6 июня 1665 г. на остров Тортуга прибыл новый губернатор – Бертран д'Ожерон (Bertrand d’Ogeron de La Bouëre), уроженец города Рошфор-сюр-Луар (провинция Анжу).
Бертран д'Ожерон
В молодости он принял участие в Каталонской войне (1646–1649 гг.), получив за боевые заслуги дворянское звание и чин капитана. После окончания войны, д'Ожерон мирно жил на родине, являясь владельцем кладбища Утопленников в городе Анже и ничто, казалось, не предвещало ему приключений в Вест-Индии. Но в 1656 г. он поддался на уговоры знакомых и вложил почти все имеющиеся у него средства в компанию по колонизации земель на южноамериканской реке Оуатиниго (известна также под названиями Оуанатиго, Ованатиго, Оуанариго).
Начало карибских приключений Бертрана д'Ожерона
В 1657 г., зафрахтовав корабль «Пелажи», с нанятыми слугами он отправился в Вест-Индию. К моменту его прибытия на Мартинику, стало известно, что колонизационный проект, на который возлагались такие надежды, не состоялся, и потому д'Ожерон отправился на Эспаньолу. У этого острова в заливе Кюль-де-Сак близ гавани Леоган его корабль потерпел крушение. По словам дю Тертра, д'Ожерону и его слугам пришлось
«вести жизнь буканьеров, то есть жизнь наиболее отвратительную, наиболее тягостную, наиболее опасную, словом, наиболее плутовскую, какую когда-либо знал мир».
Через несколько месяцев д'Ожерону все же удалось вернуться на Мартинику, где выяснилось, что второе судно, зафрахтованное им, и вышедшее позже, уже продано неким господином Винье, который, в качестве компенсации, выдал ему лишь товары на сумму в 500 ливров. Отправившись во Францию, д'Ожерон закупил там партию вина и бренди, с которыми он вернулся на Эспаньолу, но это коммерческое предприятие успеха не имело, так как одновременно с ним алкоголь привезли и многие другие купцы, и цены на него упали. От таких неудач легко было пасть духом, но упорный анжуец, заняв деньги у сестры и получив от короля право на «исключительную торговлю в пределах Багамских островов и островов Кайкос, также на Тортуге и побережье Эспаньолы», снова вернулся в Вест-Индию, основавшись в Леогане.
Деятельность Бертрана д'Ожерона на посту губернатора Тортуги
В 1664 году Французская Вест-Индская компания приобрела права на Тортугу и Сен-Доменго. По рекомендации губернатора Мартиники Робера ле Фишо де Фрише де Клодоре д'Ожерон получил назначение на Тортугу.
Начало его правления было омрачено конфликтом с поселенцами, которые были крайне недовольны требованием Вест-Индской компании (а именно она назначила д'Ожерона губернатором) отказаться от торговли с голландцами, которые предлагали свои товары намного дешевле.
Александр Эксквемелин писал:
«Губернатор Тортуги, которого плантаторы, вообще-то, уважали, попытался принудить их к работам на компанию… и объявил он, что четыре раза в год во Францию будут отправляться особые корабли под командой его капитанов. Таким образом, заставляя привозить товары из Франции, он одновременно запрещал торговать с чужеземцами на месте».
В мае 1670 г. подстрекаемые голландскими контрабандистами жители Тортуги и Берега Сен-Доменго восстали. Д'Ожерон, действуя методом «кнута и пряника», сумел договориться с ними. С одной стороны, он распустил слух о подходе к острову мощной правительственной эскадры, с другой вёл переговоры, которые закончились компромиссным решением, согласно которому французским судам было дозволено торговать на побережье колонии Сен-Доменго, отчисляя в пользу Вест-Индской компании 5 % цены со всех проданных или приобретенных товаров. В конце апреля 1671 года Тортуга была умиротворена. Эксквемелин сообщает:
«Губернатор приказал повесить парочку самых явных зачинщиков, но остальных действительно простил».
А в октябре 1671 г. от короля Людовика XIV был получен указ о полной амнистии жителей Тортуги и Берега Сен-Доменго.
