Материал опубликован в №1 печатной версии газеты «Культура» от 25 января 2024 года.
Евгений Попов: Важно сказать, что такой же подзаголовок, как у нас, — «Опыт художественного исследования» — есть в книге «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, которая, кстати, была закончена как раз в 1968 году!
— Расскажите, почему вы называете этот год легендарным?
Михаил Гундарин: Он считается началом новейшей истории. Многие тенденции современности возникли в это время: родилась молодежная культура, молодежь стали допускать к управлению, феминизм стал широким общественным движением, возник интерес к экоповестке... Окончательно победила идея сексуального раскрепощения. Это я говорю о мире в целом. То есть был поворот от порядка, который существовал в мире с конца XIX века, к тому, что мы видим сейчас. Он сопровождался студенческими волнениями, а где-то и вовсе революциями, как во Франции, Америке. В этот же год случилась Пражская весна — попытка участников социалистического лагеря создать «социализм с человеческим лицом».
Е.П.: Наличие волнений напрямую не зависело от общественно-политического устройства. Вдруг все взорвалось во всех концах света. Это было и в Южной Америке — Боливии, Мексике, и в Англии... Тогда же появляется новая эстетика — например, группа «Битлз» оказалась на пике популярности.
М.Г.: А вот в нашей стране, с одной стороны, ничего не поменялось с точки зрения общественно-политического устройства, а с другой — есть основания считать, что именно в это время начались процессы, приведшие к началу перестройки и далее к распаду Советского Союза. В отличие от всего мира, изменения происходили у нас не в политике и не экономике, а в культурной и литературной жизни.
— Евгений Анатольевич, а что вы сами запомнили из 1968 года?
Е.П.: В 1968 году мне было двадцать два, я писал диплом (учился в Московском геологоразведочном институте. — «Культура»), жил в общежитии. У нас был потрясающий самодельный приемник, мы с весны слушали «вражеские голоса» и про Прагу знали все. Страшно удивлялись, что там какая-то, видите ли, свобода слова. Все думали — надолго ли это? Потом я получил диплом, сел на поезд и поехал в Сибирь, и пока я ехал, ввели танки в Чехословакию.
М.Г.: У нас есть глава, где о об этих событиях специально для книги вспоминают очевидцы — знаменитые писатели и литераторы.
Е.П.: Да, это мои сверстники — Саша Соколов, Юрий Кублановский, Сергей Чупринин, славист Рене Герра, который жил тогда в Париже и его хотели выгнать из Сорбонны, потому что он читает лекции о разных «фашистах», а именно — русских эмигрантах Зайцеве, Шмелеве и прочих. Я представить не мог всей тогдашней «левизны» Западного мира, что во Франции были не просто волнения, а настоящая революция: богатые люди собирались даже уезжать за границу, увозить свои драгоценности. Думали, что теперь во Франции будет власть коммунистов. Воспоминания интересные. Например, Юрий Кублановский рассказывает, что он тогда был влюблен во француженку и, общаясь с ней, все не мог понять, на что им дались эти Мао Цзэдун и Маркс?
— У вас в книжке практически нет политики?
Е.П.: Мы констатируем, что произошло с нашей страной и ее культурой и как власть имущие неправильно себя вели с людьми культуры. Их ничего не устраивало: ни космополитизм журнала «Юность», ни русофильство «Молодой гвардии». У Аксенова выходит его шедевр «Затоваренная бочкотара», так вот его за космополитизм кроют, а Василия Белова — за почвенничество. Что им надо было? Видимо, чтобы их слушались. А толковых людей во власти тогда было мало. Что же слушать малограмотных недоучек типа Никиты Хрущева? Который лез управлять культурой.
М.Г.: Одна глава у нас посвящена тому, как происходило подавление русофильских настроений журнала «Молодая гвардия». То есть власть к 1968-му стала все отсекать — и левых, и правых. Лишь бы чего не вышло. Но культурная политика властей — именно фон. Мы нашли десятки примеров тому, что именно в 1968 году с нашей литературой и ее творцами много что случилось. Солженицын ставит точку и закапывает в лесу рукопись «Архипелага ГУЛАГ» (писатель скрывал рукопись и часть ее закопал на даче. — «Культура»), у Белова выходят «Плотницкие рассказы», у Астафьева «Последний поклон», у Стругацких «Улитка на склоне» и «Сказка о тройке». И все в один год!
Е.П.: И все это сопровождается репрессиями различными. Например, снимают редактора, который в «Ангаре» «Сказку о тройке» напечатал. То есть все, что происходило значимого в литературе, происходило вопреки. Хотя если бы соображение было у власть имущих, они бы, наоборот, пристроились и говорили: смотрите, какие мы замечательные, как литература расцветает благодаря нам! Но им плевать было, что о них думают и за границей, и внутри страны, они оторвались от народа. Но о политике я не буду говорить, не мое это дело. Не наше...
