В холодную зиму 1939/40 года, ночные посещения "черных воронков" уже не удивляли москвичей. Эти машины с рокочущими моторами и яркими фарами вызывали у обитателей домов страх и тревогу. Они натягивали одеяло на голову и с трепетом ожидали, когда в дверь постучат. Но спустя несколько минут, когда шум удаляющейся машины стихал, они облегченно думали: "Слава Богу, сегодня не меня!"
Однако в ту ночь Михаил Россельс не испытал такого облегчения. "Черные воронки" приехали именно за ним. Пожилой врач, потерявший недавно своего сына, был охвачен горем и страхом. Но почему-то "воронок" остановился у знакомой больницы. В этот момент доктор начал приходить в себя. Узнав о причине своего задержания, он едва не сошел с ума от радости, хотя истинная причина, вероятно, не была столь радужной, как ему представлялось. Очевидцы запомнили слова, которые он сумбурно выкрикивал в телефонную трубку своей жене: "Ничего страшного!.. Это просто чума!"
Несколько дней назад Михаил Россельс поставил диагноз "крупозная пневмония" врачу-микробиологу Абраму Берлину из Саратова, который внезапно заболел после приезда в Москву. После своего неожиданного задержания Россельс узнал, что своим ошибочным диагнозом увеличил риск распространения страшного заболевания - легочной чумы - по Москве.
Лёгочная форма чумы вызывается тем же микробом, что и бубонная чума. Различие – в путях заражения и в течении болезни. Для заражения бубонной чумой нужен укус инфицированного насекомого. Лёгочная чума возникает, если возбудитель болезни каким-то образом попал в лёгкие. И если при эпидемиях бубонной чумы бывали выжившие (примерно 5% от заболевших), то для лёгочной чумы характерна абсолютная смертность.
Главная опасность данной болезни заключается в том, что её течение стремительно – двух, от силы трёх, дней хватает для летального исхода, если вовремя не начать лечение. Но в том-то и дело, что в первые один-два дня симптоматику лёгочной чумы очень трудно отличить от других инфекционных высокотемпературных заболеваний, сопровождающихся пневмонией.
Успехи микробиологии позволили в 1930-е гг. вывести штаммы чумной палочки, пригодные для вакцинирования. В прессе то и дело появлялись сообщения о том, что там-то и там-то, в том числе в СССР, произведено очередное успешное испытание противочумной вакцины.
В СССР новейшую противочумную вакцину привёз её изобретатель французский медик Жорж Жирар. Партию препарата получил Государственный институт микробиологии и эпидемиологии в Саратове. Там трое ведущих сотрудников стали добровольцами, испытав вакцину на себе. Результат оказался успешным. Среди экспериментаторов был и Абрам Львович Берлин.
Вскоре после завершения эксперимента Абрам Берлин получил вызов из Москвы на заседание коллегии Наркомздрава – как раз для доклада о результатах опыта. Врачу забронировали номер в гостинице «Националь» в самом центре Москвы. Здесь командированный старательно подготовился к заседанию, в том числе побрился у гостиничного парикмахера, после чего сделал доклад в Наркомате, пообедал в ресторане с коллегами и вернулся в номер. Здесь он почувствовал себя очень плохо, и к нему был вызван уже знакомый нам доктор Россельс, который и отправил его с ошибочным диагнозом на госпитализацию.
Берлина поместили в клинику 1-го Московского медицинского института у Петровских Ворот. Здесь дежурный врач, ассистент кафедры терапии Симон Горелик, сразу понял, что у больного – лёгочная чума. Горелик происходил из известной семьи, учился до революции в Сорбонне и, вероятно, из-за своего «буржуазного» происхождения был в 54 года всего лишь ассистентом в клинике.
Все отмечают высокий профессионализм действий Горелика по предотвращению эпидемии. Он сразу довёл до больничного начальства сведения о чуме и изолировал себя вместе с больным. По сути, оба уже были обречены, так как мер лечения этой болезни никто тогда не знал.
Московское управление НКВД было поставлено на уши. Информацию об эпидемии довели до сведения самого Сталина. Всех, кто контактировал с Берлиным, вычисляли и на «воронках» свозили в больницу на Соколиной Горе, где помещали в карантин. Было доставлено несколько десятков человек, в том числе вся коллегия Наркомздрава! Стрелки НКВД оцепили и больницу Первого мединститута. Делали, естественно, всё, чтобы слухи о чуме не просочились в иностранную печать. В номерах «Националя» проводили дезинфекцию, но тоже скрытно, чтобы гостившие там иностранцы ничего не заподозрили.
Из жертв эпидемии известны трое – сам Берлин, Горелик и бривший Берлина парикмахер. Все остальные благополучно выжили. Эпидемия не распространилась дальше больниц.
Горелик – младший брат которого, литературный критик, публиковавшийся под псевдонимом Абрам Лежнёв, в своё время выступил с разоблачениями авторства Михаила Шолохова в «Тихом Доне», а в 1938 году был расстрелян – перед смертью написал письмо, адресованное Сталину, с просьбой помиловать его брата (о судьбе которого он ничего не знал). Письмо было сожжено вместе с трупом автора.
Двух коллег Берлина по эксперименту в Саратовском институте – Виктора Туманского и Евгению Коробкову – в 1952 году удостоили Сталинской премии.
Возникает вопрос: почему заразился Берлин? Известно, что после завершения эксперимента он проводил опыты с вакциной на животных. Специалисты считают, что он не выдержал положенного карантинного срока после этих опытов перед поездкой в Москву, считая данную бактерию безопасной. Если это действительно так, то это свидетельствует о недостаточной ответственности умершего, так как своим поведением он подверг опасности ещё очень многих людей.
И сейчас медики ещё не могут быть полностью уверены в предсказуемом поведении чумной палочки, хотя бы и выведенной для вакцинирования. Отсюда вторая версия – вакцина повела себя «неправильно». Но скорее всего, дело в том, что в тот период медики ещё не знали досконально механизма заражения лёгочной чумой. Казавшийся безопасным штамм бактерии, попав в большом количестве в лёгкие в ходе опытов с животными, повлёк за собой роковой исход. Ведь и в настоящее время не существует вакцины, предохраняющей от лёгочной формы чумы.
