рязанова». Он был отличным педагогом — его учениками стали десятки режиссеров, в том числе Иван Дыховичный и Юрий Мамин. На протяжении ряда лет Рязанов возглавлял академию «Ника» — за него тогда проголосовал весь цвет российского кино.
При всех неоспоримых достоинствах и огромных заслугах в Эльдаре Александровиче не было даже тени показного величия. Он был прост, демократичен, старомодно предупредителен в общении с людьми. Говорил «вы» даже тем, кто был втрое моложе его. Мог, конечно, сгоряча наорать на съемочной площадке за плохо выполненную работу, но вскоре «отходил» и приносил извинения. На актеров же не повышал голос никогда — любил их постоянной и нежной любовью. А они хранили ему верность и откликались на каждый его зов, даже если надо было сняться в крохотном эпизоде.
Насколько знаю, был непривередлив в повседневной жизни. Признавался мне в интервью, что предпочитает смокингам, бабочкам и лимузинам «разношенные ботинки, раздолбанные тапочки, растянутые свитера, хорошо разъезженные машины».
Был не в ладах с современной электроникой, но до него можно было запросто дозвониться даже в разгар трудных съемок. Никогда не забуду, как впервые позвонил он мне сам — поблагодарить за рецензию в «Труде» на фильм «Андерсен. Жизнь без любви». Это можно было сравнить только с тем, как если бы меня разыскал Чарльз Чаплин. Эта мизансцена по разным поводам потом повторялась несколько раз — и я всегда чуть не падал в обморок от изумления. Мне звонит сам Рязанов, при его-то авторитете и занятости!
Эльдар Александрович органически не мог сидеть без дела. На мой вопрос о секретах своего вулканического темперамента и сумасшедшей витальной энергии с ироничной и мягкой рязановской иронией признавался: «Я просто люблю работать. Это извращение — одно из самых главных, которые свойственны моей натуре. Не работать не могу, не умею. Если работы нет, я ее выдумываю. Когда я не работаю, я скучаю, я заболеваю. У меня хватает разных болячек — это естественно в моем возрасте. И после каждой картины они выползают. После «Андерсена» только я приготовился, что сейчас они набросятся на меня, как — бац, ринулся в другую картину! И болячки отстали по дороге. Выход один: все время быть в работе и не давать болезням выползать на поверхность».
Картиной, в которую «ринулся» Рязанов после «Андерсена», стала «Карнавальная ночь — 2». Этот проект в 2006 году предложил 79-летнему режиссеру Константин Эрнст. Повод был более чем серьезный — 50-летие со дня выхода первой «Карнавальной ночи». Снять ремейк нужно было в рекордно короткие сроки. На все про все отводилось три месяца — включая написание сценария, выбор актеров, сами съемки, монтаж. Те, кто имеет отношение к кино, знают, что это практически невозможно. Рязанов с жаром согласился. Работал все три месяца по 16-18 часов, спал от силы 4 часа в сутки, падал с ног от усталости, но страна увидела фильм Рязанова в новогоднем эфире — спустя 50 лет после первой «Карнавальной ночи». Независимо от оценки фильма (тут мнения расходятся) это был настоящий творческий подвиг, достойный самых патетичных страниц в Книге рекордов Гиннесса. История мирового кино второго такого случая не знает.
Эта картина стала, увы, последней работой в биографии мастера. Он был полон творческих замыслов, у него на столе лежал готовый сценарий, но ни один киночиновник не позвонил ему и не предложил поделиться идеями нового фильма. А ему самому ходить по кабинетам с протянутой рукой было не с руки. Не стало работы — навалились, как он и предвидел, болезни. Рязанов не сдавался старости без боя. Пока позволяло здоровье, делал ежедневно часовую зарядку. Обливался по утрам холодной водой. Вместе с женой Эммой проводил прекрасные творческие вечера в киноклубе «Эльдар». Но годы брали свое: он терял зрение, слух, обострились проблемы со спиной, отказывали ноги. Он пережил инсульт, инфаркт. И вот на 89-м году жизни режиссера, который более полувека согревал нас своим веселым и нежным, сердечным и умным искусством, не стало...