В дальнейшем никаких трений между д'Ожероном и жителями Тортуги не возникало. Прекрасные отношения у него были и с «береговым братством», он даже перестал брать с корсаров пошлины за паспорта и разрешение свободно покидать гавань Тортуги. Он также выдавал каперские свидетельства бесплатно, в то время, как губернатор Ямайки брал за каперские грамоты 20 фунтов стерлингов (200 экю).
Жан-Батист дю Тертр утверждает, что д'Ожерон
«не брал более десяти процентов (от стоимости приза) и, из чистого великодушия, оставлял половину капитану для раздела по его усмотрению между солдатами, которые справлялись с делом лучше других, способствуя этим повышению авторитета капитана, удержанию солдат в повиновении и поддержанию их храбрости».
На Ямайке же корсары должны были отдавать в пользу короля десятую часть от добычи, и в пользу лорда-адмирала – одну пятнадцатую (в общей сложности 17 %).
Кроме того, д'Ожерон старался снабжать «своих» флибустьеров каперскими грамотами тех государств, которые в то время находились в состоянии войны с Испанией. Все это способствовало, как повышению авторитета нового губернатора Тортуги, так и процветанию вверенного ему острова. На то обстоятельство, что экономика Тортуги теперь полностью зависит от удачи карибских корсаров и количества флибустьерских кораблей, заходящих в гавани острова, французские власти старались внимания не обращать. Маршал Франции Себастьян Ле Претр де Вобан сказал по этому поводу:
«Нужно решиться на использование корсаров, как на самое легкое и дешевое средство, наименее опасное и обременительное для государства, тем более что король, который ничем не рискует, не понесет никаких расходов; оно же обогатит королевство, поставит королю множество хороших офицеров и вскорости принудит его врагов к миру».
Эта гибкая политика д'Ожерона привела к тому, что некоторые флибустьеры Ямайки предпочли уйти оттуда, воспользовавшись «гостеприимством» губернатора Тортуги. Среди таковых был Джон Беннет, который в конце 1670 г. ходил с Генри Морганом в Панаму: когда между Англией и Испанией был заключен мир, он ушел на Тортугу, пополнив там экипаж французскими корсарами и получив от д'Ожерона каперское свидетельство, позволяющее атаковать испанские и голландские корабли.
Другой участник Панамской экспедиции Генри Моргана, Хамфри Фёрстон, отказался от амнистии, которую от имени короля предложили всем корсарам Ямайки и тоже перебрался на Тортугу. Его консортом («напарником») стал голландский флибустьер Питер Янсзоон, более известный на Ямайке, как Питер Джонсон.
Другими «перебежчиками» стали Джон Невилл, Джон Эдмундс, Джеймс Браун и Джон Спрингер.
В 1672 г. из Порт-Ройяла в Тортугу ушли капитаны Томас Роджерс и Уильям Райт. Через три года, в марте 1675 г., плававший в качестве французского капера Роджерс нашел на восточном берегу острова Ваш своего старого знакомого – Генри Моргана, который потерпел кораблекрушение, направляясь на Ямайку из Лондона уже в качестве рыцаря и вице-губернатора этого острова – и любезно доставил его к месту новой службы. И уже в апреле того же года сэр Генри Морган направил всем своим ямайским соратникам официальное приглашение приводить захваченные призы в «добрый старый Порт-Ройял». К большому сожалению д'Ожерона, многие друзья Моргана тогда, действительно, ввернулись на Ямайку.
Вице-губернатор Ямайки сэр Генри Морган
Привечал д'Ожерон и корсаров других национальностей, самым известным из которых стал датчанин Бартел Брандт, уроженец Зеландии. В апреле 1667 г. он привел в Бастер очень серьезное судно – 34-пушечный фрегат с экипажем в 150 человек. Получив каперскую грамоту, Брандт захватил 9 английских торговых судов (стоимость призов – примерно 150 000 песо) и 7 кораблей своих «коллег» – английских флибустьеров, самым большим из которых стал бывший испанский фрегат «Нуэстра Сеньора дель Кармен» с вооружением в 22 пушки. Количество взятых на абордаж кораблей было так велико, что Брандт был вынужден сжечь 7 из них, 2 он великодушно отдал пленным англичанам, 2 самых лучших продал потом в Европе.
