Заведует библиотекой Уфимской Крестовоздвиженской церкви, частью этой библиотеки является Епархиальная библиотека для студентов-заочников духовных учебных заведений. При Крестовоздвиженской церкви есть приют для бездомных, а еще здесь живут кошки, собаки, и происходят всяческие истории.
Я шла на работу зимой, скользя по нашим нижегородским горкам, когда ко мне прибился толстый щенок. Он крутился между ногами, и я, боясь на него наступить, останавливалась, уговаривала его отстать, вернуться, а то он заблудится. Он ликовал, рыжим мячиком прыгал вверх, ни на минуту не отставая.
— Дворняжка, вряд ли кто будет его искать, — подумала я, — сколько их тут бегает по горе. Ладно, если он не отстанет, взять его, что ли, к нам в приют, хотя б на морозы? Последний наш сторожевой пес недавно пропал.
Так мы дошли до нашего здания. Щенок вскарабкался вслед за мной по лестнице на второй этаж, в библиотеку, пока он осматривался, я сбегала к Вере, живущей с семьей в другом крыле приюта, и принесла ему молочной каши. Поев, он тут же блаженно уснул на полу…
— Отец Роман, можно нам взять щенка?
— Так ведь они же у вас не живут, пропадают.
— А что, у этого щенка есть другой выбор? Дворняжка.
— Ну, как знаете.
И я пошла к Александру, отвечающему за сторожевую собаку.
Александр, он — безотказный, о чем его ни попросишь, сделает. И, хотя он, как-то, вздыхая, сказал о себе: «Я ведь был страшный хулиган», в это не верилось. Правда, время от времени говорили, что он опять напился, подрался, и его снова выгнали из приюта… Но он всегда потом возвращался и его принимали назад. Золотые руки. И он — из деревни, любит собак. «Молись за меня»,— не раз он просил меня и сестер, работающих при храме. — «Я ведь пропадаю». Потом он уехал трудничать в монастырь…
Но это все впереди, а пока я навязываю ему собаку.
— Вот прибился мелкий щенок, большой не вырастет, да и в конуру его пока нельзя, маленький, но, может быть, все-таки его взять? Хотя б до весны. Характер спокойный.
— Мелкий — это ничего. Лишь бы не девочка, — сказал Александр.
— Нет, щенок — девочка, — сокрушенно призналась я.
— Ну и ладно, девочка так девочка, — и щенок на его руках отправился в новую жизнь.
Ее назвали Найдой.
Во время поста ей отдельно покупали ливерную колбасу и иногда что-то молочное, а на Пасху ее, подросшую, впервые посадили на цепь рядом с большой миской костей и объедков. Она была счастлива и всем проходившим мимо махала хвостом. Но после Светлой седмицы с мясным стало плохо, на одной каше она заскучала, сбежала, и Александр даже ходил ее искать. Она вернулась сама, исхудавшая, и побежала к миске…
К ней стал забегать целый выводок черных щенят от бродячей собаки из соседнего оврага. Они ели из ее миски, она гостеприимно делилась со всеми. Найда и так мало лаяла, но тут перестала лаять совсем, кротко принимая всех и вся. Как сторожевая собака, она, похоже, не состоялась.
— Надо учить ее охранять территорию, — волновалась я, — на чужих лаять.
— Научится, озвереет еще, какие ее годы,— успокаивал меня Александр. — А тут бомжей кормят у трапезной, чего их пугать? И что у нас брать?
Я посмотрела на его кроткий вид, бородку, давнюю вмятину на бритом черепе, на длинноногую тощую Найду с остроконечными ушками (круглыми в ней остались только глаза) и поняла, на кого она стала похожа.
