- Нина, я тебе тарелки принесла, как ты просила! А стулья Коля позже притащит! Как с работы вернется, так и… Нин, а ты чего? – Валентина замерла в дверях, глядя на подругу.
Лицо у Нины было таким, что тарелки, которые держала в руках Валя, чуть было не полетели на пол.
- Нина! Не пугай меня! Да на тебе лица нет! Что случилось?!
Валентину, наконец-то, услышали. Нина подняла темные, словно в один миг сменившие свой цвет с небесной лазури на агат, глаза, и прошептала:
- Не приедут…
Валя охнула, подошла к уже накрытому белоснежной скатертью столу, и опростав руки от ноши, обняла подругу.
- Да как же это? Неужели никто?
- Никто, Валечка… Никто… Ни дочь, ни сын… Никто не приедет…
- Но почему?!
- У всех дела, наверное. Они ничего не объяснили. Сказали только, что встречать не надо…
- Как? И Костик? Ведь обещал?
- Да соврала я тебе… Ничего он не обещал. Выслушал меня, сказал, что подумает, и трубку бросил.
Валя нахмурилась и отстранила от себя Нину.
- А о чем еще ты мне врала? И, главное, зачем?
- Ох, Валечка, разве все расскажешь… - Нина все-таки разревелась, вытирая глаза краем фартука.
Уже две недели она драила все, на что падал взор, приводила в порядок дом, и готовила. Так готовила, будто свадьбу кому-то играть собиралась. Дом сиял, двор был вычищен, и даже розы новые Нина высадила, хотя в этом не было никакой необходимости. Ее розарий и так был самым красивым в поселке. Именно сюда шли парни, чтобы заполучить самый красивый цветок для своей любимой. И никогда Нина никому не отказывала. Только выбирала сама. Знала ведь местных девушек.
- Погоди, сейчас… Так! Кристинка твоя смуглая, кареглазая и как тростиночка – стройная. Вот ей чайная роза подойдет. Ну-ка? Ага! Эта! Смотри, какая красивая! Как твоя любимая! Только ты береги ее!
- Кого? Розу? – сын Вали, Артем, крутил в руках цветок, любуясь.
- Да при чем тут роза? Девочку свою береги! Знаю я вас, парней! Скорые… Все подавай и сразу. А это ведь не шутки. Ты потом в кусты, а она расхлебывать будет. И даже если родители вас сосватают, то ничего хорошего ждать не приходится. Насильно мил не будешь. Пойдут упреки, разбежитесь… И кому это надо?
- Теть Нин, вы о чем вообще? Мы с Кристинкой только целовались два раза. А вы уже напридумывали себе!
- Тёма! Где поцелуи – там и все остальное! Уж ты мне поверь!
- Верю-верю! Можно, я пойду уже, а? Ждет она меня! Я все понял! Честное слово!
- Да иди уже! – Нина вздыхала, вспоминая свою молодость.
Да уж. Всякое было. И любовь первая в шестнадцать, когда соловьи до утра и материнские пощечины за то, что в постели вместо Нины – подушка, укутанная в одеяло. И ругань с родителями, которые слышать ничего не хотели про «чувства», мечтая, что дочь выучится и судьбу свою устроит лучше, чем они сами. Но Нина их доводы слушать не желала.
- Мама! Ты же сама замуж в восемнадцать выскочила и меня родила!
- Глупая была!
- Это ты меня глупостью называешь?
- Тьфу, ты! Балаболка! Разве мать может свое дитя так назвать? Нинка! Я ж тебе добра желаю!
- А почему с кулаками, мам? – Нина плакала и отталкивала от себя руки матери.
Это сейчас она понимала, как права была ее мама. Как тревожился за нее, единственную свою дочь, отец, не умея объяснить по-хорошему, чего боится. Кричал, топал ногами, а слов нужных найти не мог. Как правы в своем беспокойстве они были…
Первого сына Нина родила в восемнадцать. Свадьбу играли второпях, когда «живот уже на нос лез», как выразилась Нинина свекровь.
Радости этот праздник никому не принес. Мать Нины точила слезы, прячась по углам, чтобы не расстраивать и так измученную токсикозом дочь. Родители Нининого избранника поджимали губы и цедили поздравления сквозь зубы, каждому своему родственнику рассказывая о том, какая ушлая девица попалась их сыну. Окрутила мальчика! И теперь хоть из дому беги, потому, что жить молодым придется первое время с родителями.
К концу этого суматошного дня Нина устала так, что уснула прямо за свадебным столом. Мать разбудила ее, подняла, заставив поклониться гостям напоследок, и увела в спальню.
- Доченька, что же мы наделали… Как не уберегли тебя? Как не научили?
Нина, которая хотела спать так, что плакала уже от усталости, не сдержалась:
- А ты бы хоть раз поговорила со мной откровенно! Без вот этого твоего: «Потом поговорим! Когда подрастешь!». И, может быть, ничего такого со мной не случилось бы, мам! Я ведь ничегошеньки не знала. Девчонки глупости всякие про это самое говорили, а у тебя спрашивать было бесполезно. Ты только глупо хихикала или отправляла меня куда подальше. А теперь что уж… Ох, мам! Иди уже, а? Спать хочу – сил нет. И тазик принеси мне. А то утром опять плохо будет.
- Какой тазик, Нина?! А если муж увидит?! Хороша же ты будешь! Невеста!
- Мам, ну ты как с Луны упала! Чего он тут не видел-то?
Мать снова заплакала, а Нина сорвала с себя неуместную, навязанную ей родителями, фату, даже не вытащив толком шпильки из залитой лаком прически, скинула туфли на высоченной шпильке, которые выбирала не сама, а приняла в подарок от свекрови, и прямо в свадебном платье рухнула на нарядно убранную кровать. Привядшие лепестки роз, непонятно кем и для чего раскиданные по смешному, цыплячьего цвета, постельному белью, разлетелись в разные стороны, а Нина поджала босые ноги, укрыв их подолом свадебного платья, и тут же уснула.
Семейная жизнь у нее не задалась...
Далее читайте в Источнике...
