Салса–клуб
–––––––––––––––––––––––––––––––
— Нет, нет, нет! Я так не могу! — воскликнула она, когда я попытался поцеловать ее в губы.
— В чем дело. Я же сделал все, что ты хотела, что тебе еще?
— Для секса мне нужно немножко потанцевать, — сказала она.
— Слушай, мне уже почти пятьдесят, я давно не танцую.
— Я танцую, милый. Ты не видел как я танцую.
— Где? Под какую музыку?
— А чего ты испугался, тебе ничего не нужно делать. Будешь смотреть, а я буду танцевать. У нас здесь недалеко есть салса–клуб. Приходят молодые мужчины, мексиканцы, нелегалы. Латинос. Они хоть и маленькие, но танцуют классно! Очень сексуальные.
Я жил по чужим квартирам в Нью–Йорке второй год. Постоянной работы не было. Не получалось легализоваться. Все мне здесь не нравилось. Так и не решил, буду ли оставаться, у меня не было даже водительского удостоверения.
Она уже прилично выпила и боялась ехать за рулем. Вызвали такси. На разбитом желтом форде приехал пакистанец в шапочке, в балахоне, в калошах на босую ногу, молча ни о чем не спрашивая, как будто все о нас знал, повез в салса–клуб.
Секьюрити на входе уперся мне в грудь пальцем, но она что–то сказала, и нас пропустили. Зазвучала музыка, походка у нее вдруг сделалась странной, и ни с кем не здороваясь, лунатически глядя перед собой, на прямых ногах, она ушла в зал.
Я не очень люблю танцевальную музыку, но здесь негромко играл хороший живой оркестрик. Рядом стояли столики. Я выбрал место. Поискал глазами на подиуме. Ее водил молодой латинос, едва достающий большой головой до ее голого розового с родинками плеча. Оркестр импровизировал, импровизировал в танце мексиканец. Она, словно умелая любовница в постели, танцевала чутко, угадывая желания своего партнера.
Следующей музыкальной пьесой было "Liber Тango" Пиацоллы. Вместо бандонеона у оркестра был аккордеон, ударник, перкашен, гитара, труба и бас. Оркестранты, не отступая от оригинала, но с заливистыми аккордеонными импровизациями, которых в оригинале у Пиацоллы нет, принялись играть. Все ушли с подиума, потому что танцевать под такую музыку было трудно. Осталась пара профессионалов и они – маленький латинос с большой головой и сорокапятилетняя еврейка, уже пережившая пустую одинокую жизнь в маленькой квартире с родителями в провинциальном беларуском городке, бессмысленное бездетное замужество, стремительный как эвакуация отъезд в Израиль, яростный развод с мужем в Америке, роман с обокравшим ее черным мальчишкой из Ист–Нью Йорка... Сегодня она независимая женщина, без акцента говорящая по–английски, в совершенстве овладевшая искусством бухгалтерского учета маленьких компаний и получившая год назад американское гражданство.
У нее гражданство было, а у меня не было гражданства.
Я долго смотрел на их танец, пытаясь понять концепцию ее хореографии. Догадался – "аидише мама".
Подошел юный очень красивый таец, и, не спрашивая разрешения, сел за мой столик, сказал по–английски:
— Сэр выбрал это место не случайно?
— А что? – спросил я.
— За этим столиком обычно сидят гомосексуалисты.
— Нет, не случайно. Я выбрал это место, потому, что здесь самая лучшая акустика, — неожиданно для себя, сказал я по–английски.
— Вы правы, сэр. Мы, геи, необыкновенно чувствительны к гармонии, — сказал он и улыбнулся слегка подкрашенными губами.
Написал Фельдмаршал rabina1950 на microproza.d3.ru / комментировать
