В сентябре 2022 года 24-летнего Егора Скороходова (по паспорту Игоря Мальцева) петербургский суд приговорил к 3 годам и 8 месяцам колонии общего режима за сожжение чучела в военной форме на Малой Неве. В последнем слове Егор назвал уголовный процесс политическим преследованием, направленным на изоляцию «политически и социально активных граждан».
Это был один из первых процессов за антивоенную акцию в Петербурге и первый реальный срок. На суде мать Егора объясняла, что его отец воевал в Чечне и вернулся с посттравматическим стрессовым расстройством, из-за чего сын стал убежденным пацифистом.
В феврале 2024 года стало известно, что Егор женился в тюрьме на девушке Маше, которую до свадьбы ни разу не видел. «Бумага» поговорила с женой политзаключенного и узнала, как она решилась на этот брак и что он значит для нее.
— Ваше знакомство с Егором началось с переписки. Почему вы начали писать политзаключенным?
— Я пишу письма в тюрьму с 15 [лет]. У меня много лет сидел дядя. Из переписок с дядей — они продолжались 8 лет — я узнала, как ужасна тюрьма. Особенно, когда у тебя никого нет. Когда ты один на долгие годы и вынужден просить помощи у чужих людей. А ты рано или поздно обязательно остаешься один. Люди помнят о тебе первое время, но когда ты исчезаешь из их повседневной жизни, они постепенно про тебя забывают.
Я работала SMM-менеджером в нескольких проектах. Ходила на вечера писем политзаключенных, но особенно много писала женщинам, сидящим не по политическим статьям. Находила у фондов письма, в которых такие женщины обращались за помощью, и писала им, что могу лишь минимально помочь — я немного зарабатываю. Тем, у кого были большие сроки, я предлагала переписываться. Просто чтобы у человека был кто-то, с кем можно поговорить.
Письма давали мне радость и спокойствие. У «Открытого пространства» есть карта всех тюрем и колоний. Я часто ей пользовалась, например, когда искала Егора. И однажды я открыла ее и поразилась тому, сколько на ней точек, а в каждой колонии тысячи людей, у которых проблемы. И у каждого из них есть родственники, у которых тоже проблемы.
Это помогло мне смириться с тем, что что-то плохое будет всегда. Но когда у тебя есть возможность помочь кому-то — одному человеку, двум, десяти — это надо сделать. Если нет возможности, отдохни, подожди, пока она появится, когда силы вернутся, и попробуй еще раз. Письма — это самый подходящий для меня способ действовать.
— Как вы узнали про Егора и как началось ваше общение?
— По ужасному совпадению первое письмо политзаключенному я написала в ночь на 24 февраля 2022 года — это было письмо Паше Крисевичу. Выяснилось, что когда он делал свою акцию, я была на соседней улице, и меня поразил этот факт, что человек буквально рядом со мной на такое решился. Уже после этого я начала писать политическим.
Я знала про историю Егора и как-то случайно выяснила, что ему очень мало пишут. У «Ротонды», кажется, появился пост про Егора, про его интересы. Я удивилась, что у нас достаточно много общего. А всегда проще писать тому, с кем можешь продолжить переписку. Открытки политзаключенным — это здорово, но на них далеко не уедешь. Человек прочитает ее за 15 секунд, и всё, больше она ничего не даст.
На момент знакомства с Егором, осенью 2022 года, мне был 21 год. Первое письмо я написала такое же, как всегда: о том, что писать стала из-за дяди, немного о себе. Спросила про него, про его состояние. Егор потом рассказывал, что отвечать мне было очень легко, потому что я задавала много вопросов и не приходилось придумывать темы для разговора.
Это было мое первое письмо в «Кресты», и я не знала, что ответ оттуда идет крайне долго, я ждала две недели. Думала, что он не захотел со мной общаться. А потом приходит письмо и коротенькое уведомление, что Егора переводят в Выборг. Там уже нет такой цензуры, письмо могут отдать в тот же день, когда ты его отправила, и так же с обратной стороны.
