Румиса прибежала к нам под громкую стрельбу из пулеметов и автоматов. Заскочив в коридор, молодая женщина схватилась за сердце. – Убили? – спросила моя мама. – Нет! – выдохнула она и села на стул. – Плохо мне! Дайте валерьянки! Мама налила ей стакан воды и накапала спасительных капель. Румиса была нашей соседкой и жила через улицу. Дом, где проживала ее семья – муж Ибрагим и несколько малышей, – находился в частном секторе. Когда начались бои, Ибрагим, как и многие мужчины, ушел на войну. Город Грозный был во власти огня и металла. В Чеченской республике бушевала Летняя война 1996 года. Румисе унывать было некогда: младшей дочке не исполнилось еще и года. Сыновья‑дошкольники не боялись стрельбы, храбро выскакивали на улицу. Многодетная мать бегала под обстрелом то на колодец за водой, то в подвал, где прятались старики, и успевала шутить, что смерть ее не догонит. Как все мы, она верила, что война скоро закончится и наступит мир. А самолеты всё бросали бомбы не останавливаясь и превращали в руины нашу жизнь. Боевики мечтали сбить хотя бы один, чтобы отомстить. – Не получится! – говорил им старик, проживающий в соседнем переулке. – Стреляя из автоматов, не достать железную птицу. Летает высоко! – Получится! – спорили молодые парни. – Если встать рядом, прочитать молитву, а потом выстрелить, когда самолет пойдет на снижение, чтобы сбросить бомбы на город, мы пробьем пулями его обшивку, и он рухнет на землю! – Я служил в советской армии… – объяснял старый чеченец, и его белая борода недовольно вздрагивала от каждого слова. – А вы – нет! Вы даже в школе не учились из‑за войны. То, что вы говорите, – чудеса. Не бывает такого! – Бывает! Аллах нам помогает! – не уступали парни в военной форме, поглядывая на старика недружелюбно. Война нарушает не только ритм жизни – она стирает законы, порядок: раньше чеченцы со стариками не спорили, а теперь могли даже убить в пылу спора. Но на этот раз обошлось. Старик, завершая беседу, махнул рукой, а парни с автоматами ушли. Тетрадь смерти была открыта, и самолеты, пойдя на новый круг, вписали в нее еще несколько строчек: уничтожили пару домов недалеко от нас. Нам перепала взрывная волна, вырвавшая двери на верхних этажах. Я, мама и соседи успели спрятаться в коридорной нише. Штукатурка осыпала нас, как жесткая февральская метель, и, несмотря на августовскую жару, холод смерти присутствовал всюду. В этот момент я подумала, что мой двенадцатый день рождения мы вряд ли отметим. – Хоть бы этот самолет разбился! – сказала бабушка Нина, наша старая соседка, перебивая слова молитвы «Отче наш». – Господь, смилуйся! – плакала ее подруга Настасья. – Валерьянки? – заботливо спрашивала моя мама, подавая прятавшимся у нас русским соседкам стакан с каплями. Я, обняв плюшевого мишку, лежала в углу и ждала окончания стрельбы. Ведь потом можно было выбежать на улицу, где светило солнце и было много цветов. К вечеру действительно наступило затишье. И в многолюдный двор из нескольких четырех– этажных домов и одного пятиэтажного пришла новость: недалеко от аэропорта сбили самолет! Может быть, самолет сам рухнул, потеряв управление, а может быть, его действительно сбили, как и хвастались молодые парни в форме боевиков. Наверняка мирные жители не знали. – Теперь нас не будут бомбить! – кричал мальчик Вася, показывая небу кулачок. – Домой иди, а то нашлепаю! – ругал его дедушка, выглядывая из соседнего подъезда: он опасался внезапного обстрела. Многонациональный двор гремел новостями. Женщины делились пышками, испеченными на костре, угощали вареньем детей. Словно капли росы на тонкой паутинке, собирала я слова взрослых. Вначале говорили тихо. Затем громче. Каждый собравшийся возле костра, где готовили пищу, старался пересказать эту историю по‑своему. – Когда попали в самолет и он загорелся, летчик катапультировался. Есть такая кнопка! – Летчика расстреляли в воздухе! – Неправда! Его допросили, а потом убили! – Я сам видел труп в сгоревшем остове самолета! – горячился какой‑то мужчина с зеленой лентой на голове. Зеленая лента была исписана арабскими буквами. – Это был второй пилот! – перебивали очевидца. Оказалось, что в самолетах, которые бомбили наш город, было чуть ли не волшебное