Во второй части интервью Денису Кириллову специалист по Азиатско-Тихоокеанскому региону Роман Погорелов рассказывает о том, чем живут китайские города и экономика, существует ли особенная «китайская мечта», как выглядит «социализм с капиталистическим лицом», есть ли настоящие перспективы в КНР для газа из России, и кто вошел в число ближайших сподвижников Си Цзиньпина на его третьем сроке на посту верховного лидера Китая.
Денис Кириллов: Остаются ли сегодня актуальными для китайцев прежние философские подходы к жизни, такие, например, как «Мудрая обезьяна сидит на вершине горы и наблюдает за схваткой двух тигров в долине»?
Роман Погорелов: Подобные стратегемы, конечно, по-прежнему работают, и китайцы, по возможности, их действительно применяют. Но назвать это общекитайским философским подходом все-таки нельзя.
Кроме того, применять конкретно эту жизненную мудрость сейчас у Китая уже вряд ли получится. Китайцы могли со стороны наблюдать как кто-то там дерется в 2000-х и 2010-х годах, когда их это никак не затрагивало. Но последние изменения системы мироустройства касаются непосредственно самой КНР, а на это уже никак нельзя не реагировать. Американцы целенаправленно назначили на роль главного мирового зла, ну или как минимум одного из главных зол, именно Китай. Так что мудрой обезьяне уже не удастся где-то переждать завязавшуюся драку. Созерцать мир, ничего не делая, теперь не получится в принципе.
Приведу один из последних примеров новой для китайцев реальности. В КНР прекрасно развит сектор микроэлектроники, но слабое место — процессоры. Какую-то часть китайцы производят сами, но далеко не все. И главное — далеко не самое современное и высокотехнологичное. Между тем, производство микрочипов — маленький, но очень важный, даже ключевой элемент, который крайне сильно влияет на дальнейшие экономические перспективы всего Китая.
Американцы сначала ограничили доступ китайцев к соответствующим своим технологиям и продукции, а затем склонили к тому же других крупных производителей, в частности японских и голландских. Может ли Пекин в такой ситуации ждать чего-то, отсиживаясь на вершине горы? Ответ очевиден. А таких моментов, на самом деле, сейчас очень и очень много.
А вообще, если говорить именно об общекитайских философских подходах, базовой концепцией здесь является «сообщество единой судьбы», где ставка делается на гармоничное взаимодействие.
В отличие от западного упора на конкуренцию, Китай очень много делает или, по крайней мере, заявляет о неких «гармоничных отношениях» — как внутри страны, так с внешним миром – с другими государствами. В то же время конкретного определения этой самой концепции «сообщества единой судьбы» не существует в принципе. И какой именно смысл вкладывается в нее — большой вопрос.
Кстати, аналогичная ситуация и со многими другими китайскими концепциями. Все они достаточно расплывчатые и невнятные. Впрочем, это позволяет руководству КНР сохранять широкое поле для маневра.
Так, если дела идут достаточно хорошо, то полученные результаты подтягиваются под те или иные китайские концепции, как и наоборот. Обратной стороной отсутствия такой конкретики остается то, что концепты не очень понятны за пределами Китая, где его, соответственно, достаточно сложно продвигать. Даже если формально какие-то государства, включенные в проект, допустим, «Пояс и путь», говорят, что поддерживают концепцию «сообщества единой судьбы», в действительности это не более, чем пустые слова. Потому что в чем конкретно заключается смысл этой концепции, не очень понятно даже самим китайцам.
Не менее важная часть современной философии КНР — «социализм с китайской спецификой». Тоже в значительной степени вещь в себе — она исключительно для Китая и только про Китай. Четкого определения здесь тоже нет, что опять же позволяет руководству КНР менять правила и вносить коррективы что называется «по ходу игры».