— О чем вы говорили? Чем он вас зацепил?
— Мы писали друг другу страниц по десять. Говорили обо всем. Я очень люблю Москву и рассказывала ему, как в ней идет жизнь, писала про книги, которые читаю, думала, какие можно будет передать ему. Мы очень быстро рассказали друг другу все личные вещи: про семью, про родственников.
Меня поразило, что он использовал какие-то фразы, которые я сама использую в жизни, даже те, которые я ему никогда не писала. Это было похоже на уютные диалоги по вечерам. Я поняла, что произошло какое-то идеальное совпадение.
Оказалось также, что он ужасно эрудирован. Этим он до сих пор продолжает меня удивлять. А еще с самого начала переписки он меня очень поддерживал, помогал справляться со стрессом. Он понял, что помощь нужна мне, а не ему — и он помог.
— Был какой-то конкретный момент, когда вы поняли, что хотите быть с этим человеком?
— Егор много работал в колонии и надеялся выйти по УДО еще прошлым летом. Я думала, что вот он выйдет, мы побудем в отношениях, и станет понятно, нужно ли их развивать. Но его не выпустили.
Перед этапом [в феврале 2023 года в ИК-12 общего режима города Волжский Волгоградской области] я отправила ему свой номер, потому что когда ты приезжаешь в колонию, ты регистрируешь карту «Зонателеком», и иногда это занимает несколько месяцев. Ты вносишь туда номера и можешь звонить только по этим номерам и никаким другим.
Он был без связи примерно месяц, и я чуть с ума не сошла пока ждала звонка. Иногда он отправлял короткие письма с пересылок. Когда он был уже в Волгоградской области, я села перед картой «Открытого пространства», выписала все возможные СИЗО и колонии, где он может быть, и отправила письма во все.
В итоге он ответил. Мы начали созваниваться каждый день. Я как-то поделилась с Егором, что не могу восстановить режим уже несколько лет, и он стал звонить каждое утро, как только начинает работать «Зонателеком», чтобы разбудить меня. Будильник можно отключить, а тут я включалась в диалог, и через пять минут сон исчезал. Так у нас и повелось, что день начинаем и заканчиваем вместе — разговором
— Егор сделал вам предложение? Как это было?
— Он предложил. Я сказала, что мне нужно подумать, взвесить все «за» — потому что «против» нет. Через две недели мы подали заявление.
До знакомства с Егором я вообще не была заинтересована ни в семье, ни в браке. У меня случилась ужасная ситуация несколько лет назад, после которой я думала, что вообще не смогу доверять мужчинам. Егор, получается, вылечил меня от этой травмы.
— Насколько я знаю, вы никогда не видели Егора вживую до свадьбы. Почему вы были уверены, что не разочаруетесь?
— Ну, я же видела его по видеосвязи, в колонии очень хорошая связь. Он красивый, высокий. Просто восторг. Как вообще можно было не выйти за него замуж?
Наверное, если бы мне позвонил человек и предложил пообщаться, а потом я выяснила, что он за разбой сидит десять лет, то это была бы совершенно другая история. Но тут прекрасный человек с такими убеждениями посажен совершенно ни за что.
— Как проходила свадьба?
— Я прилетела подать заявление. Заверила копию паспорта у начальника колонии. Мне назвали дату — последнюю пятницу августа. Приехала к этому дню в город, долго сидела в комнатке для ожидания — там также сидят адвокаты, люди, пришедшие на свидание, люди с передачами. Суматоха, куча народу.
За мной пришел сотрудник колонии в форме — приятный мужчина, он же стал нашим свидетелем. Увидев мое волнение, он стал болтать со мной, успокаивать, шутить что-то про то, что «отведет меня в тюрьму».
