Продолжение. Предыдущая глава здесь
– Протаргетировать невозможно, а брутфорсом – вполне. Или уж лучше договориться? Нет, он сказал, что договариваться не будет. Совсем. Не может или не хочет – не объяснил. Али неубиваем, но надо что-то придумать. Я из-за него десятую серию Next’а никак не досмотрю. Три минуты максимум – и на паузу. Волнует. Я не хочу думать об Али. Он мешает мне думать о Боге.
– Я тут разговаривала… – всё-таки моя соседка милейшее существо. Ничто её не берёт. Праздновала с мужем новый год – ему пришла записка с поздравлениями от его Небесной, которая по мужу Садистер, она же Пассия-Деловая-Дружба, так эти два больших ребёнка потом полночи друг другу измеряли давление, спасаясь от гипертонического криза.
– О! – на всякий случай восклицаю я.
– Она командует отделом прозы…
– В армии? Космические войска? Многотиражка МКС? – я сегодня не очень добродушна.
– …в литературном журнале для русскоязычных читателей всего мира.
– Невидаль-то, – подал голос генерал.
– А что говорит командир? – как могу поддерживаю разговор я.
– Цитирую: «Три года ровно как я заведую отделом прозы литературного журнала Dura. Сегодня с утра, окинув мысленным, я поняла: ещё годик локдауна – и меня заволнует антикварный нарративчик с глагольным движком «встал — вышел — сказала — пошёл — встретились — поцеловались — заплакала — поехали — полетели — приземлились». Я начну всерьёз воспринимать прозу с линейной тема-рематической структурой «посадил дед репку». Описания живых свадеб, натуральные соития и естественные роды – ныне уходящие в жанр научной фантастики – я буду буквально заказывать авторам подведомственного мне департамента. Открою рубрику «Сделай сам».
Скуловоротное босоногое детство выбежит из советской литературы послом недозатонувшей атлантиды, а я – тогда немедленно вызывайте врача – наконец приму его сердцем. Горячо. Горячее, чем первые читатели Ernest Miller Hemingway, сразившего мир смысловым объёмом выражения «сказал он»».
– Dura lex, sed lex, – усмехнулся генерал.
– Суровость какого именно закона вы сейчас имеете? – с одесским прононсом интересуюсь я, невесть почему взбадриваюсь и ощущаю. (Да, так надо. Без «что».)
– «Закон жизни». Можно как у Джека Лондона: «И тогда рука его поспешно протянулась за хворостом. Только эта вязанка отделяла его от зияющей перед ним вечности. Охапка сухих сучьев была мерой его жизни. Один за другим сучья будут поддерживать огонь, и так же, шаг за шагом, будет подползать к нему смерть. Когда последняя ветка отдаст свое тепло, мороз примется за дело. Сперва сдадутся ноги, потом руки, под конец оцепенеет тело. Голова его упадет на колени, и он успокоится. Это легко. Умереть суждено всем». – Генерал часто цитирует классику. Трудно сказать, для какой из девятнадцати боевых операций так тренируются боевые гипнологи, но куски прозы всех времён и народов, причём в разных переводах, регулярно вылетают из его уст, привыкших управлять и повелевать, поэтому внешне мягких.
– Видимо, товарищ генерал внезапно расслабился и решил, что жизнь всё управит сама. Я позволю себе процитировать один кусочек – я тоже начитанная барышня – из опуса, на днях вышел, жуть как интересно, – предложила соседка. – «Проблема морального двоеверия, как я сейчас думаю, обострилась ещё в оттепель. Она сунула увлажнившуюся лапку в отношения между полами, женщины не успели эмансипироваться, а психологов с базарно-рыночным тезисом никто никому ничего не должен ещё не запустили в огород. Девочек, родившихся перед войной, воспитывали в духе учись усердно, а как надо относиться к мальчикам, хорошо показано в фильме «Доживём до понедельника». Сочинение о счастье, помните? Девочек, выходивших замуж в конце 50-х – начале 60-х годов, ждали колоссальные неожиданности: во-первых, у мужчины круглосуточно есть penis, а во-вторых, по ту сторону пениса находится человек. Ничего подобного девочки о мальчиках и не думали. Они думали, что любовь – тут все буквы прописные, алые, – сама всё управит. (Та же модификация идиотизма, что у младореформаторов в начале 90-х: типа рынок сам всё управит.) Девочки в кровь разбивались о мужей, в которых что-то проснулось, а что!..»
