Марина с друзьями накрывала стол. Верней, накрывала только Марина, - друзья сидели за ним с бокалами вина в руках и о чём-то смеялись.
Марина изредка посматривала в окно. На подоконнике лежал толстый слой снега. На столе лежали редиска, помидоры, огурцы и чизкейк с божоле.
В голове у женщины назойливо билась какая-то мысль, какое-то смутное воспоминание, которое она никак не могла ухватить. И, наверное, не хотела - мозг опасливо прятал от неё что-то гнетущее и очень недоброе, что-то такое, от чего при всём желании было нельзя отмахиваться бесконечно.
Выйдя в очередной раз на кухню, Марина, повинуясь безотчетному импульсу, достала из-под раковины старый веник. "Зачем он мне?", - удивилась она сама себе. Внутри Марины нарастал ужас. Негнущимися пальцами она открыла кран, сунула веник под струю воды, а когда он основательно намок, поднесла его к лицу, вдохнула полной грудью и вспомнила всё.
Марина вернулась в комнату и грустно посмотрела на своих беззаботных друзей.
- А все помнят, что зимой в СССР мы не могли такой салат приготовить? - тихо спросила она.
Друзья замолкли. В их глазах читались смятение и что-то давно спрятанное на дно души, но мучительно рвущееся наружу.
- А что мы ели-то? - спустя полминуты скорбной тишины спросил Эдуард.
Было видно, что никто на самом деле не хочет этого знать. Но процесс было уже не остановить.
- Картошку, - сказала Елена, - Мы ели гнилую картошку. Мы закупали её на зиму. Потому что она была гнилая. И мы её закупали.
Эдуард медленно поставил стакан с божоле на стол.
- Коричневые, - сказал он, - Коричневые огурцы. Толстые. Склизкие. С большими семечками. Со коричневыми толстыми семечками.
Пронзительно закричала Алла, не в силах более бороться с накатывающей памятью.
- Мутные помидоры, - продолжал Эдуард, - Сероватые. С гнилой картошкой и чем-то склизким. Мы запивали их чаем из мусора и опилок.
Пошатываясь, Марина подошла к накрытому столу и опустилась на колени перед весёлыми, наливными турецкими помидорами и радостными, ничего не подозревающими, огурцами.
- Всё возвращается, - шёпотом сказала она, - Фашизм возвращается. Голод возвращается. Сначала эти ублюдки пришли за акриловыми трусами. Потом они забрали пармезан. И вот теперь вы. Ни один самолёт не стоит таких жертв. Простите нас, огурцы.
Капли оливкового масла на зеленых огуречных боках поразительно напоминали слёзы.
Конец.
первоисточник вот:
https://facebook.com/permalink.php?story_fbid=793930257395591&id=100003358718259&pnref=story*************************************************************************
Увидел в одной сетевой дискуссии, как женщина, в качестве аргумента, постила ссыль на науку:
НЕ УБИВАЙТЕ МАТОМ ХРОМОСОМУОчень познавательно.
Ну, т.е. вот эти вот академики матерящие какое-то ни в чём не виноватое растение.
Альберт Венедиктович поправляет очки и говорит в горшок: "Арбидопсис, бля?! Арбидопсис, нахуй?! Хуесосина ты, блядь, с листьями, а не арбидопсис. Я твою маму ебал, арбидопсис".
И семена "теряют всхожесть". Что бы это ни значило на языке квантовых генетиков.
Скорей всего это значит, что огурцы, посаженные (с непременными матюгами) советскими или русскими быдлоколхозниками вырастают толстыми, коричневыми и склизкими. Помидоры мутнеют. И не выдерживают никакой конкуренции с овощами, которые сажают вежливые и ласковые-ласковые турки.
Впрочем, есть и более грустная версия.
Один из смелых академиков назван по имени-отчеству - Альберт Венедиктович Игнатенко.
У второго обозначены только фамилия и инициалы - Гаряев П.П.
Вряд ли это случайно.
Учитывая мрачные результаты эксперимента, а также фио, есть подозрение, что Гаряев ПП - это пресловутый Пёс Пиздец, он же
Гарм. И он пришёл.
И довольно скоро на огромном пыльном пустыре, в который непременно превратится Россия за плохое своё поведение, можно будет увидеть только его одинокую фигуру, кроющую хуями последние, случайно выжившие, лопухи.
********
А теперь песня.
