Патриотизм — не традиционная ценность
В последние годы у нас так уж повелось, что те, кто выступают за «традиционные ценности» и за «традиционное общество», одновременно объявляют себя рьяными патриотами. Большинство из них, вероятно, даже не подозревают, что одно с другим совместить очень трудно. Дело в том, что патриотизм к «традиционным ценностям» (т.е. к ценностям общества традиционного, доиндустриального) отношения не имеет, в традиционном обществе он практически не существовал (ели не считать «патриотизм» маленьких древнегреческих городов-государств, основанный на языческих культах и совсем не похожий на современный общенациональный патриотизм).
Патриотизм – идеология, порождённая Французской революцией, которая как раз была наиболее радикальным переходом к обществу модерному, антитрадиционному. Именно сторонников революции во время французской гражданской войны 1790-х звали патриотами. В романе Виктора Гюго «1793 год» Жан-Поль Марат говорит с трибуны Конвента: «добрые патриоты ходят босиком, аристократы, арестованные девятого марта, уже разгуливают на свободе!». Изображая восстание вандейских крестьян против прибывших из Парижа революционеров, Гюго резюмирует: «крестьяне против патриотов».
Так оно и было. Не зря же лозунгом революционеров был клич: «Да здравствует Франция!». То есть французские революционеры воевали за Родину, за французское государство, за независимость своей страны от австрийских и английских интервентов, в союзе с которыми выступили контрреволюционеры-роялисты. Роялистов же, сторонников традиционного французского общества, монархии Бурбонов (потому они и получили прозвище «белых» — по цвету изображенных на гербе Бурбонов лилий) патриотами никто не звал. Они воевали не за Францию, не за Родину, а за короля. Лозунгом «белых» был клич: «Да здравствует король!». Французский же король был родственником английского и испанского монархов, он был женат на австрийской принцессе, и вообще был членом всеевропейского наднационального сообщества аристократов. Для феодального аристократа Родиной была вся Европа, весь «христианский мир». Французский феодальный аристократ к такому же, как он сам, аристократу, но родившемуся в Англии, чувствовал большую близость, чем к своему «родному» французскому буржуа. Поэтому, действительно, лозунг патриотизма был для него бессмыслицей. Аристократ признавал верность королю, церкви, своему сословию, но никак не «Родине», то есть всем, родившимся и живущим на территории бывшего Французского королевства. Большинство из них были для него «взбунтовавшимся сбродом».
Но любопытно, что и представители противоположного аристократии класса феодального общества – крестьяне тоже патриотами себя не чувствовали, никакой Родины знать и защищать не хотели, а в городских буржуазных «патриотах» видели врагов. Для вандейцев это были «распутные горожане», которые «восстали против матушки-Церкви, короля и добрых сеньоров», не более. Из этого, кстати, хорошо видно, что патриотизм – вовсе не «просто любовь к Родине». Если под Родиной понимать место, где родился, то чувство любви к таковому – к родной деревне, родной провинции у крестьян-вандейцев тоже было. Но патриотизм предполагает другой масштаб и другое, не лирическое, а политическое измерение. Патриотизм предполагает «любовь к большой Родине», к стране-государству, которую всю увидеть и узнать все равно не сможешь, потому что она огромна, ее можно лишь вообразить. Поэтому Бенедикт Андерсон и говорил в этом случае о «воображаемом сообществе[1]. И не случайно именно буржуазия породила патриотизм и стала первым классом – носителем этой идеологии! Кто, как не буржуа постоянно колесят по стране в поисках денежной выгоды и способны мыслить такими категориями как «многомиллионная нация»?
