Если вы хотите понимать, что творится в окружающем вас мире, — смотрите кино, ибо оное как продукт весьма и в основном скоропортящийся всегда ориентировано на настоящее, даже если повествует о прошлом либо вообще вымышленном, поскольку подходит к ним — вынесем за скобки экспериментальный артхаус — с позиции дня сегодняшнего, так или иначе создавая/транслируя либо просто оперируя/манипулируя теми смыслами, которые наиболее остры и важны именно на данный момент.
То есть, говоря по-другому, кинематограф (как высокий, так и мейнстрим) наиболее полно воплощает один из основополагающих смыслов искусства как такового, заключающийся в репрезентации реальности, одновременно, впрочем, ее генерации как картины мира. И в этом смысле он, кинематограф, наиболее «актуальный» вид искусства (в противу устоявшейся терминологии, когда под «актуальным» понимаются те формы, которые выходят за рамки традиционного искусства, например, перформанс, инсталляция или видео-арт). А в некоторых случаях — «сверхактуальный», когда удается ухватить долгоиграющий тренд, ярким примером чего и является фильм Тодда Филлипса «Джокер», произведший настоящий фурор на Венецианском кинофестивале, где он сорвал главный приз.
Вообще, это выглядит нонсенсом, когда картина, раскрывающая предысторию одного из главных злодеев вселенной DC, получает «крылатого льва», которым отмечают действительно выдающиеся и прежде всего в художественном смысле фильмы, такие, как, допустим, «Форма воды» Гильермо Дель Торо, «Пьета» Ким Ки Дука или «Фауст» Александра Сокурова. А тут — комиксовая история, приквел «Темного рыцаря», пусть даже и поставленного таким мастером, как Кристофер Нолан — это, по сути, ничего не меняет, так как в реестре произведений искусства, санкцию на признание которыми, в частности, и дают такие вот кинофестивали, данная его работа не значится. Впрочем, объективности ради, отметим, что «Джокер» — это не первая попытка перенести мейнстримовские темы (а это разделение было еще со времен Аристотеля!) в артхаус. До него уже были повороты к вампирской тематике — «Жажда» Пак Чхан Ука и «Выживут только любовники» Джима Джармуша — и к зомби — еще одна работа Джармуша «Мертвые не умирают» и «Малышка зомби» Бертрана Бонелло. Но снова же: это серьезные художники, уже живые классики, которые могут себе позволить немного поэкспериментировать, они это заслужили. А тут — средней руки комедиограф обходит всех и получает лавровый венок. Причем не минуя и массового интереса/прибыли: кассовые сборы перевалили за миллиард долларов при бюджете в 55 миллионов! Такого ранее не удавалось никому. Более того: даже не представлялось возможным. А нынче — факт реальности, говорящий о том, что… мир переворачивается с ног на голову? Этот вопрос сам собой рождается в голове и от него не отмахнуться, как от назойливой мухи: он никуда не исчезнет, не испариться и не растает. Ибо это — уже наша действительность: «крылатый лев» — это буквально санкция на переход того, что не являлось искусством в свою противоположность. Можно сказать, что Филлипс завершил процесс, начатый более именитыми коллегами, основательно размыв черту между высоким и низким, между искусством и мейнстримом.
На этом, впрочем, странности не кончаются. Напомним, что Джокер — это отъявленный злодей, если деликатно выражаться. А если чуточку отстраниться от политкорректности, то — ублюдок каких поискать: не будем забывать, что он — в совершенно гениальном исполнении Хита Леджера — творил в «Темном рыцаре». Если бы все это произошло в реальности, то Джокер стал бы символом — прибегнем к христианской этике — чистого зла. Ни один террорист, ни одни маньяк, ни один убийца, пожалуй, не смог бы сравниться с ним. Да и диктаторы — тоже. Одно дело подписывать приказы о ликвидации и совсем другое — производить задуманное собственноручно, радостно и весело укладывая штабелями тех, кто каким-то образом (чаще — косвенно, но, как правило, неслучайно) входит в его планы. О таком выродке если и снимать (продолжим нашу фантазию, будто это все было взаправду), то исключительно в духе «Золотой перчатки» Фатиха Акина, дабы внушить зрителю — и здесь дидактика была бы вполне оправдана — устойчивое отвращение (вплоть до рвотных позывов, а лучше — с ее приступами!) к данному персонажу. Это единственная возможность перенесения истории на экран, если в планах нет идеи, чтобы патология приобрела свойства эпидемии: для неокрепших умов (а некоторые остаются в таком состоянии до смерти), коих немало, героизация Джокера могла бы послужить своеобразным катализатором к определенным телодвижениям, подражательного характера. Проще говоря, думается, нашлось бы немало тех, кто воспринял бы ленту о сем персонаже как руководство к действию. И что делает Филлипс со своей командой? А то и делает, от чего мы и предостерегали: снимает приквел к «Темному рыцарю» по канонам положительного героя! В его интерпретации трансформация Артура Флека в Джокера — это вполне себе классическая история становления борца против правящего класса.
