Продолжим изучать историю психиатрии и гипноза в частности. Состояние сомнамбулизма, открытое де Пюисегюром, не осталось незамеченным в медицинских кругах. Более того — его стали воспроизводить — естественно, поначалу пользуясь магнетическими пассами и «заряжая» этим животным магнетизмом что под руку подвернётся — чтобы потом, как завещал товарищ Месмер со ученики, этот магнетический флюид воздействовал на пациента благотворно.
Вполне естественно, что многие решили поэкспериментировать: в конце концов, не у всех имеются в распоряжении помещения, где можно было бы разместить месмеровский бак или хотя бы купель с магнетизированной водой, а заряжать всякий раз для этой цели каштан или осинку — так ведь от перенапряжения да оттока собственного флюида и самому дуба врезать.
И в 1819 году португалец Фария обнаружил, что сделать из человека сомнамбулу можно гораздо проще: достаточно в течение нескольких минут пристально смотреть на человека и повелительным тоном (но не слишком громко) повторять ему: «Спать!»
А манчестерский хирург Джемс Брэд провел целую серию опытов и открыл, что процесс можно ускорить, если заставить человека смотреть на какой-нибудь блестящий предмет. Брэд заключил, что сомнамбулическое состояние при этом возникает от переутомления органов чувств — в случае его опытов это было зрение. Он использовал гипноз для лечения мигреней, невралгий, некоторых видов судорог и даже сделал несколько несложных хирургических операций, в течение которых пациенты находились в состоянии гипнотического сна. По результатам своей практики и своих опытов Брэд написал в 1841 году труд «Неврогипнология», а в 1846 году - «Власть души над телом». И труды эти не прошли мимо внимания французского коллеги — Жана Мартена Шарко.
Жан Мартен Шарко родился в Париже 29 ноября 1825 года. Отец, имеющий небольшой, но вполне себе стабильный доход от постройки и ремонта карет в собственной мастерской, хотел для сыновей лучшей доли. И в то же время понимал, что дать хорошее образование всем троим просто не потянет — не хватит денег. Поэтому выбор пал на Жана Мартена, и в 1844 году, девятнадцати лет от роду, окончив один из лучших парижских лицеев, лицей Конорсе, юноша поступил на медицинский факультет Парижского университета.
После университета Шарко устраивается в Сальпетриер — вначале интерном, а позже, в 1862 году, становится главным врачом. К тому моменту он успевает получить степень доктора (это было в 1858 году) и должность профессора неврологии (в 1860 году).
Тут надо сделать небольшое отступление и заметить, что, несмотря на работу в довольно специализированной, по сути, клинике, Шарко интересовался не одной лишь исключительно психиатрией — что ему в дальнейшем и поможет... впрочем, не будем забегать вперёд. Итак, о разнонаправленности интересов: диссертация Жана Мартена вообще была посвящена узелковому артриту. И во внутренних болезнях, поверьте, он разбирался для тех лет очень неплохо — и даже с 1866 года читал в Сальпетриере (не для его постояльцев, естественно, а для приходящих студентов и докторов) лекции по этой теме. Он изучал туберкулёз, пневмонии, ревматизм, поражения почек; хорошо владея навыками патологоанатомических вскрытий, он показал, чем похож полиомиелит на другие заболевания, сопровождающиеся атрофией мышц. Это он впервые опишет клинику и патологическую анатомию рассеянного склероза, а позже — бокового амиотрофического склероза. Это он, рассматривая последствия травм спинного мозга, детально опишет его анатомию. Это он, работая в паре с Бушаром, определит основные причины кровоизлияний в мозг. И это он же, подробно занимаясь «дрожательным параличом», обнаружит, что не всегда он дрожательный и не во всех случаях паралич — и, помня о трудах Джеймса Паркинсона, впервые описавшего эти случаи в «Эссе о дрожательном параличе», предложит назвать эту болезнь болезнью Паркинсона. И спинная сухотка, она же табес, тоже не пройдёт мимо его внимания. И многое, многое другое.
К чему было это отступление? Да к тому, что в Сальпетриере Шарко досталось отделение эпилептиков и паралитиков. И в этом отделении отыскалось немало пациентов, чьи припадки и чьи параличи, во-первых, отличались при внимательном рассмотрении от таковых у основной группы, а во-вторых, если такой пациент умирал по какой-либо причине (а для большинства Сальпетриер так и продолжал оставаться постоянным пристанищем), то на вскрытии отчего-то не обнаруживалось тех чётких признаков поражения мозга, каковые, к примеру, были при «настоящих» параличах.
То же самое касалось и многих других симптомов — в частности, слепоты и невозможности толком стоять и ходить.