Сегодня нам часто напоминают, что главной обязанностью патриота является готовность защищать Родину и если надо – погибнуть за нее. Это верно; как только возникли первые буржуазные национальные государства, сразу же в них были созданы армии, построенные по принципу всеобщего призыва. Но ведь эта «обязанность патриота» была абсурдом для крестьянина традиционного общества. Помимо того, что он не знал понятия «Родина» в современном смысле, а мыслил категориями «местной идентичности» (своей деревни, провинции), он еще и считал, что война – удел другого, аристократического сословия. В обществе, где он жил, дворянство так и называлось – воюющее (bellatorum) сословие, а крестьянство – трудящееся (laboratorum) сословие. Историки подтвердят, с какой легкостью крестьяне и даже жители средневековых городов (пока еще не буржуа, просто бюргеры!) присягали чужому королю, который победил в войне. Во время Французской революции крестьяне Вандеи восстали исключительно по подстрекательству своих священников и сеньоров, когда Париж пытался их призвать служить в общенациональную армию. Ничего, кроме как выгнать «парижских патриотов» за пределы Вандеи они не желали…
Ситуация повторилась во время русской революции. Крестьяне, призванные на фронт в 1914 году, ни о каком патриотизме не слыхивали. Это для них было «барское словцо», как и «демократия», «парламент». Про себя они говорили «мы — псковские», а не «мы — русские». Даже во время переписей они отвечали: «православные» или «тутошние». В их представлениях воевать было надо, потому что «царь православный» решил биться с «германским царем». Когда в марте «русский царь» отрекся от престола, они тоже сунули штыки в землю и отправились по домам… Офицеры – выходцы из образованного общества, которые под влиянием газет, журналов, книг были как раз буржуазными патриотами — пытались объяснить им про патриотический долг, про Родину, про Россию. Но тщетно! Солдаты в ответ только смеялись…
Патриотами русских (и другие народы СССР) сделала Советская власть. Социализм – тоже модернистское, то есть современное, индустриальное общество (только опирающееся не на буржуазию, а на народ с его лучшими интенциями традиционной культуры, в духе «великого консерватизма», как писал М.А. Лифшиц). Через СМИ, литературу, кино, школы, вузы социализм тоже создает представление о «большой Родине», и сплачивает людей, живущих в тысяче километров друг от друга, в единую общность. Социализм создает вторую известную истории разновидность патриотизма – социалистический патриотизм (о котором Ленин заговорил еще в 1918 году, когда общество знало лишь буржуазный патриотизм и никакого другого!). Поэтому в 1941 году, всего через четверть века после того, как российские солдаты бежали с фронтов, хохоча над лозунгом патриотизма как над барской, офицерской блажью, те же самые люди или их дети как один встали на защиту Родины. И потому, конечно, что это была уже их, родная, советская, социалистическая Родина, на которую напал коварный враг. Но и потому еще, что они уже прошли советскую культурную революцию и стали чувствовать себе не «псковскими» и «воронежскими», а единым советским народом. Патриотизм неотделим от модернизации, индустриализации, культурной революции, прогресса науки и техники. Патриотизм – не традиционная, а модернистская ценность. Его не передать коммуникационными каналами традиционного общества – через семейную традицию, через религию. Он требует больших социальных машин модерна вроде университетов и национальной литературы, журналистики, театра и кино. Если же эти машины ломаются, то общество перестает воспроизводить патриотизм… И тогда снова возвращается местечковая идентичность. Вспомните мобилизованных, которые на СВО обращаются к «своему» губернатору — это возвращаются реалии 100-летней давности: «мы – псковские», «мы — воронежские».
Сегодня наше начальство озаботилось «укреплением патриотизма». Оно выделяет гранты «на патриотизм» артистам-лоялистам, сгоняет школьников на уроки «о самом важном». Но, образно выражаясь, строительство здания начинают с фундамента, а не с крыши. Чтобы в обществе укрепилась идеология патриотизма, нужно не закрывать школы и не сокращать вузы, а открывать новые школы и университеты, нужно поддерживать отечественные кино и театр, нужно не ликвидировать районные газеты, а делать их современными и интересными. Увы, на все это финансы имеются лишь у стран метрополии капиталистической мир-системы, именно поэтому в США, Германии и Франции с буржуазным патриотизмом все в порядке. Страны полупериферии и периферии такую роскошь позволить себе не могут, ибо по законам капиталистического рынка финансы оттуда утекают в мировые центры. Поэтому эти страны довольствуются имитацией патриотизма… Один из примеров которой мы с вами сейчас и наблюдаем…
Советский опыт показал, что для таких стран единственная возможность «подняться» – отключение от капиталистической мир-системы. строительство альтернативной, социалистической системы. Вот тогда у них станет реальностью полноценный социалистический патриотизм.
[1]Я, кстати, не этно-конструктивист в духе Андерсона и не считаю, что это сообщество существует лишь в голове. По мере того, как идеология патриотизма внедряется в умы миллионов людей, общество сплачивается в большой социальный механизм, действующий уже по своим законам и нация уже существует реально, а не просто воображается