Таким образом, слабость китайских философских обоснований заключается в отсутствии конкретики. При том, что общие идеи вроде как сформированы — «китайская мечта», «сообщество единой судьбы», «социализм с китайской спецификой» и так далее, но без конкретного смыслового наполнения и без критериев, по которым можно это все хоть как-то оценить и проверить.
В этом плане у коллективного Запада во главе с США более понятная система. У вас либо есть демократические процедуры, либо нет. Если нет — вы «неправильные», и вам надо эту самую демократию «принести». Если же есть, пусть даже формально, то все хорошо.
— Понятно, что четких определений нет, но как лично вы понимаете, что есть «китайская мечта»?
— По моему мнению, как и в случае с «социализмом с китайской спецификой», в «китайской мечте» важен сам посыл, что мечта китайская. Насколько все это можно понять и додумать, «китайская мечта» заключается в возвращении КНР «величия». Китайцы должны занять «справедливое» (в китайском же понимании) место в мире, после того, как в многие десятилетия и даже, по большому счету, столетия, Китай был отброшен назад и во всем ограничен. Это несправедливое положение дел, его надо изменить, вернувшись к естественному, с точки зрения китайцев, состоянию. Это и есть «китайская мечта» в утрированном виде.
— То есть Китай должен быть признан всеми тем самым «Срединным Государством», Поднебесной?
— Именно. Срединным государством, которое занимает одно из ведущих мест в мире, имеет свою сферу влияния и свои интересы, которые не подлежат никакому обсуждению и согласованию. По крайней мере, все то, что касается внутренних дел Китая, никем не обсуждается. Есть КПК, она формирует определенные взгляды относительно того, что такое «хорошо» и что такое «плохо», что «наше» и что «не наше». А далее никто ни с кем этого обсуждать не намерен. Такова она «китайская мечта».
Туда же относится и «социализм с китайской спецификой», в котором «специфики» оказывается гораздо больше, чем социализма. По сути, это просто чисто китайская система. А насколько это социализм, уже отдельный разговор. Но формально — да, как бы социализм.
— А насколько это социализм, по вашему мнению?
— Я соглашусь с теми, кто считает, что в Китае государственный капитализм. В основе лежат вполне себе капиталистические подходы, задействованы чисто капиталистические механизмы. Но при господствующей роли государства в лице КПК, которая и обеспечивает контроль и руководство всей этой системой.
Впрочем, государство, что стало особенно актуально именно сейчас, достаточно плотно занимается перераспределением в обществе материальных благ. Кстати, это из числа весьма важных последних изменений в КНР. Уже в предыдущие годы руководство обращало внимание, что период «реформ и открытости», с одной стороны, привел к росту благосостояния китайцев, с другой — к огромным перекосам в распределении национальных благ. А это как-то совсем не согласуется с социализмом.
Сие не просто звучало из уст китайского руководства, но и было зафиксировано на последнем съезде КПК. И не просто зафиксировано, а была поставлена задача по перераспределению этих самых благ, что было признано крайне важным фактором для обеспечения в стране социальной стабильности. Поскольку несправедливое распределение благ ведет к социальному перегреву, что угрожает стабильности действующей политической власти в частности и государственной системы Китая в целом.
— Насколько риторика в данном случае близка к тому, что делается в реальной жизни?
— А это и не риторика, все это действительно делается. В результате этого перераспределения пострадали, в первую очередь, крупные китайские технологические компании, которые последние годы были на пике развития — их даже ставили в пример. Речь идет, в частности, об электронной коммерции, всевозможных системах электронных платежей. Вся эта «верхняя надстройка» китайской экономической системы была самая динамичная и прибыльная. Выросшие за последние годы технологические гиганты, которые возглавляли общемировые рейтинги, и в самом Китае считались передовыми. Например, Alibaba Group, Tencent, Meituan, Baidu.
Но в какой-то момент государство сказало: «Пора делиться». И в добровольно-принудительном порядке часть этих корпораций была просто прямо поставлена под государственный контроль — им пришлось делиться своей прибылью.