Другая сотрудница спросила, давно ли мы знакомы, и когда я ответила, что недавно, она начала смеяться, что, мол, а сидит он, наверное, уже лет шесть. Я была в шоке. До этого я сталкивалась лишь с одной негативной реакцией: сотрудница ЗАГСа, которая принимала заявление, стала говорить, мол, зачем тебе это, он же сидит. Все мои друзья, которым я рассказывала про свадьбу, меня горячо поддерживали.
Меня провели через три решетки, досмотрели, быстро расписали, дали пять минут пообниматься, и его увели. Длительное свидание у нас было только на следующий день.
Никаких атрибутов свадьбы не было. Ему вообще сначала сказали, что расписывать нас будут через стекло в комнате коротких свиданий. И я подумала, что в таком месте какой-то особый наряд будет не уместен. Я пошла в магазин и купила простое летнее голубое платье. Кольца он мне подарил уже на длительном свидании.
— Как изменилась ваша жизнь после бракосочетания?
— Я живу на два города: Москва и Волжский. Знаю, что есть люди, которые меняют всю свою жизнь и направляют на помощь другому человеку. Мне это не подходит. Здорово, что человек есть и ты его поддерживаешь, но, по-моему, о себе забывать тоже не стоит. Какой смысл мне находиться в Волжском всё время, если мы видимся раз в два месяца? Чтобы лишиться всех друзей, работы, любимого города?
Я снимаю в Волжском комнату, где храню все вещи, чтобы не возить их всё время с собой, а сама продолжаю жить в Москве. Для меня это важно, чтобы отвлекаться и не уходить полностью в тюрьму, чтобы это не отнимало всё время.
Когда впервые сталкиваешься с тюрьмой, это очень страшно. У тебя ужасный стресс, когда женщина, которая принимает у тебя передачу, не улыбается или даже грубит. Тебе страшно, ты не понимаешь, что делать. Теперь для меня это уже привычно. Я всё умею. Для меня собрать и отвезти передачу — не проблема. Да, я потрачу полдня, потаскаю сумки, но буду знать, что мой самый близкий человек будет весь месяц есть хорошую еду.
— Что вы за всё это время узнали о Егоре и о его жизни в колонии?
— Егор переехал в Петербург за полгода до акции, за которую был арестован. Он закончил колледж в Волжском, и это было его первое политическое выступление. Егор много читает, каждый день занимается английским — обычно по утрам перед работой. Потом работает, обедает. У него расписан весь день.
Я с каждого свидания увожу с собой его тюремное творчество в виде коллажей и рисунков. Еще из Выборга он отправил мне тетрадь, в которой написал большой рассказ про СИЗО. Я была в таком восторге — он замечательно пишет!
Он рассказывал мне об интересных ребятах, с которыми отбывает срок. Рассказывал, что подружился с мужчиной, который работал в библиотеке, — того подставили на работе, и он оказался в тюрьме. Позднее я с этим мужчиной тоже подружилась.
Быт политических заключенных, которые никак не высказываются публично, ничем не отличается от быта других заключенных, их никак не выделяют надзиратели и сокамерники. Думаю, что тяжелые условия в колониях создают тем заключенным, которые продолжают высказывать свою позицию, писать что-то, передавать через защитников. Егор же ничего не просит написать и выложить в группе, да и я ему не предлагаю. Я тоже ничего не пишу и не говорю — пока сидит Егор, мне нельзя уезжать из страны.
— Вы говорите о будущем?
— Очень тяжело думать о будущем, когда ближайшие твои 350 дней — это тюрьма. То, что мы знаем точно: мы очень любим страну и не хотим из нее уезжать. Я помню, как началась мобилизация, и у меня множество подруг уехали следом со своими мужьями или парнями. Многие плакали мне в трубку о том, как им не хочется уезжать. А я думала: как хорошо, что я могу остаться. Кто же знал тогда, что всё так сложится, что я стану женой политзаключенного.
Что еще почитать:
Фото: «Бумага»
