Автор: Филип Гофф, адъюнкт-профессор философии Даремского университета
Наука увеличила продолжительность и качество нашей жизни, а технология, которая является обычным явлением в современном мире, показалась бы нашим предкам волшебством.
По всем этим и многим другим причинам науку по праву прославляют и почитают. Однако здоровое пронаучное отношение — это не то же самое, что “сциентизм”, то есть точка зрения, что научный метод — это единственный способ установить истину. Поскольку проблема сознания раскрывается, возможно, есть предел тому, что мы можем узнать только с помощью науки.
Возможно, наиболее разработанной формой сциентизма было движение начала 20 века, известное как логический позитивизм. Логические позитивисты подписались под «принципом верификации”, согласно которому предложение, истинность которого нельзя проверить с помощью наблюдений и экспериментов, было либо логически тривиальным, либо бессмысленной тарабарщиной. С помощью этого оружия они надеялись отвергнуть все метафизические вопросы не просто как ложные, но и как бессмыслицу.
В наши дни логический позитивизм почти повсеместно отвергается философами. Во-первых, логический позитивизм обречен на провал, поскольку сам принцип проверки не может быть научно проверен и поэтому может быть истинным, только если он бессмыслен.
Действительно, нечто подобное этой проблеме преследует все безусловные формы сциентизма. Не существует научного эксперимента, который мы могли бы провести, чтобы доказать, что сциентизм истинен; и, следовательно, если сциентизм истинен, то его истинность не может быть установлена.
Несмотря на все эти глубокие проблемы, большая часть общества считает сциентизм истинным. Большинство людей в Великобритании совершенно не осознают, что „метафизика” преподается почти на каждом философском факультете в стране. Под метафизикой философы не подразумевают ничего жуткого или сверхъестественного; это всего лишь технический термин для философского, в отличие от научного, исследования природы реальности.
Как возможно узнать о реальности, не занимаясь наукой? Отличительной чертой философских теорий является то, что они “эмпирически эквивалентны”, что означает, что вы не можете выбрать между ними с помощью эксперимента.
Возьмем пример из моей области исследований: философия сознания. Некоторые философы думают, что сознание возникает в результате физических процессов в мозге – это “физикалистская” позиция.
Другие думают, что все наоборот: сознание первично, а физический мир возникает из сознания. Одной из версий этого является “панпсихистская” точка зрения, согласно которой сознание простирается вплоть до фундаментальных строительных блоков реальности, а само слово происходит от двух греческих слов pan (все) и psyche (душа или разум).
Третьи считают, что и сознание, и физический мир фундаментальны, но радикально отличаются друг от друга – такова точка зрения ”дуалиста». Важно отметить, что вы не можете провести различие между этими взглядами с помощью эксперимента, потому что для любых научных данных каждая из точек зрения будет интерпретировать эти данные в своих собственных терминах.
Например, предположим, что мы научно обнаружили, что определенная форма мозговой активности коррелирует с сознательным опытом организма. Физикалист истолкует это как форму организации, которая превращает бессознательные физические процессы — такие как электрические сигналы между клетками мозга – в сознательный опыт, тогда как панпсихист истолкует это как форму организации, которая объединяет отдельные сознательные частицы в одну большую сознательную систему. Таким образом, мы находим две совершенно разные философские интерпретации одних и тех же научных данных.
Если мы не можем определить, какая точка зрения верна с помощью эксперимента, как мы можем выбирать между ними? На самом деле, процесс отбора не так уж сильно отличается от того, что мы находим в науке. Помимо обращения к экспериментальным данным, ученые также апеллируют к теоретическим достоинствам теории, например, к тому, насколько она проста, элегантна и унифицирована.
Философы тоже могут апеллировать к теоретическим достоинствам в оправдание своей предпочтительной позиции. Например, соображения простоты, по-видимому, идут вразрез с дуалистической теорией сознания, которая менее проста, чем ее соперники, поскольку она постулирует два вида фундаментальных вещей – физическую материю и сознание, – тогда как физикализм и панпсихизм одинаково просты в постулировании только одного вида фундаментальных вещей (либо физической материи, либо сознания).
Возможно также, что некоторые теории являются некогерентными, но тонкими способами, для раскрытия которых требуется тщательный анализ. Например, я утверждал, что физикалистские взгляды на сознание непоследовательны (хотя, как и многое в философии, это спорно).
Нет никакой гарантии, что эти методы приведут к явному выигрышу. Возможно, по определенным философским вопросам существует множество, последовательных и одинаково простых конкурирующих теорий, и в этом случае мы должны быть агностиками относительно того, какая из них верна. Это само по себе было бы важным философским открытием, касающимся пределов человеческого знания.
Философия может разочаровывать, потому что существует так много разногласий. Однако это также верно во многих областях науки, таких как история или экономика. И есть некоторые вопросы, по которым существует скромный консенсус, например, по теме свободы воли.
Тенденция смешивать философию с растущим антинаучным движением подрывает единый фронт против реальной и вредной оппозиции науке, которую мы находим в отрицании изменения климата и заговорах против vax.
Нравится нам это или нет, мы не можем избежать философии. Когда мы пытаемся это сделать, все, что происходит, — это то, что в итоге мы получаем плохую философию. Первая строка книги Стивена Хокинга и Леонарда Млодинова “Великий замысел” смело провозглашает: «Философия мертва». Затем в книге были представлены невероятно грубые философские дискуссии о свободе воли и объективности.
Если бы я написал книгу, содержащую противоречивые заявления по физике элементарных частиц, это было бы справедливо высмеяно, поскольку я не обучался соответствующим навыкам, не читал литературу и мои взгляды в этой области не подвергались проверке со стороны коллег. И все же есть много примеров, когда ученые, не имеющие никакой философской подготовки, публиковали очень плохие книги на философские темы, и это не влияло на их достоверность.
Это может показаться горьким. Но я искренне верю, что общество глубоко обогатилось бы, став более информированным о философии. Я надеюсь, что однажды мы отойдем от этого “сциентистского” периода истории и поймем решающую роль, которую наука и философия должны сыграть в благородном проекте выяснения, на что похожа реальность.