И это вполне себе реальные вещи, вовсе не декларативные. Другой вопрос, что масштаб перекосов на самом деле гораздо больше. Скажем так, срезали верхушку, причем в большей степени ее публичную часть. Изменит ли это общую структуру доступа к благам? Весьма сомнительно. Как долго государство сможет в таком добровольно-принудительном порядке перераспределять блага, не меняя при этом общую экономическую структуру, которая, по сути, и приводила к этому самому дисбалансу, но так принципиально и не изменилась, большой вопрос. Основные надежды возлагаются здесь на послековидное восстановление Китая и его новое открытие внешнему миру.
Возвращаясь к вопросу о том, есть в КНР социализм, — нет. Однако нельзя сказать, что государство совсем уж не заботится о социальной сфере. На примере того же добровольно-принудительного перераспределения благ можно констатировать, что китайское руководство делает это, хотя, конечно, главным образом в своих интересах, чтобы сохранить социальную стабильность. Но ведь, по большому счету, это и есть элементы самого настоящего социализма.
И такого в Китае достаточно много, поскольку социальные приоритеты для китайского руководства важны и значимы. Поэтому социализм как некая идея в КНР, безусловно, присутствует. Другое дело, что эта идея не является главной и руководящей. В основе все-таки лежит китайская специфика — то есть решение насущных проблем своим, китайским способом. Что по сути и есть китайская специфика. Китайцы опираются не столько на идеи, догматы и идеологическую часть, не на марксизм-ленинизм, а на реальную практику. Практика и есть для них критерий истины. Как говорил Дэн Сяопин (фактический руководитель КНР с 1978 по 1989 год): «Неважно какого цвета кошка, главное, чтобы она ловила мышей».
— Вы отмечаете, что в связи с рядом, главным образом, внешних факторов, Китай стремится к автаркии. Насколько вероятно, что этого не произойдет?
— Сама по себе политика «двойной циркуляции», в общем-то, не предполагает полного закрытия КНР от внешнего мира. Китайское руководство пока не отказалось от перспектив движения в сторону открытости. Одним из ярких подтверждений этому является то, что в декабре-январе Китай одобрил допуск в свой финансовый сектор западных структур.
Нужно сказать, что до последнего времени этот сектор был и остается крайне закрытым. Изначально это обосновывалось тем, что внутренний рынок недостаточно хорошо развит, а выход на него мировых игроков способен разрушить действующую систему. А их доминирование в Китае расценивалось не иначе как страшная угроза.
Но сейчас одобрен выход на китайский финансовый рынок сразу нескольких крупных западных игроков — в частности, JPMorgan и Standard Chartered. В принципе, они и раньше взаимодействовали с КНР, но присутствовал некий барьер, прямого доступа у них не было. Сейчас они получили такую возможность — считается, что к настоящему времени китайские игроки уже достаточно окрепли, чтобы конкурировать с кем угодно, а такая конкуренция приведет к оздоровлению и улучшению финансовой системы Китая.
Пока это осуществляется в виде пилотного проекта, и китайское руководство пока смотрит, как все это будет работать. И нужно понимать, что выводы здесь могут быть сделаны как положительные, так и отрицательные. Единственно, что можно сказать сейчас, — сворачивание этого проекта поставит окончательную жирную точку на всей политике «реформ и открытости». Его же продолжение и развитие будет говорить о сохранении этой тенденции. Хотя и сейчас понятно, что она уже не будет доминирующей.
— Не секрет, что трансформация системы мироустройства коснулась непосредственно и топливно-энергетического комплекса (ТЭК), включая и соответствующий китайский сектор. Как на это реагирует Китай?
— Несмотря на все мировые тенденции, касающиеся «зеленой» энергетики, теплоэлектростанции в КНР как составляли больше половины всех электрогенерирующих мощностей, так и составляют. Кстати сказать, повышенный интерес к «зеленой» энергетике закончился в Китае осенью 2021 года, вместе с начавшимися в стране блэкаутами и перебоями с поставкой электроэнергии предприятиям и населению.