Франсуа Олоне – самый известный и страшный флибустьер острова Тортуга
В годы правления на Тортуге Бертрана д'Ожерона, среди флибустьеров прославился Франсуа Но, более известный, как Франсуа Олоне (это прозвище он получил по названию портового города Сабль д'Олонн в Нижнем Пуату, уроженцем которого являлся) – один из самых жестоких корсаров Вест-Индии.
Его называли "Бичом Испании", никто не знал причину ненависти, которую на протяжении всей жизни Олоне питал именно к испанцам. Из пленных испанцев он обычно оставлял в живых лишь одного — чтобы тот мог рассказать об очередном его "подвиге". Прочих казнили, причем часто — сам Олоне. Эксквемелин утверждает, что при этом он мог слизывать кровь жертв со своей сабли.
Здесь мы видим в руках Олоне абордажную саблю, что полностью соответствует
историческим реалиям
А эта раскрашенная оловянная статуэтка изображает Олоне со шпагой – слабым и малопригодным для настоящего боя
оружием, которое пираты никогда не использовали
Первым громким его подвигом стал захват на острове Куба 10-пушечного корабля, на котором находилось 90 солдат – при том, что в команде самого Олоне было всего 20 человек, а испанский корабль был послан губернатором Гаваны именно для охоты за этим пиратом (1665 г.). В 1666 г. Олоне возглавил чрезвычайно удачный поход корсаров Тортуги и Эспаньолы на Маракайбо (д'Ожерон заботливо снабдил его португальским каперским свидетельством).
Удача с самого начала сопутствовала Олоне: у Эспаньолы им был перехвачен испанский торговый корабль с грузом какао и драгоценностей, который был отправлен на Тортугу (общая стоимость «приза» составила около 200 000 песо). А у острова Саона был захвачен корабль с оружием и жалованьем для испанского гарнизона Санто-Доминго (12 000 песо). Высадив экипаж этого судна на берег, корсары присоединили судно к своей эскадре. После того, как корсары захватили прикрывающий Маракайбо форт Эль-Фуэрте-де-ла-Барра, среди горожан началась паника: распространялись слухи, что численность французов превышает 2 000 человек (на самом деле – около 400). В результате жители Маракайбо бежали:
«Владельцы кораблей погрузили свое добро на суда и отправились в Гибралтар. Кто не имел кораблей, отправился на ослах и лошадях в глубь страны»
(Эксквемелин.)
Залив (озеро) Маракайбо на карте Венесуэлы
Гибралтар, который находился на противоположном берегу залива (иногда его называют озером) Маракайбо, тоже был захвачен корсарами. Его защитники оказали сопротивление пиратам, но Олоне заявил своим людям:
«Я хочу предупредить вас, что того, кто струсит, я тотчас же зарублю собственной рукой».
Исход боя был решен ложным отступлением французов, за которыми опрометчиво погнались испанцы. По испанским данным, в том бою погибли около ста солдат, столько же попали в плен.
Флибустьер и пленный испанец. Гравюра из книги А. О. Эксквемелина «Пираты Америки» (Амстердам, 1678 г.)
Потери среди людей Олоне составили сто человек.
Получив выкуп за Маракайбо и Гибралтар (30 тысяч песо и 10 тысяч соответственно), корсары отправились к острову Гонав у западного побережья Эспаньолы, где поделили захваченные деньги, ценности и рабов, затем вернулись на Тортугу.
Эксквемелин оценивает добычу похода на Маракайбо в 260 000 песо, Шарлевуа – в 400 000 экю. Популярность Олоне в пиратской среде после этой экспедиции была так велика, что губернатор Ямайки Томас Модифорд вступил с ним в переписку, призывая «прибыть в Порт-Ройял, где он обещал ему такие же привилегии, какими пользовались природные англичане». Видимо, мало ему было «призов» от Моргана и других «своих» флибустьеров, нужно было еще и самого удачливого на тот момент корсара Тортуги «к рукам прибрать». Однако Франсуа Олоне на Тортуге все устраивало, и на Ямайку он не ушел.
