В конце XV – начале XVI века размеренное и «неторопливое» развитие европейской цивилизации вдруг резко ускорилось. На протяжении жизни всего одного поколения устарели казавшиеся незыблемыми фундаментальные труды по астрономии, геометрии, географии и медицине. В 1486 году Бартоломеу Диас открыл мыс Доброй надежды и вышел в Индийский океан. В 1492 году Колумб «открыл Америку», но достиг лишь некоторых островов. Через 5 лет – в 1497 году Себастьян Кабот доплыл до Лабрадора – и это была уже земля Американского континента.

Затем Васко да Гама открыл путь в настоящую Индию. 20 сентября 1519 года в путешествие отправились пять кораблей Магеллана, 6 сентября 1521 года, совершив первое в мире кругосветное плавание, вернулся лишь один из них, однако груз в его трюмах полностью окупил все расходы.

В это же время Коперник, разработав гелиоцентрическую систему, заставил Землю вращаться вокруг Солнца. В Италии творили такие мастера, как Рафаэль Санти, Микеланджело и Леонардо да Винчи. И во все слои общества в это время проникает и стремительно распространяется новая система взглядов, признающая ценность человека как личности – гуманизм.

Первые гуманисты появились в Италии, точнее – во Флоренции, которая была отдельным государством. Таковыми традиционно называют Франческо Петрарку, его друзей и учеников.


Другим видным флорентийским гуманистом того времени был небезызвестный Джованни Боккаччо.


Надо сразу отметить, что понятия «гуманист» и «гуманный человек» – не тождественны и не являются синонимами. И потому герой романа Валерия Брюсова «Огненный ангел» нисколько не доверяет гуманисту графу Веллену:


И его недоверие вполне понятно и объяснимо, ведь гуманист в те времена – это просто человек, придерживающийся особой системы взглядов, как, например, кальвинист, катар или агностик. Католики, протестанты, гуманисты или атеисты с одинаковой степенью вероятностью могли оказаться людьми добрыми либо жестокими, честными либо нечистыми на руку, склонными выслушивать чужую точку зрения или нетерпимыми фанатиками.

Реальная жизнь при этом полностью отрицает знаменитый тезис Достоевского (на самом деле – Лактанция, римского богослова III–IV вв.), согласно которому «если Бога нет, всё позволено». Безбожники и атеисты, как мы знаем, даже и не думают превращаться в стадо каких-то неуправляемых зверей, а немедленно создают собственные этические системы, например, тот же «Моральный кодекс строителя коммунизма».


Сторонники объявленного антисистемным и деструктивным учения катаров не только не разорили и не довели до упадка контролируемый ими юг Франции (Лангедок, Прованс, Аквитанию и Тулузу), а напротив, превратили его в самую передовую, богатую и культурную область Европы. Всевозможные зверства характерны порой как раз для фанатичных сторонников традиционных религий, а также групп людей, решивших, что именно они поклоняются Господу Богу единственно верным способом.

Победившие христиане в своих гонениях на язычников и иноверцев значительно превзошли римских императоров – достаточно вспомнить геноцид катаров, жестокие репрессии против вальденсов, крестовые походы в Прибалтику и Палестину. Протестанты в своих гонениях на еретиков и «ведьм» оказались гораздо более жестокими, нежели итальянские или испанские инквизиторы. Что касается превращения людей в животных, здесь никто не смог превзойти анабаптистов Мюнстерской коммуны, где


После массовых убийств инакомыслящих (внутренние органы которых порой съедались фанатиками), женщин в Мюнстере оказалось примерно в три раза больше, чем мужчин, и был издан закон, согласно которому все женщины детородного возраста были обязаны иметь мужа. После этого начался дележ незамужних женщин, сопровождавшийся многочисленными изнасилованиями и самоубийствами несчастных девушек и женщин. Непокорных дам публично казнили на городской площади.

На этой гравюре мы видим Иоганна Лейденского – «апостола», «пророка» и вождя анабаптистов Мюнстера, который казнит женщину, отказавшуюся стать его 17-й женой. Остальные жены Иоганна в это время стояли рядом и пели церковные гимны:


Отметим, что в общей сложности у Иоганна Лейденского оказалось 18 жен.