При всем этом общее производство электроэнергии в Китае, по данным 2021 года, составило 8,4 трлн кВт⋅ч. Это — первое место в мире. КНР больше всех генерирует и потребляет электроэнергии. Бóльшую ее часть он производит самостоятельно, но есть и относительно небольшой импорт.
По структуре производства электроэнергии теплоэлектростанции (ТЭС) стоят на первом месте — они дают порядка 67% всей электрогенерации, хотя по установленным мощностям ТЭС занимают лишь 54%.
Порядка 90% всех мощностей китайских ТЭС работает на угле. То есть основным источником электроэнергии в Китае по-прежнему остается уголь. На втором месте по генерации — гидроэлектростанции, это где-то 16%. Третье место — ветровые электростанции: генерация — 7,8%, по установленным мощностям — около 13%. На четвертом месте АЭС — порядка 5% электрогенерации. И на последнем месте солнечная генерация — около 4%. Вот общая структура производства электроэнергии.
Таким образом, основу составляют ТЭС, которые вырабатывают 90% электроэнергии из угля. Ключевые объемы угля Китай добывает сам, часть — импортирует. При этом всем, с точки зрения направленности энергетического развития Китай заменяет угольные мощности газовыми. В принципе эта политика велась параллельно с развитием возобновляемых источников энергии (ВИЭ). И эта тенденция продолжается. В этом плане в последнее время тоже ничего не поменялось. То есть уголь будет отчасти заменяться, но теперь в бóльшей степени природным газом, нежели ВИЭ, на которые делалась ставка до коронакризиса.
Проблема с ВИЭ в прерывистой генерации — она не постоянна, что и привело к тем самым перебоям производства и подачи электричества, и, соответственно, энергетическому кризису. Это помимо вопросов с ценообразованием.
Также важно отметить, что с 2009 по 2014 года произошел наибольший скачок — как по внутреннему производству, так и по импорту природного газа в Китай. Прирост выражался двузначными числами. По планам руководства КНР, к 2025 году мощности газовых электростанций составят 140-150 млн кВт, а к 2030 году китайцы предполагают этот показатель удвоить. А в общей структуре производства электроэнергии к 2030 году природный газ должен обеспечивать не менее 15% энергоснабжения страны.
— Но ведь Китай импортирует довольно много энергоресурсов. Насколько это позволит ему обеспечить себя сырьем в нынешних условиях?
— Китай очень много вкладывал средств и сил в диверсификацию получения всевозможных источников энергии. В этом плане КНР «раскладывает яйца» максимально по всем возможным корзинам. Проблема заключается в том, что окончание режима благоприятствования со стороны Запада делает проблемным всю доставку энергоресурсов, которая идет по морю.
Китай пытался обойти «узкий момент» Южно-Китайского моря и Малаккского пролива. Была такая политическая концепция еще при Ху Цзиньтао, что это очень узкое место, на которое КНР должна обращать приоритетное внимание. Потому, что там и поставка товаров по всему миру через этот коридор, и самое главное — энергоресурсов. И Китай должен обеспечивать безопасность этих поставок. Тогда же в качестве обходного пути этих морских поставок был создан коридор через Мьянму. Но сейчас и в Мьянме социально-политическая ситуация проблемная. Как, в принципе, и все поставки, которые идут в Китай морским путем — и с Ближнего Востока, и из Австралии, и из Африки и так далее. Они потенциально находятся под угрозой в случае ухудшения отношений с Соединенными Штатами. А там никаких перспектив улучшения отношений не просматривается. Политика скорее всего будет ужесточаться.
С этой позиции поставки через континент, и в частности из России, становятся для Китая жизненно важными. Они могут быть постоянны, стабильны и бесперебойны.