И более питательной и подходящей (и что важно: интернациональной) почвы для этой трансформации, чем социальная несправедливость, было, пожалуй, не сыскать: чиновники всех уровней настолько увлеклись своими играми, что напрочь позабыли о простом человеке, рабочем, угнетенном и сведенном до цифры в отчете. Такой человек как бы выносится за скобки: ну какое дело высокопоставленным чиновникам-дельцам до таких, как Артур Флек? Их тысячи, миллионы, так что каждого конкретного «флека» можно преспокойненько не брать в расчет. Просто не учитывать, как будто его и нет — нет как индивидуума, но лишь — как масса, безвольная и покорная, точнее, законопослушная: та, которая снесет любые тяготы, любую несправедливость, наложенные на нее правительством, потому что таков порядок. И в этом порядке простой человек, старательно пытающийся выжить и лелеющий мечту, — он не более чем ноль без палочки. Этим, кстати, и объясняется головокружительный успех картины: сколько тех, которые могут соотнести себя с Флеком? Плюс фильм вышел в нужный момент (это и называется «поймать тренд»), когда пожары массовых протестов, включая попытки и не всегда небезуспешные госпереворотов, вспыхивают один за другим по всему миру: Франция, Гонконг, Чили, Венесуэла, Боливия, Россия, Абхазия… Таким образом, «Джокер» — это уже не приквел о сумасшедшем злодее, это — становление народного героя, борца за права угнетенного класса. Что дает полное право совершенно другими глазами посмотреть на Джокера «Темного рыцаря»: теперь он не выглядит таким уж чистым злом, совсем не выглядит, скорее, той силой, которая восстанавливает справедливость. Жертвы из числа мирного населения? Но этот народ предал сам себя, этот народ опять склонил голову — заслуживает ли он иной участи? Чувствуете, как у вас появляются сомнения? Как появляется симпатия к крушащему Готэм-сити Джокеру? И это как раз свидетельствует о том, что традиционная этика дает сильный крен. Мир переворачивается с ног на голову. Уже не вопрос, но утверждение. И «Джокер» — это лишь фиксация того, что происходит в мире:
«Джокер» совпал с эпохой. «Шут становится королем» — это воздух нашей эпохи. Это Дональд Трамп, это (в гораздо меньшей степени) Эммануэль Макрон, это Борис Джонсон, это Владимир Зеленский, это президент Бразилии Жаир Болсонару. Это такой, знаете ли, коллективный ватник и колорад современного мира, который встает на площади в полный рост и говорит: «А где же учтены мои права?». Как спрашивает герой Хоакина Феникса в фильме «Джокер», «Если ставку врача сократят, кто же будет выписывать мне таблетки?». Это человек, который в безнадежной ситуации бросает вызов истеблишменту — бросает жестко и жестоко, безо всяких колебаний и рассюсюкиваний — и побеждает,
— выносит свой вердикт политолог Станислав Белковский.
Но это — то, что на поверхности. Фильм гораздо глубже — настолько, что дает возможность выявить сам механизм — в художественном выражении, разумеется — тех процессов, что протекают в обществе, метафорой которых и выступает смех и все, что с ним связано.
Флек страдает неподконтрольными приступами смеха, имеющими, невротическую природу: он смеется, когда не может справиться с ситуацией, когда вынужден капитулировать (вспомним эпизод, когда офисные клерки в вагоне метро пристают к молодой женщине). Таким образом, смех является бессознательной защитной/замещающей (как и следует из определения невроза) реакцией, что дает все основания для того, чтобы квалифицировать его как симптом/маркер психической болезни, патологии, что противоречит его исходной природе, заключающейся в демонстрации радости и довольства. Ибо что делает маленький ребенок, когда ему более чем комфортно? Правильно: смеется. В случае Флека смех становится показателем неуютности, страха и прочих негативных состояний. Поэтому и его шутки — а он грезит о карьере стендап-комика — совсем несмешные, наоборот, от них становится как-то не по себе, тягостно и тоскливо. Почему? Ответ прост: они соответствуют критериям не комичности, но реальности, а последняя — сурова и безжалостна. С чего тут похохочешь? Тут впору плакать и стенать. Но Флек смеется, тем самым, закрепляя за реальностью то, что априори антагонистично ей.
Смех, согласно концепции Аверинцева, развивающего Бахтина, генерирует некий антимир, в котором отсутствует все то, что тревожит в реальной жизни, прежде всего социальное неравенство и несправедливость. Можно сказать, что смех как бы лишает остроты/заряда эти факторы, обесценивая их, предавая негации через диспропорции, преувеличения и прочие комические приемы, которые разрушают саму структуру реальности в ее социальной плоскости. Таким образом, смысл смеха в социальной сфере сводится к созданию специфического (понятно, психологического) пространства отдохновения от тягот реальности. У Флека же выходит ровно наоборот. Эта диспозиция переворачивается на сто восемьдесят градусов: смех символизирует собой лютую действительность, а последняя — антимир, именно поэтому провести четкую грань между тем, что происходит на самом деле, и тем, что чудится Артуру, нельзя. Афроамериканская подружка может оказаться далеко не единственным из того, что мерещится протагонисту. В эту категорию может попасть очень и очень многое, и мы точно не можем сказать — что. Однако тенденция очевидна: воображаемое вытесняет реальность, становясь ею. Это то, что имеется в наличии, некая субъективная данность Флека, которая есть и — точка.