Но вернемся к первым гуманистам Европы и увидим, что они вовсе не желали блага для всего человечества или отдельных людей. Они хотели лишь возможности безнаказанного вольнодумства – свободы мысли и чувств.

Об упоминавшемся выше гуманисте графе Веллене Брюсов в своем романе пишет, что тот «любил похваляться крайним своим неверием».

Гуманизм Петрарки и его последователей в разных странах – не защита прав человека, а фронда, борьба с официозной религиозной философией, желание изучать не всемогущего, всеведущего и, в общем-то, принципиально непостижимого Бога, а человека. Причем человека умозрительного и идеального – такого, каким он не является, а должен быть. В этом отношении они шли в другом направлении, чем, например, кальвинисты.

Католики и православные христиане открыто называют себя Божьими рабами, но при этом оставляют человеку свободу выбора света или тьмы, и заявляют, что грехи можно искупить добрыми делами.

Лютеране решили, что спасение человека достигается его верой в искупительную жертву Христа (оправдание верой) без посредничества церкви. А кальвинисты лишили себя возможности выбора. Они объявили, что Всеведущий и Всемогущий Бог предопределил судьбу каждого человека с самого момента его рождения, и ее нельзя изменить, но можно получить свидетельство собственной богоизбранности. Если честным путем человек добился успеха в какой-то сфере – он от рождения благословлен Господом. Если же, несмотря на все старания, человек остается бедным – значит, он неугоден Богу и от рождения проклят им. На этом положении основана знаменитая протестантская трудовая этика.

А вот гуманисты качнулись в другую сторону – не отрицая существования Бога, они в центре мира поставили именно человека. И потому гуманизм в исконном значении этого слово близок к понятию антропоцентризма – в отличие от теоцентризма традиционных религий – не только христианства, но также ислама, иудаизма.

Таким образом, гуманисты стали верить не только в Бога, но и в человека, который сам способен вершить свою судьбу, а главным смыслом его существования было объявлено стремление к реализации способностей, которыми каждого наделяет Бог. Эразм Роттердамский утверждал:


И Лютер упрекал «князя гуманистов» в том, что «человеческие дела значат для него больше, чем божеские».

Гуманисты объявили и о значимости красоты человека – физической и духовной. Появилось стремление к реалистичному изображению людей и природы, а затем – и желание внести обыденные реалистические детали в религиозные сюжеты. Были заново открыты многие приемы (например, законы перспективы), тщательно изучались произведения античных авторов, стало обязательным и модным подражание классическим канонам.

Так появилось искусство Ренессанса. Считается, что первые изображения людей с трехмерными формами принадлежат кисти Джотто (это еще мастер Проторенессанса). Речь идет о фресках открывшейся в 1305 году Капеллы Скровеньи в Падуе (Капелла дель Арена). Самая известная из них – «Поцелуй Иуды». А ниже вы видите фреску Джотто «Представление (младенца Христа) в храме»:


Сравните ее, например, с фреской неизвестного итальянского художника XIII века «Пожертвование Константина», которую можно увидеть в римском монастыре Санти Кватро Коронати:


В Англии, а затем и по всей Европе очень популярны стали идеи профессора семинарии Оксфордского университета Джона Уиклифа (годы жизни: 1320 либо 1324 – 1384), выступавшего за возврат к исконным христианским добродетелям. Об этом можно прочитать даже в фэнтезийном романе А. Сапковского «Башня шутов»:


Уиклифа часто называют «Вечерней звездой схоластики» и «Утренней звездой Реформации».


Именно гуманисты посеяли семена, из которых взросло потом движение Реформации. Среди гуманистов конца XV – начала и середины XVI столетия особенно выделялся голландец Герхард Герхардс, более известный как Эразм Роттердамский (годы жизни: 1466–1536) – его даже называли «князем гуманистов».