В 1667 г. Олоне собрал новую
флотилию – на этот раз он решил разграбить испанские поселение у озера Никарагуа в Центральной Америке. В поход отправились 5 кораблей с Тортуги и один с острова Эспаньола. Самым большим из них был корабль самого Олоне – 26-пушечный флейт, захваченный в Маракайбо. Однако пиратская эскадра попала в штиль, и течение отнесло корабли в сторону залива Гондурас. Испытывая большие проблемы с продовольствием, пираты стали грабить прибрежные индейские деревни. Наконец, они достигли города Пуэрто-Кавальо (сейчас – Пуэрто-Кортес, Гондурас), в котором захватили испанское 24-пушечное судно и разграбили склады, после чего направились вглубь материка – к городу Сан-Педро (Сан-Педро-Сула). Несмотря на три засады, организованные испанцами, корсарам удалось дойти до города и захватить его. На обратном пути пираты захватили еще один большой испанский корабль в заливе Гватемала. В целом, добыча оказалась меньше ожидаемой, поэтому на общем собрании корсары не пожелали продолжать совместную экспедицию и разделились. Корабль Моисея Воклэна затонул, налетев на рифы, корсары были спасены судном некоего шевалье дю Плесси, который прибыл из Франции с каперским свидетельством от герцога Бофора. Неудачливый шевалье скоро погиб в бою, а заменивший его Воклэн захватил флейт с грузом какао, с которым и вернулся на Тортугу. Пьер Пикар разграбил город Верагуа в Коста-Рике. Олоне же отправился на восток и недалеко от побережья Никарагуа его корабль налетел на риф у одного из маленьких островов. Спасти судно не удалось, и потому люди Олоне разобрали его на части, чтобы построить баркалону (длинная барка). На этом острове Олоне пришлось провести несколько месяцев, его люди даже засеяли небольшое поле фасолью, пшеницей и овощами, и получили урожай. Построив, наконец, новый корабль, корсары снова разделились: часть из них на баркалоне ушла к устью реки Сан-Хуан, часть осталась на острове, другие, во главе с Олоне, отправились к побережью Никарагуа, чтобы пройти вдоль побережья Коста-Рики и Панамы к Картахене, надеясь захватить какой-нибудь корабль и вернуться на нем к своим спутникам.
Эксквемелин сообщает:
«Впоследствии выяснилось, что Богу больше не угодно помогать этим людям, и он решил покарать Олоне самой ужасной смертью за все жестокости, которые он учинил над множеством несчастных. Итак, когда пираты прибыли в залив Дарьен, Олоне со своими людьми попал прямо в руки дикарей, которых испанцы называют «индиос бравое». Индейцы слыли людоедами и, на беду французам, как раз собирались трапезничать. Они разорвали Олоне в клочья и зажарили его останки. Об этом рассказал один из его сообщников, которому удалось избежать подобной участи, потому что он спасся бегством».
Эксквемелин датирует эти события сентябрём 1668 года.
Вест-индские отголоски европейских войн
Колонисты Тортуги приняли участие и в «официальных» войнах, которые вела Франция, по старой доброй традиции, не забывая при этом о своих выгодах.
В 1666 г. во время короткой войны Франции с Британией, капитан Шампань на фрегате «Ла Фортсон» у берегов Кубы вступил в бой с «коллегой» из Порт-Ройала. Сражавшиеся были прекрасно знакомы друг с другом, и для Шампаня, который не знал о войне, нападение было неожиданностью — он даже решил поначалу, что атакован испанцами, захватившими корабль "английского друга". Вообще-то, ямайских кораблей было два, но второе судно в бою не участвовало из-за неблагоприятного для него (встречного) ветра. Английским кораблем, атаковавшим фрегат Шампаня, командовал Джон Моррис – известный своей храбростью капитан, один из соратников Генри Моргана, в 1665 г. ходивший вместе с ним к берегам Мексики и Центральной Америки. Сражение французских и английских корсаров было настолько ожесточенным, что корабль Шампаня едва добрался потом до Тортуги, а судно Морриса пришло в полную негодность, и его пришлось сжечь.
