В своей новой книге «О дружбе. Эволюция, биология и суперсила главных в жизни связей» научный журналист Лидия Денворт рассказывает о биологических, психологических и эволюционных основах социальных связей.
— В средней школе главное — это обеды.
Я повернула голову и посмотрела на Мэри. Мы сидели на пляже, глядя, как наши дети плавают в море. Стоял погожий август, и, хотя мы еще были на каникулах, все наши помыслы были уже обращены к приближавшемуся новому учебному году. В сентябре Джейку предстояло идти в среднюю школу. Старшая дочь Мэри уже давно преодолела этот рубеж, и теперь она делилась со мной опытом, который представлялся мне весьма полезным и глубоким.
Переходя в среднюю школу, дети постепенно оставляют привычную чистую игру — беготню во время перемен и складывание лего. У некоторых приход в среднюю школу совпадает с пубертатом, у многих — с первыми серьезными переживаниями и у всех — с переходом от детства к подростковому возрасту. Становится более напряженной учеба. Однако если вы хотите понять, будет ли ваш ребенок довольным или несчастным, уверенным в себе или тревожным, то понаблюдайте за ним во время школьного обеда, и это наблюдение о многом расскажет.
Прежде всего, самый большой сдвиг, происходящий в средней школе, — изменение контекста. Это смена окружения, огромная веха в жизни, прощание с начальной школой. Большинство американских школьников переходят от пребывания в течение всего учебного дня в одном и том же помещении в окружении одних и тех же одноклассников — в своеобразном стеклянном колпаке — к смене разных аудиторий и к появлению множества новых одноклассников. У ребенка появляются новые социальные возможности, меняется характер и функция дружбы. Отношения со сверстниками становятся богаче и изобилуют теперь множеством нюансов. Дети вступают в тот возрастной период, когда их больше всего занимает принятие и отторжение, когда их интересует, кто кому и что сделал и то, как их воспринимают товарищи.
Нет ничего удивительного, что школьные обеды представляют интересную картину. Во многих школах обеденный перерыв — это то время, когда подростки получают максимальную свободу действий. Именно поэтому во многих фильмах часто можно видеть один и тот же кадр: дети с тревожным выражением на лице отходят с подносом от раздачи и неуверенно оглядываются, не зная, за какой стол сесть. Чтобы вспомнить и лучше понять, как обеденное время в средней школе усугубляет ранимость, мы познакомимся с подростком по имени Дени Эстимон. Когда этот новоиспеченный гаитянский иммигрант пришел учиться в одну флоридскую начальную школу, самым тяжелым для него стало время обеда. Дени решил справиться с этой проблемой, когда перешел в среднюю школу, и основал клуб, который назвал «Обедаем вместе». «Это очень неприятно — обедать в одиночестве. Я никому не желаю пройти через это», — сказал Эстимон в программе Си-би-эс. Члены клуба во время обеденного перерыва приходили в школьный кафетерий или в столовую во внутреннем дворе, выискивали тех, кто сидел за столом один, подсаживались к ним со своей едой и заводили разговор.
Из чистого любопытства я однажды несколько минут наблюдала, стоя возле находящейся по соседству средней школы, как дети выходят, чтобы пообедать. (В этой школе подросткам разрешают покидать школу на время обеда.) Три девочки, хихикая и перешептываясь, переходят улицу, направляясь в кулинарию. Двое мальчишек, ведя баскетбольный мяч, идут в ближайший ресторанный дворик. Все обходят стороной детскую площадку в парке на противоположной стороне улицы — вероятно, подростки хотят показать, что переросли горки и лесенки. В пиццерии за моей спиной, куда дети тоже заходят, я наблюдаю первые застенчивые попытки ухаживания. Маленькие дети превращаются в подростков. Это изменение развертывалось у меня на глазах, как в замедленной съемке.
Яана Ювонен не стоит на углу и не смотрит, как общаются школьники за обедом, чтобы разобраться в качестве их дружеских отношений. Она их просто об этом спрашивает. Ювонен — специалист по психологии развития из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Между прочим, символично, что о ее работе мы говорили за обедом; правда, кафе неподалеку от университета было заполнено взрослыми, а не школьниками.
Около десяти лет назад Ювонен решила разобраться, как изменяются отношения сверстников в течение подросткового периода. За три года она со своими коллегами набрала большую группу из шести тысяч шестиклассников в двадцати шести школах Лос-Анджелеса и с тех пор наблюдала каждую когорту. К тому времени, когда я познакомилась с Ювонен, учащиеся первой группы, первые участники исследования, уже оканчивали первые курсы колледжей. Ежегодно каждый участник заполнял анкету, состоящую из вопросов о его сверстниках. Назови своего лучшего друга. Может ли он на тебя положиться? Можешь ли ты говорить с ним обо всем на свете? Ходят ли друзья к тебе в гости? Задирали ли тебя в школе? Видел ли ты, как задирали других?