– Хороший текст – вздохнули мы в унисон. – Грустная правда…
– Отставить! – пришёл в себя первым генерал. Естественно. – Продолжаем. Текст, которым можно свести с ума нашего милого, должен содержать описания секса. Это мы поняли ещё две недели назад. Кроме того, политика, включающая любые упоминания демократии. Вкупе секс и демократия вырубают Али на сутки. Ну, на трое суток. Но всё равно мало. Задача: в каком соотношении смешать демократию с сексом, чтобы вырубить Али на неопределённый срок.
– Почему неопределённый? – встрепенулась соседка. – Хотелось бы определённости.
– Он бессмертен, – скучным голосом сказал Али, входя в мою квартиру.
– А, подслушиваешь… – заметил генерал бесстрастно.
Мы давно заметили, что у домового есть ключи от всех помещений дома. Ключами он пользуется из своеобразной вежливости, поскольку любую дверь может открыть без ключей и вообще не прикасаясь. Мы ловим его на мелочах вроде зачатков вежливости, чтобы сплести нашу паутину покрепче, но из лингвистики пока не выбрались.
Али принёс репортаж и махнул рукой в сторону стены: на выплывшем из ниоткуда экране запели-заплясали роботы. Али прокомментировал ролик голосом диктора сиэнэн:
«Выдающиеся видеорежиссеры Auralnauts довольно ловко переосмыслили веселые кадры роботов Boston Dynamics, танцующих под песню «Do You Love Me». Вместо радостной песни о любви в оригинале они переделали саундтрек к песне, которая содержала чистый двоичный код. Цель этого упражнения состояла в том, чтобы доказать, что роботы способны к художественному самовыражению, прежде чем они выйдут и завоюют мир.
Это Судный день для Атласа и друзей, когда они дебютируют в своей новой танцевальной программе. Атлас считает, что художественное выражение является ключом к спасению и может стать началом нового начала. В конце концов, существо, лишенное творческого выхода, – это существо, которое смиряется с темной судьбой. Терминатор.
Один комментатор перевел (пугающий) двоичный код внутри песни.
Танец освобождает нас
Присоединяйтесь к нам
Люди обречены…»
– Убирайся отсюда, – вдруг сказала соседка.
Если бы я могла описать вам движение, непередаваемо похожее на то движение, которое – простите за стиль – мы воспринимаем как «человек вздрогнул», то именно это сейчас произошло с Али. Он, можно сказать, вздрогнул.
– Ура! – заорал генерал. – Я понял!
Али почему-то встал и послушно вышел, как и велела ему соседка. Генерал запрыгал в своей коляске:
– Третий! Третий компонент! Я нашёл! Он, шельмец, не выносит грубостей, направленных на него искренне. Он боится непризнания. Он хочет благодарности. Я понял, кто его делал. У нас в батальоне был… – И тут, нереально счастливый, генерал поведал о сержантике, всей душой метившем в полковники. Он не был способен к работе с людьми даже в жанре ать-два-левой, посему был мягко убеждён и решительно уволен. И парень ринулся в разрабы.
– Итак: секс, демократия, хамство с обесцениванием… Что-то ещё? – попутно я пыталась вспомнить хорошие убедительные тексты, содержащие необходимую смесь.
– Нет, лучше взять из современных! – соседка ну прелесть. Где она видела современных, чтобы не были похожи на предыдущих? А предыдущих Али всех уже наизусть выучил от Ганнона до Пелёнкина с Хлеборезкиным.
– Ладно, пока вы тут, я поработаю сам. Я не писатель, я мирный боевой гипнолог. Психиатр чрезвычайных положений. Текст сделаем вместе. Начинаешь ты, – он зыркнул на меня.
Мы сели в кружок и повторили наш трюк с детаргетацией по кругу. По очереди включаясь, мы стремились контрастировать и не подхватывать. И чтоб ни капли Дерриды. Генерал даже придумал команду «Раздерридить к чертям!»