— Да, давайте вернемся к литературе.
М.Г.: У Аксенова в этот год выходит главная вещь его раннего периода — «Затоваренная бочкотара». А вот — андерграунд: в 1968 году Эдуард Лимонов штурмует Москву — шьет брюки и спекулирует варежками, а заодно активно тусуется с богемой; тогда же произошла знаменитая история, как он подрался с Губановым, лидером СМОГа (неформальное литературное объединение молодых поэтов, возникшее в 1965 году. — «Культура»). Или вот барды. В Новосибирске прошел первый и единственный бард-фестиваль, где Галич выступал и получил первый приз, потом этот фестиваль запретили. Зато возник до сих пор существующий Грушинский фестиваль. А Высоцкий, обиженный газетными нападками, пишет письмо в ЦК КПСС, его вызывают на Старую площадь и успокаивают... Для Солженицына это был год его окончательного разрыва с властью. Аксенов тоже неоднократно говорил, что именно после введения танков в Прагу он полностью разочаровался в советской власти.
Е.П.: И начал писать антисоветский роман «Ожог». Без надежды на публикацию.
М.Г.: Было много и смешных моментов. Шестидесятники — Рождественский, Евтушенко, Вознесенский — ездили по всему миру. Рождественский был в Австралии, Евтушенко, если верить его собственным словам, — на острове Пасхи. Это все равно что на Луне сегодня!
— Как собирали материал? Например, про Палладу Богданову-Бельскую, которая родилась в конце XIX века, — своеобразный символ декадентства.
М.Г.: Одна из тем книги — знаковые люди, которые в 1968 году умерли. Одна эпоха завершается, и другая начинается в этот момент. Например, в этот год умер Константин Паустовский, огромная величина, без двух минут лауреат Нобелевской премии. И поэт Илья Сельвинский.
Е.П.: И Алексей Крученых.
М.Г.: А Паллада — это такая роковая женщина Серебряного века, последняя из той эпохи. Кто только про нее не писал в свое время и в стихах, и в прозе! Она бóльшую часть жизни провела в питерской коммуналке, пережила блокаду. В большинстве своем материалы сейчас в открытых источниках. Но очень разбросаны. Мы выступали, как у Стругацких, таким «коллектором рассеянной информации». Приходилось поднимать архивы журналов, не только советских, но и западных, эмигрантских. Мы собирали картину по зернышку. Это была увлекательная и почти бесконечная работа. 1968-й — год моего рождения, и я им давно интересовался, в фоновом режиме накапливал информацию много лет.
— Сейчас тренд на историческую литературу, она в лидерах продаж. Как вы думаете, с чем это связано?
М.Г.: У нас в стране сейчас все что угодно, но не застой. Многие считают, что мы переживаем в очередной раз «минуты роковые», от которых зависит будущее. В такие моменты наш взор обращается к прошлому, к аналогичным переломным моментам, когда были исторические развилки. Вот в 1968-м можно было нашу современную культуру, литературу, которая была в состоянии расцвета, поддержать, дать больше возможностей.
Е.П.: Правители сегодняшние — это ведь тоже дети шестидесятых. Они совсем не такие, как правители времен Хрущева. Вспомните, как он был одет, вспомните, как громил художников-авангардистов в 1962 году в Манеже. А они образованные, языки знают. И опыт, даже печальный, чему-то все-таки людей учит? Кто не против нас, тот с нами. Тот, для кого Россия — «моя», а не «эта страна», — с нами. Будь он абстракционист, реалист, космополит или почвенник. Мы все должны быть вместе — такое время.
— Следующей книгой станет биография Шукшина? Какие планы дальше?
Е.П.: Надеемся, что в первом полугодии этого года у нас две книжки выйдет — «1968 год» и «Василий Макарович». А дальше мы обдумываем и собираемся писать книгу о писателе и журналисте Александре Кабакове, самом знаменитом, пожалуй, из «постшестидесятников».
М.Г.: То, что 1968 год был необычным, поворотным, — далеко не наше открытие, конечно. Существует много книжек, скорее не научных, а научно-популярных, вплоть до эзотерических. И версии там вплоть до того, что чуть ли не инопланетяне на Землю прилетели. Мы прикоснулись к этому феномену в одной сфере — русской литературы. И удивительного, повторю, обнаружили много.
Е.П.: Жизнь вообще чудо. Об этом нужно думать. Сочинять, писать, снимать, если Бог дал хоть крупицу таланта. И постараться быть добрым, хотя это очень трудно.
Фотографии: предоставлена Михаилом Гундариным; на анонсе — фотография Сергея Каревского.