КНР уделяет очень большое внимание стабильности, в том числе энергетической. И как оказалось, несмотря на то, что Китай все предыдущие десятилетия раскладывал яйца по разным корзинам, российская корзинка с поставками через континент крайне важна, так как ее очень сложно перекрыть США и всему коллективному Западу в целом. Маловероятно, что кому-то удастся перекрыть это наиболее стабильное для КНР направление.
Если смотреть по цифрам, поставки нефти и газа (в том числе сжиженного природного газа, СПГ) из России в Китай, по данным за 2022 год, они растут. По нефти Россия была на втором месте после Саудовском Аравии. Но тут нужно понимать, что они идут друг за дружкой. Один месяц больше поставляет Россия, другой — Саудовская Аравия. И Китай поддерживает этот баланс. Два основных поставщика нефти, и КНР балансирует в этих закупках между ними. Саудовская Аравия на первом месте — 87 млн т нефти в год поставила. И примерно такие же показатели были в 2021 году.
По поставам в Китай СПГ на первом месте Австралия — по данным за 2022 год почти 22 млн т. На втором Катар (15,6 млн т). На третьем Малайзия (7,3 млн т). Россия – на четвертом месте (6,5 млн т в 2022 году), при этом рост за год — почти 44%.
— А импорт сетевого газа в Китай?
— По «трубе» ситуация тоже достаточно интересная. Дело в том, что как раз в конце минувшего года «Газпром» несколько раз обновлял рекорд суточных поставок газа в Китай по газопроводу «Сила Сибири» (превышение контрактных обязательств составило порядка 16%) — эта магистраль была введена в эксплуатацию в 2019 году.
По ней идет постоянное увеличение экспортных поставок, причем по запросу китайской стороны. В 2021 году по «Силе Сибири» было поставлено порядка 10,4 млрд куб. м, в 2022-м — 15,5 млрд куб. м. И все это со значительным превышением контрактных обязательств. На 2023-й заложено 22 млрд куб. м, а на проектную мощность магистраль должна выйти в 2025 году — 38 млрд куб. м.
При этом разрабатываются еще два экспортных маршрута из России в Китай — уже на уровне предметной работы. «Дальневосточный» — в феврале 2022 года уже заключен контракт на поставку по нему газа на 25 лет. Он позволит увеличить объемы экспорта на 10 млрд куб. м в год. И второй — «Союз Восток» через Монголию. Он считается продолжением магистрали «Сила Сибири — 2». Начало работ намечено на 2024 год. В целом по этому маршруту должно будет проходить порядка 50 млрд куб. м газа ежегодно. Таким образом, по этим трем маршрутам «Газпром» сможет поставлять порядка 100 млрд куб. м в год.
Все эти направления весьма перспективные, с учетом того, что, во-первых, Китай потребление газа будет в любом случае увеличивать. Во-вторых, все прежние направления импорта в любой момент могут «подвиснуть». Если раньше КНР могла лавировать за счет раскладывания яиц по разным корзинам, закупая СПГ в Австралии, Катаре и других странах, то очевидно, что теперь все эти направления в любой момент могут быть перекрыты «по запросу» США или их союзников. В этом плане перспективы развития этих трех газовых потоков из России в Китай очень даже неплохие. Не говоря уже о том, что прорабатывается и вопросы наращивания поставок СПГ в КНР с проекта «Сахалин-2», а также организации экспорта российского СПГ в Китай в рамках реализации соответствующего перспективного проекта в Усть-Луге. В развитии каждого из всех этих направлений серьезно заинтересован Китай.
— Как Китай намерен развивать свой топливно-энергетический комплекс (ТЭК) далее?
— Основой китайского ТЭКа был и остается уголь. Но, начиная со второй половины 2000-х, большая ставка делалась на «зеленую» энергетику. Причем в отличие от Запада, для которого тема экологии находится больше в политической плоскости, для Китая это было связано со вполне осязаемыми экологическими проблемами. Так что обусловлено это было не столько встраиванием в какие-то международные повестки, сколько реальными потребностями.