кресло, способное спасти человека от смерти, если железную птицу подобьют. Споры в нашем дворе в конце концов утихли, и люди стали расходиться по квартирам, готовясь к новому дню войны: живые вспоминали убитых, похороненных в садах и огородах. Убитые ждали, когда их можно будет перенести на нормальные кладбища. И не роптали в своих временных могилах. – Я боюсь, что люди узнают! – плакала Румиса, обняв мою мать. – Нас всех расстреляют! И меня, и мужа, и детей! Никто не простит! – Бог с тобой! Все будет хорошо! – утешала мама соседку, разворачивая таблетку валидола. – Понимаете, тетя Лена, – объясняла Румиса, – Ибрагим – командир отряда. Мы с русскими захватчиками воюем! А зимой девяносто пятого такая история приключилась. Наши сбили самолет. Летчик выжил. Сильно был ранен. Его хотели пристрелить, а мой брат не дал. Сказал, сам его добьет, когда допросит. Бросил в свою машину при всех. Никто ничего не понял. Даже Ибрагим! Как отъехали километров пять, брат сказал: «Помнишь Ивана, с которым я служил? Он еще меня от смерти спас. Это – он!» Мой муж глянул на этого Ивана, а он без сознания. Привезли его к нам домой. Вы представляете?! За врагом ухаживать меня заставили! Кормить его! Лечить! С января 1995 года Румиса ухаживала за тяжело раненным русским летчиком. Ослушаться брата она не смела. «Этот русский человек спас мне жизнь в армии, а теперь мой долг – вернуть его домой. Живым!» – сказал ей брат. Шло время. Летчик выздоравливал. Но ходить не мог. Светлые волосы и синие глаза выдавали в нем жителя средней полосы. Опасаясь, чтобы соседи не заподозрили, что чеченская семья укрывает у себя российского военного, волосы ему перекрасили басмой, а самому велели помалкивать. – Ты немой! – учили его в семье Ибрагима. – Говорить не умеешь! Инвалид. Мычи, кивай головой «да» и «нет». И все! Не дай Аллах, догадаются, что ты по‑чеченски не понимаешь! Зовут тебя Рамзан! Как будет момент, попробуем передать тебя твоим родным! В Россию! Мать увидишь! Обещаем! Только молчи, чтобы никто не донес! Не зря арабская пословица гласит: «У стен есть уши». Разговоры о необычном больном распространились по нашему району. В момент летних августовских боев 1996 года в частный дом, где жила Румиса и дети, ворвались боевики с оружием. Это был один из пришлых полков, созданный сельскими жителями, спустившимися воевать в город. – Где он?! – крикнул главарь Румисе. Дети в страхе спрятались за ее юбку, а в комнате для гостей лежал Иван. Брат Румисы и ее муж отсутствовали. – Кого вы ищете? – спросила женщина, всем своим видом показывая недоумение. – Русского солдата! Где вы его прячете?! – Русского?! – покраснела от возмущения Румиса. – Знаете, кто мой муж?! – Знаем! Но все равно проверим, что за человек живет в вашем доме! С этими словами вошедшие распахнули дверь и вошли в комнату. Перепуганный Иван замычал, как и учил его Ибрагим. – Не смейте его пугать! – закричала Румиса. – У него от взрывов помутился рассудок! Он инвалид! Он не понимает, что происходит! Это… это… Больной брат моего мужа! Пришедшие слегка смутились, но предводитель отряда боевиков не поверил словам женщины. Взяв в руки Коран, который лежал на столе, он произнес: – Готова ли ты поклясться, что говоришь правду? – Я клянусь своими детьми! – закричала Румиса. – А теперь уходите! Как только придет муж, я все ему расскажу! Младшая дочка, испугавшись громких возгласов, начала плакать. Иван был ни жив ни мертв с перепугу. Не ожидая от Румисы такой поддержки, он удивленно рассматривал чеченку, никогда не говорившую с ним, только приносившую еду, как велели ей муж и брат. Боевики вышли. Соседи, которые крутились неподалеку, разбежались. Пора было идти на колодец. Оставив детей в подвале, Румиса принесла воды, после чего заскочила к нам и рассказала обо всем. Когда осенью 1996 года бои утихли, дети пошли в школу и показалось на миг – жизнь в Чеченской республике налаживается. Семья Ибрагима объявила во дворе, что повезет больного родственника на лечение в Ростовскую область. Мужчину по имени Рамзан, который не мог самостоятельно передвигаться, аккуратно посадили в машину и провезли через все военные посты, разбросанные по городу Грозному. Обратно он не вернулся. Полина Жеребцова