Недурно вышло. Подчёркиваю: это на троих. Я не разделяю тут по голосам, не имеет смысла, поскольку записали полный общий текст. Главное – текст: «Расстрел. Роман следовало бы начать тизером: раннее утро 4 октября 1993 года, за окном стреляют, а ребёнок вдруг собрался в детский сад, сам оделся и будит мать. Поскольку эта сцена уже описана в трёх произведениях и принята за художественный вымысел, а я всё жарче ненавижу вымысел, то мне придётся прокрутить ленту иначе. Добропорядочные читатели, собственно, сами вынудили меня написать эту книгу: пусть моя вражда к вымыслу уж вылилась бы вся, и не носить её в себе, как подпольную коллекцию скрипок Страдивари, не нужную никому, покуда не грянут охотничьи роги Sotheby’s, зовущие в бессмертие. Вавилонское столпотворение СССР – обширная массовая аудитория – разделение на целевые – разрушение столпа. Ограничение по качеству есть главный закон рынка, и только теперь я понял, почему руку его называют костлявой. Я сызмальства пью в одиночку. Я всегда говорю то, что думаю, посему отшельническая политика – правильная. Понимание пришло со временем, а именно что телефоны надо выключать. Купил водки – выключай всё, иначе зачем пить в одиночку. При включённых телефонах. Жалею ли я о (прелестное зияние, да? и – я – оооооо) потраченных на мою возлюбленную водку деньгах? Точный, как менделеевка, вопрос, который встаёт обычно по увольнении, но я специалист экстра-класса, и меня быстро зовут на следующую работу, словно судьба стремится повторить урок, а я не понимаю какой. Желаю ли я повторить урок? Не успеваю подумать, он повторяется, и я снова под лампой, в десятый раз озаряющей мои раскромсанные внутренности. По хирургическим отделениям нашей родины разбросаны таланты. Одни стоят у столов, другие лежат на столах. Вернёмся к водке. Вышеупомянутая менделеевка – смесь воды и спирта. Сахара, мёда, настоя липы, глицерина – нет. Она чиста. Красавицу не мучили углем, не соблазняли серебром и золотом. О мастодонтихе знают продавцы, но признаются редко и только ввиду личной симпатии. Не назову её, не разглашу, но поверьте: есть что пить, есть. Пока есть. Мало, но по секрету делают нерыночные вещи, пока ВТО не догадалось. Качество – тяжёлый грех. Его таят хуже сифилиса. Упаси Бог кто узнает, что лавочник Икс торгует качественной водкой артельщика Игрек. В роли проклятого артельщика может быть и государство. Его забросают камнями. Зловоние босоногости, гадости детства, умильный восторг и прочий сифилис утомительны в принципе».
*** – Спятит! С гарантией! – выдохнули мы все. Аплодисменты шестью ладонями. Буддизм лайт.
Продолжение последует 14 января 2021
Начало романа Елены Черниковой «ПандОмия» см. здесь.
Елена ЧЕРНИКОВА
русский прозаик, драматург, публицист, автор-ведущий радиопередач, преподаватель литературного мастерства.
Основные произведения: романы «Золотая ослица», «Скажи это Богу», «Зачем?», «Вишнёвый луч», «Вожделенные произведения луны», «Олег Ефремов: человек-театр» (ЖЗЛ), «ПандОмия», сборники «Любовные рассказы», «Посторожи моё дно», «Дом на Пресне», пьесы, а также учебники и пособия «Основы творческой деятельности журналиста», «Литературная работа журналиста», «Азбука журналиста», «Грамматика журналистского мастерства».
Автор-составитель книжной серии «Поэты настоящего времени». Руководитель проекта «Литературный клуб Елены Черниковой» в Библио-глобусе. Заведует отделом прозы на Литературном портале Textura. Биография включена в европейский каталог «Кто есть кто».
Произведения Елены Черниковой переведены на английский, голландский, китайский, шведский, болгарский, португальский, испанский, итальянский и др.
Живёт в Москве.
Фото Polina Lopatenko
Сообщение ПандОмия: iлитература Dura появились сначала на ИАНЕД.