В определенный момент ставка действительно была сделана на развитие ВИЭ. Но в итоге это привело к перекосам на местах, где стали слишком рьяно стараться исполнить наставления руководства в рамках политики «пятилетка за три года». А резкое сокращение добычи угля и соответственно угольной генерации электроэнергии привело к диспропорции в энергоснабжении — «зеленая» энергетика не поспевала, а угольная генерация стремительно сокращалась. К тому же поскольку вся эта «зеленая» энергетика характеризуется прерывистой генерацией, создавались дополнительные локальные перекосы.
В общем, все это и стало одним из двух главных факторов китайских блэкаутов осени 2021 года. Когда с одной стороны возросшее потребление электроэнергии на местах в виду погодных условий и потребностей промышленности привели к тому, что потребность в электроэнергии резко возросла, а существенная доля «зеленой» энергетики не могла быстро дать электрогенерацию, тогда как угольной уже не было. Это и привело к блэкаутам.
Вторая проблема заключалась в регулировке цен, которые устанавливались государством. Так, мировые цены на энергоносители выросли, а на электроэнергию внутри страны — нет. В итоге компании, которые занимались электрогенерацией, вынуждены были работать практически себе в убыток. То есть производить электроэнергию стало попросту невыгодно. Соответственно, ее производство сократилось. И все это происходило на фоне роста потребления электричества.
Вывод из этой ситуации китайским руководством был сделан и, судя по всему, правильный. А именно: уголь, несмотря на все проблемы с экологией, остается основой ТЭКа Китая. Поэтому если и проводить какой-то энергетический переход, то делать это надо крайне аккуратно. А все первоначальные планы этого перехода необходимо пересмотреть, учитывая реальное положение дел, а не мнения романтиков от экологии и тем более экологических экстремистов, которые стали так популярны последнее время в странах коллективного Запада и в США. В результате в 2022 году показатели добычи угля в КНР выросли.
Таким образом, социальная и экономическая, а в конечном счете, и политическая стабильность для руководства КНР сейчас стоит на первом месте. И если для этого нужно вернуться к угольной генерации, то это обязательно произойдет. А заменять уголь на более экологичные ресурсы, безусловно, будут. Правда, теперь уже не столько с помощью развития «зеленой» энергетики, сколько, например, природным газом. То есть, вопрос экологии в Китае никто с повестки дня не снимает. Однако теперь решать его будут так, как это наиболее правильно и эффективно, а не как того требовали до последнего времени не вполне адекватные западные специалисты.
В основе китайской энергетики в обозримой перспективе будут лежать традиционные источники энергии — уголь, нефть и природный газ. И конечно же атомная энергетика. Сейчас она дает Китаю не так много — порядка 5% всей электроэнергии. По состоянию на начало 2021 года в КНР действовало 17 АЭС, 50 реакторов общей установленной мощностью в 47,5 МВт. Но к 2030 году Китай намерен нарастить количество реакторов до 110, и стать одним из крупнейших в мире потребителей атомной энергии.
Доля атомной энергетики будет расти, доля газа будет расти. Уголь будут поддерживать на нынешнем уровне, проводя поэтапное его замещение. Но допускать таких перекосов в энергобалансе в угоду «зеленой» или еще какой повестки, как это было в последние годы, китайцы не готовы.
Между тем нужно отметить, что Китай уже занимает первое место в мире по показателям ветро- и солнечной генерации. И безусловно, будет и дальше развивать эти энергетические направления, правда, в разумных пределах. По крайней мере, в общем энергобалансе страны доля ВИЭ, по всей видимости, серьезно увеличиваться не будет.
— Осенью 2022 года в Пекине прошел юбилейный XX съезд КПК. Для КНР это стало рядовым или знаковым событием?
— ХХ съезд КПК стал основным политическим событием в Китае за все последние годы. Между тем, самым главным его итогом стало то, что каких-то особых, революционных изменений не произошло. Хотя некоторые особенности всё-таки следует отметить.