Пришла зима, близится Новый год, который мы по традиции проведем не только со своими семьями, но и с героями «Иронии судьбы» — по сути, ставшими нам близкими, родными людьми. И это будет первый новогодний праздник без Рязанова, который был для нас и для нескольких поколений зрителей добрым и мудрым собеседником, старшим товарищем, безупречным нравственным авторитетом. Как нам теперь жить и выживать без вас, дорогой Эльдар Александрович, в этом холодном, безжалостном мире?
«Когда мне говорят, что «Карнавальная ночь» за более чем 50 лет ничуть не устарела, я испытываю двойственные чувства. Как режиссер я рад, что мне удалось показать не сиюминутное, а вечное явление. Но как гражданин я впадаю в отчаяние, потому что если этот чинуша, дуболом, сталинист Огурцов жив и сегодня — значит, что-то в нашей жизни не так»...
«Мои любимые герои — это тихие, совестливые, интеллигентные, зачастую в материальном плане бедные люди, не потерявшие при этом чувства собственного достоинства, сохранившие живую душу. Такие, как Женя Лукашин из «Иронии судьбы», как Новосельцев из «Служебного романа», как Деточкин из «Берегись автомобиля». Я не люблю людей кичливо-богатых, самодовольных. Свойство истинного человека — это вечное сомнение, а не вечное самомнение. Надо всегда относиться к себе с иронией. Если этого свойства у человека нету — пиши пропало».
«Я по натуре здоровый человек. Психологически, психически здоровый, понимаете? Хотя это и роняет меня в глазах окружающих. Художник, особенно большой художник, должен скрывать, что он нормальный. У него должны быть странности, тараканы в мозгах. Он может быть мрачным ипохондриком или, наоборот, взвинченным эксцентриком, но он не должен походить на обычных людей. А у меня нет ничего такого особенного, кроме хорошего аппетита, чем бы я мог выделиться среди других людей».
«Когда я начинал работать, у меня никакого характера не было. Я был разгильдяем. Профессия в этом смысле меня здорово перевоспитала. Теперь я всегда держу слово. Если сказал, что завтра позвоню, то обязательно позвоню. Я никогда и никуда не опаздываю. Я всегда работаю на пределе своих возможностей. Если я знаю, что могу тот или иной кадр сделать лучше, я буду шлифовать его до тех пор, пока не добьюсь мыслимого для меня совершенства».
Что жизнь? Музыкальная пьеса:
соната ли, фуга иль месса,
сюита, ноктюрн или скерцо...
Там ритмы диктуются сердцем.
Пиликает, тренькает, шпарит,
бренчит иль бывает в ударе,
играется без остановки.
Меняются лишь оркестровки.
Ребячии годы прелестны,
хрустальны, как отзвук челесты.
Потом мы становимся старше,
ведут нас военные марши,
пьяняще стучат барабаны,
зовущие в странные страны.
Но вот увенчали нас лавры -
грохочут тарелки, литавры,
а как зажигательны скрипки
от нежной зазывной улыбки.
Кончается общее «тутти»,
не будьте столь строги, не будьте:
мелодию — дивное диво
дудим мы порою фальшиво.
Проносится музыка скоро
под взмахи судьбы — дирижера:
Слабеют со временем уши,
напевы доносятся глуше,
оркестры играют все тише...
Жаль, реквием я не услы...
Эльдар Рязанов, 1980-е годы
— Жениться нужно на сироте!
— Тебя посодют, а ты не воруй.
— Он хоть и вор, но бескорыстный и честный человек.
— Но нашлись добрые люди: обобрали, подогрели... Нет — подобрали, обогрели.
— Какая гадость, какая гадость эта ваша заливная рыба!
— Где вы набрались такой пошлости? Вы же виляете бедрами, как непристойная женщина!
— Дороже вас у меня вот уже несколько дней никого нет.
— Если женщина с такими внешними данными борется за правду, значит, она наверняка не замужем.
— Прошу факт продажи Родины зафиксировать в протоколе.
— Не пора ли, друзья мои, нам замахнуться на Вильяма, понимаете, нашего Шекспира?
