«Любовь творит чудеса», – уверены в Свято-Софийском социальном доме.
Оля била себя. Била сильно. Через минуту все вокруг заливалось кровью. Особенно страдали уши. Она разбивала их «в тряпочку».
Ее руки приматывали пеленкой к груди (неплотно, только чтобы она не могла их разогнуть и ударить), и тогда Оля билась головой об коленки. Поэтому большую часть своей жизни Оля проводила сидя в манеже. Ее руки были примотаны пеленкой.
Под пеленку можно было просунуть игрушку, которую она могла ощупывать. Между головой и ногами – фитбол (большой надувной мяч), чтобы она не разбивала себе голову. Ходить она не умела. Так Оля жила в детском доме-интернате до 17 лет.
Петр Петрович Мейский работал тогда психиатром в том интернате.
«Никто не делал этого со зла, просто в той системе по-другому было невозможно, – объясняет он. – Персонала катастрофически не хватало. Уберечь ребенка от собственной агрессии можно было только так».
Сейчас у Оли расписаны все дни в неделе: роллер-школа, столярная мастерская, художественная школа, бассейн.
Чтобы приехать в роллер-школу, Оля с сопровождающей Ларисой едет на маршрутке, на автобусе, поднимается по лестнице в подъезд раскрашенного дома, нажимает кнопку лифта.
Не торопясь, но очень уверенно Оля садится на кушетку, снимает ботинки, расстегивая одну за другой липучки. Она берет за руку Ларису, пробует привлечь ее к процессу. Но Лариса мягко, полушепотом, подсказывает ей, что делать, и не торопится помогать. Знает, что Оля может сделать сама.
«Оля, привет!» – инструктор Лиля помогает надеть ролики, защиту. Главное – шлем. У Оли с Лилей уговор: надевает и снимает шлем только Лиля. Они занимаются вместе уже полгода, и Лилю сложно разжалобить. Она точно знает, что Оля способна на многое.
За это время от специальной поддерживающей стойки, похожей на ходунки, в которой Оля была закреплена со всех сторон, они перешли к обычным роликам, которые требуют равновесия, баланса, устойчивости.
Оля пока держится за Лилю или за специальный канат. Но она стоит на роликах! И это та самая Оля, которая не могла встать на ноги до 18 лет.
В 2015 году Свято-Софийский социальный дом – Домик, как все зовут его – забрал из государственного интерната 21 ребенка с тяжелыми множественными нарушениями и стал первой негосударственной организацией для людей с такими особенностями. Если бы этого не случилось, Оля по достижении 18 лет стала бы пациентом психоневрологического интерната.
«Скорее всего, она стала бы постоянным пациентом психиатрической клиники, – предполагает Светлана Бабинцева, директор Домика. – С аутоагрессией не умеют справляться ни в детском интернате, ни в ПНИ. Это показание для психиатрического обследования. И Оле, пока она жила в интернате, два раза в году по три месяца нужно было проходить плановую госпитализацию в психиатрической клинике. То есть, шесть месяцев из двенадцати, полжизни, она проводила в психушке. Если бы мы не забрали ее в 17 лет, наверное, с 18 она бы так и жила в психиатрических клиниках.
Это не вина врачей или воспитателей этих заведений. В этой системе невозможно по-другому. Аутоагрессия действительно опасна, прежде всего, для самого человека. Попросту говоря он может себя убить. Но в Домике мы понимаем, что аутоагрессия лечится не только и не столько медицинскими препаратами, сколько пониманием и любовью».
Мы едем с Олей и Ларисой домой после занятия. Стоим на остановке. Оля прошла всю дорогу от роллер-школы до остановки приставным шагом, лишь придерживаясь за Ларису. И теперь терпеливо ждет с нами автобуса, показывая, правда, на желтую машину такси.
«Нет, – улыбается Лариса, – сейчас нет денег на такси, будем ждать автобуса».
Оля перехватывает мою руку и теперь опирается не на Ларису, а на меня.
«Можно я поеду к тебе в гости?» – спрашиваю ее.
Оля заглядывает мне в глаза и едва уловимо кивает головой. Мне приятно, что у нас получился небольшой разговор. Промокшая под весенним дождиком и подмерзающая, я с удовольствием ощущаю тепло ее руки.
Автобуса нет долго. Оля терпеливо рассматривает проезжающие машины, проходящих людей. А я думаю о том, что было бы, если бы наша Оля, девушка с характером, попала шесть лет назад в ПНИ.
Не было бы роликов, и этой пахнущей весенним дождем остановки, и она никогда не узнала бы, что такое такси… Скорее всего, не было бы уже в живых и самой Оли…
«Такие ребята, как наши, с тяжелыми нарушениями, попадая в ПНИ, часто погибали от истощения и обезвоживания – говорит Светлана Бабинцева. – Во-первых, многие из них не могут есть самостоятельно, а персонала на тот момент катастрофически не хватало (1 санитарка на 60 лежачих пациентов).
Во-вторых, они испытывают колоссальный стресс от самого переезда. Представьте, что с 4 до 18 лет ваша жизнь предсказуема до мелочей. Одни и те же решетки кроватей, звуки, запахи, одни и те же руки кормят, одни и те же эмоции от персонала. И вдруг переезд, привычный мир рушится. От стресса многие впадают в апатию, отказываются от еды».