Так, был зафиксирован тот факт, что генеральный секретарь Центрального комитета Компартии Китая Си Цзиньпин остается у власти. В принципе, в этом не было ничего удивительного. Конечно, то, что он пошел на третий срок, стало серьезным отклонением от устоявшейся нормы всех предыдущих десятилетий. Но ни для кого не было секретом, что в последние годы законодательство КНР было переписано таким образом, чтобы сделать это не составляло особого труда. Соответственно, заранее было понятно, что воспринимать это нужно будет как новую данность.
При этом никаких признаков какой-то внутренней политической борьбы, по крайней мере, на самом съезде, да и накануне, отмечено не было. Что говорит о том, что Си Цзиньпин за прошедшие годы смог не просто установить, но и укрепить свою власть.
До того, как Си Цзиньпин своим третьим сроком нарушил устоявшиеся правила, система работала следующим образом. К власти приходил новый руководитель, в наследство которому доставался старый партактив. То есть изначально его окружали люди, которых он не назначал. И первые пять лет он занимался тем, что потихонечку расчищал окружающую политическую поляну под себя, свою политику и своих людей. И только в следующие пять лет получал возможность уже в полной мере продвигать как собственную политику, так и свою команду на ключевые должности.
При этом очень важным элементом системы было то, что верховный руководитель не участвовал в назначении своего преемника. Его выбирали помимо воли действующего начальника в ходе крайне закрытого процесса, в котором участвовали предыдущие руководители Китая. Принималось внутреннее коллегиальное решение, по итогам которого преемник выбирался и назначался. А главное лицо государства на это никак не могло повлиять.
Си Цзиньпин пришел во власть и продвигался далее именно по этой схеме. Однако правила волшебным образом поменялись прямо в процессе «игры». И то, что он смог пойти на третий срок, вовсе не стало единственным отклонением от устоявшихся норм.
Дело в том, что в период второго срока своего правления Си Цзиньпин, как и было традиционно принято, собирал вокруг себя и назначал на высокие должности людей, которые были его приверженцами. Но каждый из них был специалистом в той или иной области, был весóм и значим сам по себе, имел свое мнение и занимал определенную принципиальную позицию. То есть по сути каждый был самостоятельной и значимой политической фигурой. Расставляя их на высокие должности, Си Цзиньпину приходилось считаться с каждым из них — балансировать между их квалифицированными мнениями, убеждениями и предпочтениями.
Сейчас ситуация кардинально изменилась. Приходя на третий срок, Си Цзиньпин внес довольно серьезные изменения в состав своей команды по достаточно многим направлениям. Между тем на смену высоким специалистам пришли люди совсем другого качества, потому что при их выборе ставка делалась не на их компетенции и профессионализм, а на личную лояльность непосредственно Си Цзиньпину. Раньше такого не было, и даже быть не могло. Впрочем, можно констатировать, что теперь вертикаль власти выстроена гораздо жестче, а система более монолитна. Во главе всей этой конструкции находится лишь один человек, а ниже — беззаветно преданные ему послушные исполнители.
Еще один интересный момент. Обычно преемника генерального секретаря ЦК КПК назначали уже после первого пятилетнего срока. Или, по крайней мере, представляли. Однако даже уже после двух прошедших сроков о преемнике Си Цзиньпина никто ничего не то, чтобы не знает, но даже и не представляет кто бы это мог быть.
Можно предположить, что теперь выбирать себе преемника будет сам генеральный секретарь ЦК КПК. Но этот вопрос до сих пор остается в подвешенном состоянии, что вызывает некоторое беспокойство в китайском обществе. Прежде всего, потому, что ранее система была более понятна и предсказуема. А сейчас никому ничего непонятно. Очевидно лишь то, что вопрос с транзитом власти в Китае откладывается как минимум еще на пять лет. Но будет ли преемник представлен через эти пять лет — неясно.
— И кто теперь представляет руководство КНР, помимо Си Цзиньпина?