«Но добрый месье д’Ожерон, дабы отблагодарить его (Шампаня) за столь славное деяние, раскошелился и подарил ему восемьсот пиастров, равных восьмистам экю, чтобы потратить их на принадлежавший ему фрегат, и снова отправил его в крейсерство».
(Эксквемелин.)
В 1667 г., в ходе войны Метрополии с Испанией, отряд, вышедший из Кайона, высадился на северном побережье Эспаньолы и захватил город Сантьяго-де-лос-Кабальерос.
Начавшаяся в апреле 1672 г. война против Голландии была крайне неудачной для д'Ожерона. Его собственный корабль «Ekyuel», на котором находились 400 буканьеров, попал в шторм и налетел на риф близ Пуэрто-Рико. Сошедшие на берег французы попали в плен к испанцам.
Эксквемелин и Шарлевуа сообщают, что д'Ожерон и некоторые из его товарищей смогли бежать на захваченной лодке:
«Концы досок заменяли им вёсла, шляпы и рубахи служили парусами, море было прекрасное, и они довольно легко покрыли путь от острова Пуэрто-Рико до Сен-Доменга. И, воистину, когда четыре путешественника прибыли в Саману, они были скорее мёртвыми, чем живыми»
(Шарлевуа).
К чести д’Ожерона, он сразу же попытался организовать экспедицию на Пуэрто-Рико с целью освобождения своих подчиненных. 7 октября 1673 г. он снова вышел в море, но из-за плохой погоды попытка высадки не удалась.
«Золотой век» Тортуги
Бертран Д'Ожерон управлял Тортугой и Берегом Сен-Доменг до 1675 г., и надо признать, что этот период стал «золотым» временем острова, именно об этом отрезке его истории рассказывается в «пиратских» романах и кинофильмах. Сам Бертран д'Ожерон стал героем книг Густава Эмара («Морские цыгане», «Золотая Кастилия», «Медвежонок Железная Голова» – действие происходит в 60-х годах XVII века) и Рафаэля Сабатини (здесь автор ошибся, так как действие романов о капитане Бладе развивается в 80-ые годы того же столетия).
Иллюстрация к роману Р. Сабатини «Одиссея капитана Блада»
Иллюстрация к роману Гюстава Эмара «Медвежонок Железная голова»: корабль этого капитана. Герой романа попал на Карибы, как «временный вербованный» (подобно Александру Эксквемелину, Равено де Люссану и Генри Моргану)
Д'Ожерон принял меры к переселению на Тортугу примерно 1000 буканьеров, что еще проживали в труднодоступных районах Эспаньолы. Население Тортуги быстро росло, в основном он было сосредоточено в восточной части острова. Известный французский ученый и дипломат Франсуа Блондель, посетивший Тортугу в 1667 г., составил список поселений Тортуги – таковых оказалось 25. Помимо Бастера, ставшего вотчиной заезжих флибустьеров, выделялись такие поселения, как Кайон (в нем жили самые богатые колонисты), Ла-Монтань (здесь находилась резиденция губернатора), Ле-Мильплантаж, Ле-Ринго, Ла-Пуан-о Масон.
Во второй половине XVII столетия состав населения Тортуги был примерно таким: около трех тысяч буканьеров (которые охотились, в том числе, и на Эспаньоле), три-четыре тысячи «обывателей» (колонисты, занимающиеся сельским хозяйством) и «вербованных» (о них рассказано в статье
Флибустьеры и буканьеры), до трех тысяч каперов и флибустьеров, которых, впрочем, трудно было назвать постоянными жителями.
Веселая жизнь острова Тортуга
Со временем на Тортуге появился даже банк, а потом – католические церкви и протестантские часовни, в которых «труженики моря» могли попросить любимого святого о заступничестве и помощи. Естественно, стала развиваться и «сфера услуг»: владельцы кабаков, игорных домов и борделей с удовольствием предоставляли пиратам возможность оставить в их заведениях весь свой «заработок».
Кстати, первый публичный дом Тортуги (ставший также первым борделем всей Америки) по приказу д’Ожерона был открыт в 1667 г. – и это сразу же увеличило число пиратских кораблей, прибывающих разгрузки добычи в гавани Бастера и Кайона, и, следовательно, увеличило доходы острова. В конкурировавшем с Тортугой Порт-Ройале эту инициативу оценили по достоинству, и очень скоро в "Пиратском Вавилоне" Ямайки появились свои бордели.