В 2015 году Петр Петрович Мейский ушел вместе с ребятами в Свято-Софийский Домик. Он видел, как Оля в буквальном смысле стала оживать:
«Оля всегда привлекала мое внимание своим необычным видом. У нее всегда был какой-то высокомерный взгляд, который, впрочем, она не фокусировала на людях.
Я как психиатр должен был назначать ей психотропные препараты, чтобы справиться с ее аутоагрессией, то есть, агрессией, направленной на саму себя. Но в Домике у нас появилась возможность внимательнее разобраться в том, что же вызывало такую реакцию. Оказалось, например, что Оля совершенно не переносит мокрые подгузники. А в интернате положено не больше двух подгузников в день.
Постепенно стало понятно, что любовь и внимание дают гораздо больше, чем психотропные препараты. Количество и дозы препаратов стали уменьшаться. А уровень ее общительности стал расти. Раньше ее будто не существовало, сама себе она казалась предметом, поэтому и люди вокруг были для нее предметами.
Теперь же она начинала по-разному строить отношения с людьми. И очень часто, по причине сильного характера, побеждала их, настаивала на своем.
У Оли была врожденная косолапость, – продолжает Петр Петрович. – даже когда мы пытались ставить ее на ноги, это не удавалось. Стопа была подвернута вовнутрь. Видимо, просто было очень больно наступать.
Только после того, как сотрудники Домика свозили ее на операцию в Санкт-Петербург, и после длительной послеоперационной реабилитации Оля встала на ноги. А главное – научилась ходить!
И это тоже благодаря силе ее характера. Ей понравилось, она добилась. Это было совершенно удивительно. Мало кто верил, что это возможно. И, конечно, меньше всего я ожидал, что она когда-то сможет встать на ролики, плавать в бассейне, что у нее будет такая хорошая координация».
«Оля – невероятно сильный, волевой человек. Практически все остальные наши ребята приехали к нам со сломанной волей, – делится Светлана Бабинцева. – В системе интернатов невозможно уделять каждому персональное внимание.
Хочешь есть – жди обеда. Хочешь гулять – хоти дальше.
В ситуации, когда твои желания никогда не бывают услышаны и учтены, они просто пропадают. В общении с нашими ребятами до сих пор нам приходится по 5-7 минут дожидаться обратной связи. Им нужно время, чтобы понять, что обращаются персонально к ним, спрашивают именно их мнения.
Оля, несмотря на 17 лет отсутствия обратной связи, всегда продолжала ярко сигнализировать о своих эмоциях, о своем несогласии. Все ее приступы аутоагрессии – демонстрация сопротивления.
И воспитателям понадобилось много времени, терпения и чуткости, чтобы научить ее договариваться. И то, что сейчас она перестала биться головой – наша радость, наш флаг, который хочется поднять на древко».
Автобус, маршрутка, небольшая прогулка по дачному поселку, и мы дома у Оли. Полгода назад Оля переехала в квартиру сопровождаемого проживания вместе с Юлей, своим ассистентом.
«Я не чувствую себя ее мамой», – улыбается Юля. – Даже по возрасту я не гожусь ей в мамы. Я – друг, ассистент».
Оля деловито и резко сбрасывает обувь.
«Поставь на полочку, Лелеш», – Юля говорит одновременно тихим и твердым голосом, и мне как многодетной маме хочется взять у нее урок общения.
Оля идет прямиком к плите и ловко накладывает кашу из ковшика в свою большую чашку, не проронив мимо ни капли. А я думаю о том, что эта та самая девушка, которая 17 лет сидела со связанными руками и не умела держать ложку.
«Сначала – помыть руки. И ты забыла взять из рюкзака свой фартук», – напоминает Юля.
Все приготовления выполнены, и мы сидим с Юлей и Олей за маленьким столиком. Чинно и тихо. От нас Олю отличает только то, что она ест, держа свою чашку с кашей на груди, над детским слюнявчиком, на стол не ставит.
Сложно представить, что полтора года назад ее нельзя было посадить близко к столу, потому что она начинала биться об него головой.
«Ты будешь чай или сок?» – Юля показывает жестовым языком «чай» и «сок».
Оля мычит, не отвечает. Юля не торопит ее, но и не наливает без ее решения.
Мы продолжаем разговор. А Оля уже надела фартук и отправилась мыть посуду. Это ее любимое занятие! Посуду она моет долго, самозабвенно. Юля придерживает кран с водой и продолжает свой рассказ:
«Первый раз, когда я ее увидела, это была лысая девочка с разбитыми ушами и незаживающей раной на лбу. Но в ней всегда было столько обаяния! Вы не видели, как она смеется? Очень выразительно!»
«Невозможно заранее придумать и предугадать, как будут развиваться отношения у наших ребят и воспитателей», – делится Светлана Бабинцева, – Но если настоящая любовь случилась, это сразу видно. Случай Оли и Юли – это именно такая история!
Не было бы Юли в жизни Оли, не было бы сопровождаемого проживания, роликов и многого другого.
Да, то, что Оля научилась ходить в 18 лет, это, конечно, чудо. Но меня больше поражает то, что она научилась слушать, сдерживать эмоции, договариваться. Настоящая любовь творит чудеса».
Петр Петрович не работает сейчас в Свято-Софийском Домике, он вернулся в интернат. Но приезжает к Оле на каждый день ее рождения. В этом году впервые – на квартиру сопровождаемого проживания.
«Что нужно человеку для развития? – переспрашивает профессиональный психиатр. – Чтобы его любили!»
Запись Она билась головой, но верила, что ее услышат впервые появилась Милосердие.ru.
