Тракторист Матвей из культового фильма имел все возможности обеспечить сплетнице Алевтине, подговорившей его жену на отравление соперницы, реальный срок от года до трёх лет.
Фильм Станислава Ростоцкого «Дело было в Пенькове» — безусловный хит на все времена. Кино, снятое в 1957 году по одноимённой повести Сергея Антонова, не пропахло нафталином и не выглядит старомодным. Возможно, из-за того, что очень высок уровень эмоционального вовлечения. Мы сочувствуем и Ларисе, жене Матвея, которую сыграла Светлана Дружинина, «нордическая красавица» нашего кино, и Тоне Глечиковой, в роли которой дебютировала красавица средиземноморского, «софилореновского» типа Майя Менглет...
«Куда ни сыпь, всё беда... »
А уж главный герой, Матвей Морозов, и вовсе находится в эпицентре обожания. Женского — понятно почему. Обаяние Вячеслава Тихонова, сыгравшего романтического тракториста Морозова, колеблется где-то между «бронебойное» и «ураганное». Но ведь и мужчины целиком на его стороне — ведь он же, как мы помним, виртуозно разрубил непростой узел, приняв на суде всю вину на себя и скрыв от следствия очень нехорошее дело о покушении на убийство. Действительно, благородный поступок — фактически он прикрыл собой свою жену Ларису, которая поддалась соблазну и хотела отравить соперницу Тоню. Вернее, почти поддалась — помните, как она выбила из рук Тони чашку с отравленным чаем? А ведь яд должен был подействовать — деревенская сваха и сплетница Алевтина Власьевна, та самая, которая и подговорила Ларису отравить «городскую фифу», своё дело знала очень даже неплохо...
Эта самая Алевтина, шикарно сыгранная Валентиной Телегиной, судя по всему, имела весьма богатый опыт в обращении с травами и ядами. Во всяком случае, результат она гарантировала: «Куда ни сыпь, милая, всё беда... » Можно предположить, что на её совести бывали подобные делишки. Очень часто именно такие вот деревенские знахарки, умеющие с помощью трав «вытравить плод любви», проходили по уголовным делам как абортмахеры, то есть люди, делающие подпольные аборты. Однако ничего этого мы уже не узнаем — и в кино, и в повести Матвей, получив два года, прикрыл не только свою жену, но и Алевтину — её делишки остались для следствия тайной.
Хотя, по идее, мог бы и не прикрывать. Всем почему-то кажется, что если бы Матвей рассказал всё как есть, то под суд пошла бы не только знахарка и сплетница Алевтина, но и Лариса. Хотя это абсолютно не соответствует правде.
Повесть была написана в 1956 году. Премьера экранизации состоялась в феврале 1958 года. То есть в силе был Уголовный Кодекс РСФСР от 1926 года — новый УК появится только в 1960 году.
А теперь открываем и читаем: «В случаях, если преступление не было совершено по добровольному отказу лица, намеревавшегося совершить это преступление, суд устанавливает соответствующую меру социальной защиты за те действия, которые фактически были совершены покушавшимся или приготовлявшимся». Лариса отказалась травить свою соперницу добровольно. А «фактические действия» отсутствуют — ну, выбила из рук чашку с чаем, только и всего...
Не в самогоне дело?
Зато Алевтина огребла бы по полной: «Меры социальной защиты судебно-исправительного характера подлежат применению также к подстрекателям и пособникам. Подстрекателями считаются лица, склонившие к совершению преступления. Пособниками считаются лица, содействующие выполнению преступления советами, указаниями, предоставлением средств... »
Знал об этом Матвей? Вопрос. Матвея в начале кино хотели отдать под суд — помните, как они с бригадиром тягались, чей трактор круче, и поломали прицепную серьгу? Матвей, когда ему грозят прокуратурой за «порчу имущества машинно-тракторной станции», на удивление спокоен: «Жену, конечно, немного жалко. Ну, да ничего, пусть привыкает. Мне, я думаю, много не дадут».
Почему он так думает? Вообще-то максимальное наказание по статье «порча и поломка сельскохозяйственных машин» — до трёх лет. Но это если не знать подробностей. А они таковы — за единичную поломку полагается до 6 месяцев исправительных работ. Но если поломка незначительна, как в случае поломанной прицепной серьги, которую приварили на следующий день, то ограничиваются просто денежным взысканием. Так что Матвей точно знал, что ему ничего не грозит — похоже, УК он читал. И, стало быть, теоретически мог знать, что ничего не грозит и Ларисе.
Но предположим, что всё-таки не знал. Или действительно не хотел, чтобы на его жену падала хоть тень подозрения. Суд, конечно, её не накажет, но в деревне все косточки перемоют — сам же пел: «От людей на деревне не спрятаться, нет секретов в деревне у нас. Ни сойтись-разойтись, ни посвататься в стороне от придирчивых глаз... »
Повторим — поступок благородный. Однако благородство с червоточинкой. Ту, которую подбила Ларису на страшное дело, он как следует не наказал. Ну, то есть всего-навсего закрыл в ледяном погребе, чем сам себя обрёк на статью «Лишение свободы способом, опасным для жизни или здоровья потерпевшего, или сопровождавшееся причинением ему физических страданий». То есть те самые два года, которые ему и присудили. Алевтина же — потерпевшая.
А ведь должна была стать обвиняемой. Пусть не за подпольное производство отравы, знахарство и подстрекательство к покушению на убийство...
Матвей Алевтину в погреб силой не пихал — она полезла туда сама, добровольно. Чтобы достать бутылку самогона и продать Матвею же. А это уже статья «Изготовление и хранение самогона для сбыта» с наказанием сроком до года исправительных работ. При желании можно было предъявить и статью «Содержание притона». Под неё вполне подходили «посиделки», которые устраивала в своей избе Алевтина — с самогоном и танцами-обжиманцами. То есть три года исправработ.
От Матвея всего-то и требовалось ответить на вопрос: «За что закрыли в погребе потерпевшую?» Правильный ответ: «Да после её самогона с души воротит — пусть посидит, пока не научится делать, как надо». И всё. Вряд ли бы Алевтина заорала: «Врёт он всё, не в самогоне дело, я его Лариске отраву продала, чтобы Тоньку городскую на тот свет спровадить!» Она, конечно, персонаж неприятный, но совсем уж дурой её назвать нельзя.