В 1669 г. 2 корабля доставили на Тортугу 400 земляков д'Ожерона (из Анжу), среди которых было около 100 женщин. Некоторые авторы сообщают, что они были «развращенными молодыми девицами», которых отправили на Тортугу в качестве наказания, предварительно публично наказав плетью. Думается, что они пополнили бордели «веселого» острова. Всего же за время правления д’Ожерона на Тортугу было привезено около 1200 проституток.
Впрочем, именно д’Ожерону пришла в голову идея привезти на Тортугу и в Сан-Доминго из Европы также и добропорядочных дам, готовых стать женами колонистов. Эти женщины были «проданы» желающим обзавестись семьей, причем за огромные деньги.
Боевые традиции флибустьеров
Насколько же прибыльными были корсарские рейды?
Пират острова Тортуга, оловянная фигурка, около 1660 г.
Перед походом флибустьеры заключали соглашение, которое они называли la chasse-partie — «охотничье жалованье». В нем заранее оговаривались доли членов команды и капитана. Единственным членом экипажа, который получал жалованье, даже в случае неудачного рейда, был корабельный врач. Часть денег выплачивали сразу – для приобретения лекарств.
После боя всю добычу флибустьеры складывали на палубу возле грот-мачты, при этом каждый (включая капитана) должен был поклясться на Библии, что ничего не утаил от товарищей. Нарушителей, в лучшем случае, лишали доли при дележе награбленного. Но могли «осудить на высадку»: оставить на необитаемом острове с ружьем, небольшим запасом пороха, свинца и воды.
Доход рядового флибустьера после удачного похода мог составлять от 50 до 200 песо (1 песо равнялся 25 грамм серебра). Капитан получал не менее 4-х долей рядового пирата, но порой даже 5 или 6, помощник и квартирмейстер – по две доли, юнга – лишь половину от доли рядового. Отдельное вознаграждение полагалось судовому плотнику и корабельному врачу, которые были настолько ценными специалистами, что обычно не принимали участия в боевых действиях. Судовой врач, как правило, получал «зарплату» не менее (а часто и более) помощника капитана. Более того, вознаграждение выплачивалось и врачу вражеского судна, если тот, попав в плен, оказывал помощь раненным корсарам. Выплачивались и премии за «боевые заслуги» – обычно в размере 50 песо. Если корабль действовал в составе эскадры, и перед походом достигалась договоренность о «справедливом» разделе добычи между экипажами всех судов, то, в случае захвата им вражеского судна, его команде выплачивалась премия в 1000 песо. Кроме того, полагались «страховые» выплаты – за ранение или увечье. Потеря правой руки обычно оценивалась в 600 песо или шесть рабов, потеря левой руки или правой ноги, либо серьезное ранение – в 500, потеря левой ноги – 400 пиастров, потерю глаза или пальца – 100. Часть добычи передавалась родственникам (или матлотам) погибших.
Были и другие статьи расходов: за каперскую грамоту платили 10% от добычи, корсары, которые ее не имели, столько же «дарили» губернатору «своего» острова – чтобы он не слишком придирался и не задавал лишних вопросов.
Испанский песо (пиастр), монета XVII века
За 10 песо в Европе можно было купить лошадь, за 100 – неплохой дом. А на Тортуге цена одной бутылки рома доходила порой до 2 песо. К тому же рядовые пираты редко видели золото или серебро: капитаны чаще расплачивались с ними товарами с взятых на абордаж кораблей. Таковыми могли быть рулоны ткани, одежда, разнообразные инструменты, мешки какао-бобов. Перекупщики Тортуги брали товар с огромным дисконтом, продать добычу за полцены почиталось большой удачей.