Исследование показало, что в отношениях подростков царит неустойчивость, особенно вначале. В течение первого года обучения в средней школе, то есть с осени до весны, две трети шестиклассников поменяли друзей. Ювонен считает, что такая неустойчивость связана со структурой системы школьного образования. Ученики приходят из маленьких начальных школ и знакомы лишь с немногими одноклассниками, с которыми учились в пятом классе. В начале года эмоционально и физически они сохраняют тесные отношения с ними. Но по мере того как шестиклассники знакомятся с жизнью в новом окружении, их социальный горизонт значительно расширяется. Они тянутся к соученикам со сходными интересами, которые начинают формироваться именно в этом возрасте, — футбол, театр, роботы. Похожие характеры, как это обычно происходит, притягиваются. Прежние друзья часто отсеиваются.
Дружба обладает над детьми реальной властью. Ювонен считает, что дружба даже начинает напоминать нечто похожее на отношения, которые на заре жизни связывают детей с родителями. «[Это], на самом деле, очень-очень тесные и эмоционально окрашенные отношения, — говорит она. — И даже если эти отношения оказываются преходящими, они тем не менее так или иначе влияют на все последующие».
Родители и педагоги слишком часто неспособны оценить полезные стороны таких прочных уз. Учителя в классах часто рассаживают закадычных друзей, чье взаимное подтрунивание друг над другом может отвлекать от учебы. Тем не менее, после того как ученые записали разговоры учеников во время уроков, когда дети вместе решали задачи или вместе работали, выяснилось, что ученики сотрудничают более эффективно, если находятся в дружеских отношениях. «Диалоги между друзьями глубже и содержательнее, сложнее с познавательной точки зрения, чем между произвольно выбранными одноклассниками, — отмечает Ювонен. — На самом деле, это очень интересно, что мы, становясь взрослыми, часто считаем дружбу скорее докучной помехой и отвлечением и не придаем ей ценность, какой она действительно заслуживает. Дружба для детей невероятно важна».
Но у мира социального общения в средней школе есть и темная сторона, и все, кто учился в школе, прекрасно ее помнят. У шестиклассников, не имеющих друзей, повышен риск развития в дальнейшем тревожности, депрессии и низкой самооценки. Приблизительно 12% из шести тысяч шестиклассников, принявших участие в исследовании Ювонен, не были названы в числе друзей другими испытуемыми. Никто не сидел с ними за обеденным столом, и никто не заступался за них, когда на них нападали. В этой группе мальчиков было приблизительно в два раза больше, чем девочек, а ученики африканского и латиноамериканского происхождения были чаще лишены друзей, чем белые дети. Воодушевившись работами Джона Качоппо и Луизы Хокли, Ювонен и ее аспирантка Леа Лессард решили исследовать вопрос, можно ли объяснить нарушения ментального здоровья, которые часто возникают у лишенных друзей шестиклассников, ощущением социальной угрозы. Первоначальная гипотеза заключалась в том, что отсутствие друзей в шестом классе порождает ощущение угрозы, которое усиливается к седьмому, что приводит к интернализации трудностей и, следовательно, к депрессии и тревожности в восьмом классе. Именно это они и обнаружили. Проблемы возникали не от отсутствия друзей самого по себе, а из-за чувства опасности.
Помимо этого, есть проблема буллинга (травли), которую Ювонен также тщательно изучила. «Дружба развертывается в широком контексте, для которого характерна статусная иерархия, — говорит она. — В некоторых школах, как и в некоторых учреждениях, эта иерархия более отчетлива, чем в других, но даже там, где она неявная, существуют определенные различия. Дети очень хорошо знают, кто с кем дружит и где их собственное место в этой всеобщей статусной иерархии». В подавляющем большинстве случаев буллинг является в высшей степени умелым стратегическим ходом для завоевания и удержания статуса. Если что-то и удивляет, так это невероятная популярность задир, пусть даже и преходящая. «Зачем им менять свое поведение? — отмечает исследователь. — Ведь награда так велика».
Ювонен и ее коллеги тщательно исследовали роль друзей в жизни детей, подвергающихся травле. Как и следовало ожидать, ребята с наименьшим числом социальных связей чаще других становятся объектами травли. Но ученые задались еще одним вопросом: помогает или вредит ребенку, если у него есть друг, тоже являющийся жертвой травли? Делает ли дружба с другой жертвой жизнь еще невыносимее, или ребенок все равно чувствует себя не таким одиноким? И обнаружили, что верно второе. «Разделенная беда сближает и помогает легче ее переносить», — говорит Ювонен. Кроме того, дети, у которых есть хотя бы один друг, реже становятся жертвами или объектами травли. Друзья могут выступать в роли буфера.
