– Ого-го! – заорал Пашка над ухом.
– …го, – ответило эхо.
– Дурак! – констатировала Таня, и эхо тут же согласилось: «…ак».
– Прикинь, пап, здесь эхо! – Пашка не в силах был устоять на месте, прыгал вокруг сестры, выделывал коленца, дёргал руками и корчил рожи.
– Ну а что вы хотели! Комната-то вон какая огромная! И потолки высоченные, – папа подошёл к окну. – Эх, а вид-то какой!
«Какой вид? – удивилась Таня. – Туман такой, что не видно ни зги, даже если бы они там были, зги эти».
Вообще она не очень поддерживала идею переезда. До школы отсюда далеко, а шумный Невский под боком не даст покоя ни днём ни ночью. Лифта нет. Ну и что, что третий этаж, но высота-то такая, что считай, что пятый. Да и зачем такие хоромы? Пол неровный, краска облупилась, доски рассохлись, в щелях навечно засела грязь. Убираться замучаешься. А потолок? Таня подняла глаза. Штукатурка вся в трещинах и того и гляди свалится на голову, стены сверху плавно закругляются и заканчиваются какой-то дурацкой лепниной в виде завитков, листиков и непонятных финтифлюшек. Как оттуда пыль вытирать, кто-нибудь подумал? Вряд ли…
Пашка носился лошадью Пржевальского, поднимал ветер, заглядывал во все комнаты и орал «ого-го», раскрасневшийся папа мерил гигантскими шагами новую жилплощадь и довольно потирал руки. Даже мама, когда они первый раз пришли все вместе осматривать очередной вариант, сложила ладони на груди и тихо выдохнула: «Да… о такой квартире можно только мечтать!»
И папа во что бы то ни стало решил воплотить мечту в жизнь.
- Представляете! – горячился он не хуже Пашки. – У нас есть шанс встретить Новый год в новой квартире!
Ну, «новая» – это очень странно звучит для халупы, не знавшей ремонтов, наверное, со времён революции. Причём с Февральской. Но что поделаешь, если у родственников такие мечты…
Ради мечты папе пришлось срочно продать машину и какими-то немыслимыми путями выбить ипотеку.
- Всё! Рубикон перейдён! – махнул он тогда рукой, словно сжигая за собой мосты. – Через неделю мы должны освободить нашу старую квартиру.
– Папа, а где же мы будем жить? – Таня потянула край лоскутом оторвавшихся обоев. – Не здесь же?
Полоса обоев вдруг трескнула, разом отстала от стены и с шуршанием сползла на пол, обдав всех присутствующих меловой пудрой.
– Здесь… – папа растеряно поморгал пыльными ресницами, – но я обо всём договорился! Нашёл хорошую бригаду, русскую. Бригадир запросил втридорога, но обещал успеть до Нового года. Сначала они сделают эту комнату, и мы переедем сюда. Ничего, места всем хватит, вон какая она огромная! Короче, завтра строители приступают к работе, а через неделю мы перевозим сюда вещи!
Словно издеваясь, ещё одна полоса обоев с треском отошла от стены, только не упала, а повисла этаким пыльным парусом.
– Как тут вообще люди жили? – Таня попыталась отряхнуться, но ещё больше заляпала юбку.
– Говорят, здесь с самой войны жила то ли актриса, то ли балерина, – пояснил папа, – жила одиноко и, вроде как, принципиально не желала делать ремонт. Потом она умерла, квартира долго стояла, потом нашлись родственники где-то за границей. В общем, не наше дело. Главное – нам повезло, что мы успели купить её так дёшево! Пойду воду проверю.
– Танька, иди сюда! – Пашка присел на корточки у груды свалившейся со стены бумаги. – Что это?
На изнаночной стороне обоев смутно проступали непонятные знаки.
– Не знаю… – Таня пристроилась рядом, – каляки-маляки какие-то. Может, дети баловались?
– Так не было же детей у этой то ли балерины. А вдруг это… послание! – глаза Таниного брата сверкнули.
– Да какое послание! Смотри, это обычный листок бумаги. И вот ещё рядом. Наверное, ими оклеили стену, как газетами, а потом обоями. Помнишь, бабушка так делала? – и Таня попыталась оторвать краешек листа, но бумага расслоилась и закучерявилась завитками, будто кожа после первого летнего загара.
– Не трогай! – Пашкина рука схватила Танину. – Всё испортишь. С той стороны намертво приклеилось. Шифровку можно только отсюда прочитать.
– Шифровку? – улыбнулась Таня.
– Шифровку! – брат внимательно изучал еле различимые бледно-голубые каракули. – Я знаю. Нам про такие в школе рассказывали. Дай зеркало!
Всё ещё улыбаясь, Таня полезла в сумочку.
– Вот… ага… – Паша согнулся в три погибели и водил зеркальцем вдоль бумаги, напряжённо всматривался, шевелил губами. – Что-что?.. «Холодно… жутко холодно». Да… «Все время… постоянно… хочется …ать».
– Что хочется?
– Не знаю… Клякса здесь. «Спать», наверное.
– «Кушать», – вдруг убеждённо сказала Таня.
– Откуда знаешь?
– Не знаю… Знаю, и всё! Ну-ка, дай-ка! – она отобрала зеркальце.
Точно! Плохо видно, буквы еле заметны, но прочитать можно. А Паштет не такой уж дурачок в свои восемь лет!
– «12 декабря». Дневник, что ли? Подожди, так сегодня же двенадцатое и есть?
– Ага! Декабря. Может, это балерина писала. Которая то ли актриса. А год указан?
– Нет, не указан.
– Кончай возёкаться! – в дверях появился папа. – Поехали. Ещё вещи собирать!
* * *
Вечером допоздна складывали с мамой посуду в картонные коробки. Спала Таня плохо, проснулась разбитая и накинулась на завтрак.
– Что это с тобой? – удивилась мама. – Обычно тебя и чаю выпить не заставишь, а сегодня уже третий бутерброд доедаешь.
Таня рассеянно пожала плечами и затолкала в рот четвёртый.
– Лопнешь! – хихикнул Пашка и вяло получил в лоб.
– А ну! – прикрикнула мама. – На пять лет старше брата, а ума не больше ни на грамм…
Странные мысли отвлекали от уроков, даже от физики. Тане казалось, что она упустила что-то важное там, в новой квартире. Едва дождавшись звонка, девочка поспешила по знакомому адресу...
Далее читайте в Источнике...