«Что такое ограбление банка по сравнению с основанием банка?» – задал риторический вопрос в «Трёхгрошовой опере» Б. Брехт. Не боявшиеся ни бога, ни черта флибустьеры выглядят просто мелкой шпаной по сравнению с этими «акулами», которые грабили и буквально «раздевали» «джентльменов удачи», рискуя лишь получить геморрой от долгого сидения за своими конторками. При этом ничего неизвестно о попытках пропившихся флибустьеров ограбить этих кровопийц: быть может, у них имелись сильные охранные команды, а, может быть, считалось, что нападать на купцов и хозяев увеселительных заведений «своего» острова «не по понятиям».
Пираты в таверне Чарльстона, Южная Каролина, литография, 1700 г. На острове Тортуга в те времена, вероятно, были примерно такие же таверны
В общем, прибыль всевозможных «бизнесменов» и владельцев «злачных мест» Тортуги была просто запредельной. Поэтому мало кому из вернувшихся сюда флибустьеров удавалось «красиво гулять» на берегу больше недели. Вот что пишет Эксквемелин о «загуле» на Тортуге корсаров Олоне после знаменитого и очень удачного похода на Маракайбо, по итогам которого каждый рядовой пират получил сумму, равную четырехлетнему доходу буканьера:
«Дня за три, быть может, на день меньше или на день больше, они спустили все свое добро и проиграли все свои деньги… началась и грандиозная попойка. Но долго она не продолжалась – как-никак бутылка водки (водки? таков российский перевод) стоила четыре пиастра. Ну а затем некоторые пираты занялись на Тортуге торговлей, а другие отправились на рыбную ловлю. Губернатор приобрел корабль с какао за двадцатую часть его стоимости. Часть пиратских денег получили трактирщики, часть — шлюхи».
А вот напиваться в море, рискуя пьяными встретить шторм или военный корабль, могли только самоубийцы. Да и перспектива упустить добычу из-за некстати уснувшего впередсмотрящего или лыка не вяжущего рулевого никого не вдохновляла.
В известном фильме мы постоянно видим этого героя с бутылкой в руках. Не удивительно, что у него то и дело «угоняют» «Черную Жемчужину»
А вот этот капитан в море предпочитает яблоки, и поэтому на корабле у него полный порядок
В морских походах ром лишь в небольших количествах добавляли в подпорченную воду. Дисциплина на борту пиратских кораблей была весьма строгой, и, обсуждать приказы капитана, во время похода было не принято. Вместо внеочередного наряда на камбуз излишне разговорчивый «джентльмен удачи» мог сразу же отправиться в море к акулам, или – с бутылкой рома на тот самый пресловутый «сундук мертвеца»: безлюдный остров посреди океана (если на одном из таких необитаемых островов находили человеческий скелет, вопросов о том, как и почему он здесь оказался ни у кого не возникало) . Описан и такой случай наказания за неповиновение и нарушение дисциплины: в 1697 г. два французских флибустьера продолжили грабить жителей Картахены после получения приказа о прекращении беспорядков, изнасиловав при этом несколько горожанок. За это они были тут же расстреляны.
Но когда корабль не вел боевых действий, власть капитана была ограниченной, все вопросы решались на общей сходке команды. Более того, в это время полномочия капитана часто были меньше, чем у квартирмейстера, который избирался членами экипажа. Квартирмейстер заведовал снабжением корабля боевыми и съестными припасами, следил за порядком на борту, единолично выносил решения о наказаниях за мелкие проступки и выступал судьей в случае серьезных нарушений (капитан выступал «прокурором», члены команды – «присяжными»), руководил поркой провинившихся матросов. Он же часто являлся главой абордажной команды (то есть командиром самых лихих корсаров – «морских пехотинцев»). В случае возникновения конфликтных ситуаций, пираты должны были обратиться к квартирмейстеру, который мог либо самостоятельно разрешить спор, либо присутствовать на их поединке (который проводился только на берегу), дабы проследить, что каждый из противников имел возможность зарядить ружье, и не подвергся нападению сзади.
Теперь вы понимаете, почему Джон Сильвер с такой гордостью вспоминал, что был квартирмейстером на корабле Джона Флинта? И почему он, не боясь показаться смешным хвастуном, говорил:
«Одни боялись Пью, другие — Билли Бонса. А меня боялся сам Флинт»
Robert Newton в роли Джона Сильвера – бывшего квартирмейстера корабля Флинта, 1950 г.