Примерно в это же время Шарко начинает интересоваться гипнозом — как вы помните, на эту тему к середине века уже написано немало трудов. Он обнаруживает, что истерички заметно легче прочих пациентов поддаются погружению в сомнамбулическое состояние. А также выясняет, что во время гипноза удается путём команд вызвать у них те самые параличи, отвердение мышц — вплоть до того, что пациента можно уложить затылком на один стул, пятками на другой — и тот будет удерживаться в таком положении. Озаренный догадкой, Шарко приглашает на сеанс гипноза кого-то из «сомнительных» паралитиков — и о, чудо! Во время гипноза ему удается временно избавиться от паралича. Хотя чаще получается «перегнать» этот паралич на другую руку-ногу.
Шарко приходит к выводу, что те из его коллег, которые считали матку невиновной в возникновении истерии, проявили просто чудеса прозорливости. И повторяет вслед за ними: матка тут не при чем, и можете оставить попытки лечить истерию её массажем: оно, конечно, пикантно и порой приятно, но совершенно бесполезно.
Он выдвигает своё предположение: истерички и истерики (да, да, есть такие и среди мужчин, хотя женщин больше, считает он) — это сомнамбулы наяву. Просто у них такое состояние развилось не от сеансов, а либо от сильного удара, либо от длительного внешнего воздействия, которое и заменило гипнотизера. Просто, говорил Жан Мартен, эти воздействия сочетаются с нарушениями периферической нервной системы и делают человека восприимчивым к внешним факторам, которые и запускают механизм истерии. И вообще, гипноз, заключает Шарко — это, по сути, приём, позволяющий выявить ту самую истерию, поскольку гипнотический транс, по его глубокому убеждению — это и есть одно из её проявлений.
Во время своих лекций в Сальпетриере Шарко демонстрирует публике истеричек из своего отделения, показывая, как работает внушение во время гипноза: да, зрители и слушатели видят ту самую истерическую дугу, истерические припадки, параличи конечностей и многое другое. Лекции пользуются огромной популярностью — правда, злые языки поговаривают, что Шарко нанял труппу артистов, другие злые языки называют этих дам дрессированными истеричками Шарко — но люди приезжают и платят деньги за присутствие на лекциях.
Германские коллеги обвиняют Жана Мартена в том, что он превращает лекции в шоу, но тот же Зигмунд Фрейд, который в те годы учится у Шарко, напишет в 1893 году в некрологе, посвященном своему французскому коллеге, наставнику и вдохновителю:
«Сам наставник Шарко при такой лекции производил своеобразное впечатление; тогда он, в котором живость и весёлость обычно лились через край, с губ которого не уставали сыпаться остроты, выглядел серьёзным и торжественным в своей бархатной шапочке, даже постаревшим, его голос звучал для нас словно приглушённо, и мы примерно могли понять, почему недоброжелатели иностранцы упрекали всю лекцию в театральности. Те, кто так говорил, наверное, привыкли к бесформенности немецкого клинического доклада или забывали о том, что Шарко читал всего одну лекцию в неделю, и, следовательно, имел возможность тщательно подготовиться»
Практически одновременно (ну разве что с небольшим отставанием во времени, но не суть) с Шарко гипнозом начинает интересоваться другой французский врач, Амбруаз Огюст Льебо. Ещё во время своей учебы в Страсбургском университете, который он окончил в 1850 году, Льебо слушает лекции о животном магнетизме и вскоре после окончания учебы, в основанной им частной клинике в городе Нанси, начинает собственную практику. А чуть позже отвергает и теорию флюидов с магнетизмом, и теорию Шарко о том, что в основе гипноза лежит раздражение периферической нервной системы, а сам гипнотический транс есть проявление истерии.
Льебо, погружая в этот самый гипнотический транс многих и многих пациентов клиники, приходит к выводу о том, что гипноз — это не что иное, как внушение. И разрабатывает свой метод погружения пациента в транс — без магнитов, флюидов, пассов и прочих плясок с бубнами, исключительно словесным внушением. Он использует свой метод в лечении пациентов, на базе клиники Нанси вырастает «Школа Нанси» - школа гипноза. Гипнозу же посвящены и две его книги - «Le sommeil et les états analogues, considérés surtout du point de vue de l’action du moral sur le physique» (Сон и его аналоги, в основном рассматриваемые с точки зрения воздействия ума на тело), изданная в 1866 году, и «Лечение внушением и его механизмы», увидевшая свет в 1891 году.
В «Школе Нанси» трудился также Ипполит Бернхейм, переехавший из Страсбурга после франко-прусской войны и преподававший в университете Нанси — это он разовьет и дополнит теорию Льебо о роли внушения в гипнозе, он же разработает терапию сном, в том числе гипнотическим, для лечения неврозов, и он же предложит рассматривать истерию, как результат внушения или самовнушения.
Многими идеями нансийской школы обогатятся Зигмунд Фрейд и Эмиль Куэ — но о них немного позже.
***