— По результатам Первого пленума ЦК КПК 20-го созыва, который прошел сразу за XX съездом в октябре 2022 года, самой главной неожиданностью стала кандидатура главы правительства КНР — этот пост займет Ли Цян.
Неожиданно это было по той простой причине, что Ли Цян не входил ни в какие списки претендентов. А все-таки глава Госсовета — это второй человек в Китае. Так вот, Ли Цяна на этот пост не пророчили. При этом в подборку главных кандидатов, а там были Ван Ян, Ху Чуньхуа, Хань Чжэн, — они все не попали даже в Постком (Постоянный комитет Политбюро ЦК 20-го созыва).
Причем Ли Цян в качестве второго лица государства тоже ломает некоторые предыдущие схемы. Дело в том, что было негласное правило, что главой Госсовета должен быть человек, который проработал в правительстве хотя бы пять лет. А Ли Цян не проработал там ни дня. У него нет прямого опыта работы в госуправлении. Он попал на должность второго лица из Шанхая — был главой города по партийной линии, руководил теми самыми шанхайскими локдаунами. Он идет как ставленник Си Цзиньпина именно по принципу наибольшей лояльности. Как он себя покажет на столь важном посту — непонятно. Он не занимал никаких должностей в Госсовете КНР, поэтому сравнивать не с чем. Невозможно сказать, как именно он себя поведет на новой должности. А проблем на новом посту у него достаточно. Премьер отвечает за реализацию внутренней политики – это его главная ответственность. Внутренняя экономика, социалка — да и все то, что касается непосредственно самого Китая.
Экономический блок правительства возглавит член политбюро Хэ Лифэн. До этого назначения он был главой Госкомиссии по развитию и реформам — это своего рода аналог Госплана СССР. До того эту роль играл вице-премьер Лю Хэ — он был ответственный за экономический блок и тоже считался с 2017 года ближайшим соратником Си Цзиньпина. Но именно соратником, не в плане прямой подчиненности и абсолютной лояльности.
Основным кандидатом на роль премьера до съезда считался Ху Чуньхуа, который в итоге не попал даже в Постком. Это тоже важный показатель. Это люди, которых пророчили на руководящие должности, а они в итоге не вошли даже в коллективные органы управления, не говоря уже о том, чтобы принять руководство целыми направлениями — именно из-за их профессиональных качеств и предыдущей карьеры. А вот эти все тренды были поломаны в угоду личной лояльности. То есть можно ожидать, что, допустим, Ли Цян будет прекрасным исполнителем той политики, которую будут определять сам Си Цзиньпин. Его личного видения, личной инициативы в разработке политики будет меньше, чем это было бы при том же Ху Чуньхуа или других кандидатах.
Что не изменилось или нет оснований полагать, что как-то изменится? Это – внешняя политика. Потому, что там изменения произошли следующие. Уже после съезда, 30 декабря 2022 года стало известно, что новым главой МИД КНР станет Цинь Ган. Это бывший посол Китая в США.
Само его назначение на эту должность говорит, что отношения с американцами во всем спектре внешней политики наиболее важны. В принципе, так было и с предыдущими главами МИД. Но нужно понимать, что, по сути, МИД КНР не занимается разработкой направлений внешнеполитических. Он занимается их реализацией. Определяет же эту политику КПК. Тем не менее то, что именно бывший посол в США возглавил МИД, показывает, что американо-китайские отношения были и остаются наиболее приоритетными для Китая. Ранее этот пост занимал Ван И, который теперь стал главой канцелярии Комиссии ЦК КПК по иностранным делам. Кстати, эта должность выше главы МИД во внешнеполитической структуре управления.
Эта канцелярия как раз и курирует разработку внешней политики, которую затем реализует МИД. И то, что именно Ван И возглавил канцелярию, говорит о прямой политической преемственности. И означает, что во внешней политике КНР, скорее всего, ничего особо меняться не будет. А внешняя политика во многом будет видеться через призму китайско-американских отношений.