Раз уж мы вспомнили о «сундуке мертвеца» и «литературных» корсарах Стивенсона, заодно расскажем и о некоторых «героях» пресловутой «многосерийки» «Пираты Карибского моря».
Морской дьявол Дэйви Джонс
Итак, знакомьтесь – Дэйви Джонс, морской дьявол, герой матросских баек и некоторых «пиратских» романов. Первой из таких книг стала «Приключения Перегрина Пикса», которую написал Тобиас Смоллетт в 1751 году. Здесь Дэйви Джонс – чудовище с круглыми глазами, тремя рядами зубов, рогами, хвостом и носом, из которого идёт синий дым. А «сундучок (или тайник) Дэйви Джонса» в который попал Джек Воробей – это морское дно, где, согласно легендам, обитают неприкаянные души утонувших моряков.
Не совсем правильный Дэйви Джонс в фильме «Пираты Карибского моря. Сундук мертвеца». Впрочем, настоящего, ведь и не видел никто
Кракен: чудовище других морей
А вот Кракен попал на Карибы по недоразумению: это легендарное морское чудовище, на самом деле, «обитало» у берегов Норвегии и Исландии. Первое упоминание об этом монстре принадлежит датскому епископу Эрику Понтопнидану, в 1752 г. он описал его как гигантскую рыбу-краба, которая утаскивает на дно корабли:
«Кракен, которого ещё называют рыба-краб, имеет голову и множество хвостов, а в длину не больше острова Ёланд (16 километров). Когда кракен поднимается к поверхности, всем судам следует немедленно плыть оттуда, ибо всплывает он с огромным всплеском, испускает воду из ужасных своих ноздрей, и расходятся от него кругами волны в целую милю высотой».
Свое имя Кракен получил от эпитета «кракс», который применяется к ненормальным животным-мутантам.
Кракен, средневековая гравюра
Еще одно средневековое изображение Кракена
Рыбаки считали, что когда Кракен отдыхает, вокруг него собираются огромные косяки рыб, которые питаются его экскрементами. У норвежских и исландских моряков в ходу была поговорка по поводу большого улова: «Ты, наверное, рыбачил на Кракене». А в XVIII-XIX в.в. Кракен уже описывается, как осьминог, которому приписывается образ жизни кальмара: осьминоги живут на морском дне, а кальмары – в толще воды. В немецком языке слово «кракен» стало означать каракатицу или спрута. Карл Линней, введенный в заблуждение многочисленными рассказами «очевидцев», включил Кракена в классификацию реальных живых организмов как головоногого моллюска, дав ему латинское название Microcosmus marinus (книга «Система природы», 1735 г.). Но позднее он убрал из своих трудов все упоминания о нем. Реальные кальмары иногда действительно достигают большой величины – описаны экземпляры длиной до 9 метров, причем примерно половину длины тела составляют щупальца. Вес таких рекордно больших особей достигает нескольких центнеров. Теоретически, они могут представлять опасность для ныряльщиков и водолазов, но для кораблей никакой угрозы не представляют.
«Летучий голландец» и его настоящий капитан
Ну, и несколько слов о «Летучем голландце»: как ни странно, легенда о корабле-призраке появилась не в Нидерландах, а в Португалии. В 1488 г. Бартоломеу Диаш достиг южной оконечности Африки – мыса Доброй надежды, который он первоначально назвал мысом Бурь. Именно в тех местах он и пропал вместе со своим кораблем во время одного из своих последующих плаваний – в 1500 г. Тогда среди португальских моряков родилось поверье, что Диаш вечно скитается по морям на корабле-призраке. В следующем столетии гегемония на морях перешла к Нидерландам, и капитан корабля мертвецов сменил национальность – видимо, потому, что голландцы очень не любили конкурентов, и потому встреча с их судном в открытом море не сулила англичанам, французам, португальцам, испанцам ничего хорошего. Известно было даже имя капитана корабля мертвецов и звали его отнюдь не Дэйви Джонс, а Ван Страатен или Ван дер Декен.
«Летучий голландец», немецкая средневековая гравюра
В следующей статье мы расскажем о корсарах Ямайки – союзниках и конкурентах флибустьеров Тортуги.