Внебрачный сын священника, казалось, был обречён на пожизненное прозябание в каком-нибудь монастыре. Однако способности этого голландца оказались столь велики, что на какое-то время он стал духовным лидером образованных людей всей Европы, и к его мнению прислушивались даже короли и принцы крови. По словам Стефана Цвейга, Эразм Роттердамский:


При этом Эразм Роттердамский вовсе не был борцом и трибуном, а на упреки в отсутствии смелости заявлял:


Он писал:


А также:


В результате Эразма обвиняли и в предательстве дела Реформации, и в пропаганде «протестантской заразы». Лувен он вынужден был покинуть потому, что тот оказался «слишком католическим», а из Базеля ему пришлось бежать, потому что им заинтересовались протестантские власти этого города.

Со стороны протестантов главным противником и критиком Эразма Роттердамского стал Мартин Лютер. Кстати, именно Эразм сказал, что


Современники называли Лютера «отцом исступлений», и даже его друг Буцер говорил о нем:


А сам Лютер говорил, что, поскольку «Бог – воитель», то и «человек, а особенно христианин, должен быть воином». Более того, он утверждал, что



Эразм Роттердамский в свою очередь писал о Лютере лидеру швейцарских протестантов Ульриху Цвингли:


Кстати, Цвингли сравнивал Лютера с Аяксом, не желавшим ничего знать, кроме битв, а Эразма Роттердамского – с Одиссеем, лишь случайно оказавшимся на поле боя.


Иерархи Католической церкви сами подыгрывали гуманистам и лидерам Реформации, поскольку отнюдь не отличались благочестием. Ещё в XIV веке Петрарка писал: «Достаточно увидеть Рим, чтобы потерять веру», а Лоренцо Медичи (Великолепный) в XV веке называл этот город «отхожим местом, объединяющим все пороки».

Мощный импульс Реформации дало изобретение книгопечатания в 1445 году. До той поры книги были чрезвычайно дороги, иметь хоть несколько могли позволить себе лишь аристократы и богатые монастыри. Даже грамотные миряне должны были узнавать о божественных заповедях или жизни и деяниях Христа лишь от служителей Церкви и только в их трактовке.

Теперь же стали не просто массово издавать Библию, но и переводить ее на местные языки. И уже нельзя было, подобно римскому папе Бонифацию VIII (понтификат 1294–1303 гг.), утверждать, что «половая связь с мальчиками не более греховна, чем потирание ладоней». Любой желающий мог теперь прочитать:


(Библия, Левит 20:13).


(Первое Послание апостола Павла к коринфянам 6:9–10).

Пришлось папе римскому Павлу IV в 1559 году издавать «Индекс запрещенных книг», в который вошли 30 переводов Библии и 11 переводов Нового Завета.

Виктор Гюго с полным правом писал:


Требование дешёвой церкви находило широкий отклик в среде небогатых дворян, горожан и крестьян, а призывы к изъятию церковных земель и ограничению власти римского папы пришлись по душе монархам Европы.

Однако скоро и Лютер перестал успевать за движением народной Реформации. Одним из ее вождей был немецкий рыцарь Ульрих фон Гуттен, которому Эразм Роттердамский предрекал славу нового Лукиана. Римского папу Юлия II Ульрих называл «мелочным торговцем, продающим небо в розницу» (указание на индульгенции) и писал:



Кстати, по поводу мошенничества священников: ещё Ян Гус задолго до Гуттена говорил в своих проповедях:


Ульрих фон Гуттен стал одним из руководителей рыцарского восстания («восстания офицеров без солдат») в Германии в 1522–1523 гг., был изгнан из страны и умер в Цюрихе в возрасте 35 лет.

А затем восстали немецкие крестьяне, ещё помнившие времена «Башмака» и желавшие кроме свободы совести ещё и личной свободы: они называли Лютера «новым папским софистом, архиязычником и отпетым негодяем», «другом Антихриста» и «надменным куском мяса из Виттенберга». Немецкий проповедник Томас Мюнцер записал:



Стефан Цвейг, кстати, сравнивал данную ситуацию с революцией во Франции: Эразма Роттердамского, его друзей и сторонников он уподоблял жирондистам, Лютера – Робеспьеру, а Томаса Мюнцера и его последователей – маратистам.