Но этим дело не ограничивается, поскольку он мыслит себя творцом — производителем этого самого специфического пространства отдохновения, ибо что есть выступление стендап-комика, как не объективация этого самого антимира? Причем шоу юмористов далеко не единственное из возможных форм существования этого антимира. Театральные и кино-комедии, цирк, юмористическая литература — все относится к нему. Самым же радикальным и одновременно приближенным по времени (античные практики оставим в покое) будет средневековый карнавал, в течение которого социальная структура разрушалась буквально и пространство отдохновения полностью замещало реальность. Именно средневековый карнавал является наиболее полной и, подчеркнем, легитимной перестановкой, когда антимир становится действительностью, а действительность уходит куда-то на задворки восприятия. В иных случаях такая победа антимира в большей степени соотносится с мятежами и революциями, когда порядок рушится уже на корню, тем самым приводя к абсолютному торжеству иного пространства/порядка. Что, собственно, и делает Флек, трансформируясь в Джокера: он объективирует в соответствии со своей сущностью/данностью антимир, путем реального разрушения мира, который, процесс объективации то есть, совпал в Готэм-сити с народными волнениями. Поэтому здесь Джокер — народный герой, но все меняется в контексте относительного социального спокойствия и благополучия в «Темном рыцаре». Там из народного героя он превращается в его антагониста, оставаясь при этом тем, кем он и был. Просто изменился контекст, а, следовательно, и общественная оценка. Но сам-то Джокер остался прежним! И в приквеле, и в «Темном рыцаре» он действует в рамках одной и той же логики как заложник собственной природы, как любой человек в рамках, допустим, той же социальной и даже биологической логики. Это система и с ней ничего не поделаешь. Это та данность, которая не подлежит изменениям, как движение солнца с востока на запад. И если одним словом выразить суть Флека/Джокера, то более точного, чем перевертыш — не найдешь. Да, он переворачивает все с ног на голову и в этом смысле он является символом эпохи. Эпохи перевертышей. Если угодно — эпохи Карнавала. Для простоты — эпохи Джокера. И в том, что мы уверенно входим в это новое время, нет никаких сомнений — этому есть масса подтверждений. И тут дело не только в том, что растет число массовых протестов или комики становятся президентами, это — верхушка айсберга. Суть в том, что привычная структура рушится, а на ее месте растет то, что пока трудно как-то квалифицировать, кроме как с позиции перевертышей: виртуальность вытесняет реальность, ЛГБТ — гетеросексуальные отношения, феминизм (особенно, в США и Европе) «кастрирует» патриархат, готовя возвращение матриархата, и так далее.
Почему это происходит? Можно наложить предложенную метафорическую схему на социальный и политический уклад и все встанет на свои места: исходный порядок исчерпал себя. И дело здесь не только в том, что он пришел в негодность, износился, но, в большей степени, в том, что не смог адекватно ответить на вызовы времени, превратившись чуть ли не полностью в совокупность репрессирующих институтов, так как запрос на счастье — он ключевой, но в нашей реальности счастье не является культурной ценностью, но лишь заманчивой идеей, антимиром (отметим, что в эпизодах массовых беспорядков все участвующие — в клоунских масках Джокера: это не только выражение анонимности, как в финальных кадрах ленты «"V" значит вендетта», но маркировка праздника/карнавала). В результате чего и запустилась данная трансформация, как ответная реакция. Попытка вырваться из омертвевшей культуры (в самом широком смысле). К чему приведет этот тренд — сейчас предугадать невозможно. Однако лет через пятьдесят реальность и не только социальная изменится до неузнаваемости. В США и Европе — точно. В Африке, на Ближнем Востоке и в России эти процессы будут носить более длительный характер. Но конец все равно неотвратим. Мир придет к некой другой идеологической парадигме, другой модели социально-политического устройства, возможно, чудесной и дивной, возможно, нет, но, в любом случае, для этого ему нужно будет миновать эпоху Джокера, в которой мы сейчас и живем.
И лента Филлипса — она об этом. Это — не предупреждение и даже не пророчество. Это — сценарий, который уже во всю реализуется и будет, по-видимому, реализован до конца — вне зависимости от того, хотим мы этого или нет. Ибо это логика самой жизни, препятствовать развитию которой — себе дороже. И что самое главное — совершенно бессмысленно. Как пытаться поймать луну в тихом пруду: ничего кроме воды, в которую не войти дважды.
Кадры из открытого доступа в интернете.