Лютер без колебаний встал на сторону аристократов, заявив:


Позже он не раз говорил:


Лидером протестантской Женевы оказался Жан Кальвин – выпускник Парижской коллегии Монтегю, в которой учились Эразм Роттердамский и основатель ордена иезуитов Игнатий Лойола. Власть он получил достаточно случайно и неожиданно для себя. Однако использовал её он с эффективностью, которую от кабинетного учёного никто даже и не ожидал.


В Швейцарию Кальвину пришлось бежать из Франции. В Женеве, куда он прибыл, как раз победили реформаторы во главе с проповедником Фарелем, о котором Эразм Роттердамский сказал:


Скромный и аскетичный эмигрант Кальвин, который спал 3–4 часа в сутки, а пищу принимал всего один раз в день, понравился Фарелю. Он решил дать ему официальную должность толкователя Священного Писания – Кальвин рьяно взялся за работу, утверждая:


Составив собственный катехизис Евангелического учения, он под угрозой изгнания заставил граждан присягнуть в том, что в своей жизни они будут неукоснительно следовать 120 пунктам, изложенным в нём. Так демократическая Женева превратилась в теократическую республику, где любой несогласный с официальной догмой человек немедленно объявлялся государственным преступником и бунтовщиком.

В Женеве были запрещены театр, рисование картин, музыка, танцы и любые игры, отменены все религиозные праздники (в том числе Рождество и Пасха), не признавались христианские таинства, был введён запрет на выезд за границу без разрешения властей. Недостижимый и непостижимый Бог требовал от своего народа не любви, а послушания, приказывал трудиться (чтобы стать участником исполнения своего, понятного ему одному замысла) и запрещал тратить заработанные деньги.

В любой дом и в любое время теперь мог придти пастор, чтобы проверить, знают ли хозяева содержание последней проповеди Кальвина, не слишком ли короткие юбки у женщин и нет ли в доме сладостей. А дети регулярно и с большим удовольствием доносили на недостаточно благочестивых родителей.

Кстати, еще до рождения Жана Кальвина (в 1494–1498 гг.) в веселой итальянской Флоренции – на родине гуманизма (!), очень похожие порядки установил убежденный католик – доминиканец Джироламо Савонарола.


Королем и синьором Флоренции был объявлен Иисус Христос, отряды фанатиков, называющих себя священной полицией, и экзальтированных детей («невинных агнцев») врывались в дома, чтобы проследить, как их обитатели соблюдают Господни Заповеди. С собой они забирали суетные предметы – игральные карты, кости, шахматы, светские книги, духи, румяна, парики, музыкальные инструменты, которые потом сжигалось на кострах тщеславия. Несколько своих картин на такой костер отнес Сандро Ботичелли.

Можно сделать заключение, что религиозные и политические убеждения харизматичных лидеров не имеют никакого значения: при достаточном заряде пассионарности, оказавшись в нужное время в нужном месте, они одинаково легко берут под контроль обывателей, будучи при этом хоть католиками, хоть протестантами, хоть атеистами.

Но вернемся к Жану Кальвину.

Жестоко ограничивая индивидуальную свободу, он объявил о праве на борьбу с «нечестивой властью» – и тем самым породил идею свободы политической.

Со временем протестантские страны стали самыми терпимыми государствами мира, но вначале Европа свалилась в бесконечную череду религиозных войн – и внутренних, и внешних. При этом лидеры протестантов прекрасно понимали, на что толкают своих сторонников. Тот же Ульрих фон Гуттен сообщал:


Однако мы отвлеклись, давайте снова обратимся к Кальвину. Оценивая влияние его учения на историю человечества, католик Стефан Цвейг писал:


Преемник Кальвина – упоминавшийся выше Теодор де Без, превзошёл своего учителя, он считал:


И вот именно последователи и ученики гуманистов – реформаторы Церкви – люди жестокие и одинаково суровые к себе и другим, оказали огромное влияние на развитие великой цивилизации Запада.

Увы, сейчас все их усилия пошли прахом. Потомки и непримиримых протестантов, и фанатичных в своей вере католиков отвергают основные принципы христианства, гордятся прямо осуждаемыми в Библии пороками и стесняются неполиткорректных строк своих священных книг.