Яркое солнце щедро освещало крохотный пятачок земли, окруженный со всех сторон огромными вековыми елями. А в центре стояла известная нам всем с малолетства избушка на курьих ножках. Но какая!
Окна, ставни, пояса, подзоры, спуски с крыши, даже завалинка щеголяли невероятной затейливостью резных узоров. Здесь были и Горыныч с Водяным, и Леший в обнимку с Русалкой, и озабоченный чем-то Домовой, копошащийся с веником. Кощей Бессмертный, подмигивая, подбрасывал монету, к которой, играючи, тянул лапу Виссарионыч. Вот и сама Яга, сидя в ступе, облетает окрестности, а на метле, ехидно улыбаясь, повисли неугомонные хухлики.
Даже крыльцо было изукрашено резьбой, чарующей глаз былинными героями, птицами, зверями, змеями и лягушками, цветами и деревьями. Начищенные курьи ноги сияли так, словно над ними неделю трудился батальон солдат, готовящихся к инспекции оооочень большого начальства.
От избушки веяло теплом гостеприимства, домашним уютом, красотой и… детством. Да, именно детством, добрым, открытым, непосредственным, озорным, щедро наполненным бабушкиными сказками, пахучим медом и парным молоком.
- Мяв? - вывел из задумчивости Виссарионыч.
- Ты прав, дружище, - согласился Иван, - от такой красоты глаза отвести невозможно. Елисеевна, а…
- Чтоб эти, как их, туристы не замучили, и сочинили мы сказку о страшной избушке и злобной бабке, - предваряя вопрос, ответила старушка, - Горыныч баил, больно уж надоедливое племя. Бегают, кричат, визжат, трогают все руками немытыми. А я в возрасте почтенном, мне покой нужен. Поставь ведра здесь. Умаялся поди, Ванюша, Ванюша, опять спишь что ль?
Сержант, не отрываясь, смотрел вверх. Над дверью ухмылялись три отполированных до зеркального блеска черепа. А под ними висел огромный старый топор с потемневшим от времени топорищем.
- Они, они настоящие?
- Кто, где, не пугай бабушку, - неожиданно засуетилась Яга, - тьфу ты, охламон, я уж подумала, опять паразиты какие появились. А это подарок.
- Горыныча? – догадался Иван.
- Его самого, - кивнула Яга, - давно дело было, летал змеюшка в края северные, помогал плотнику известному Нестору строить церковь деревянную в Кижах. Ох и золоторукий человек был, только топором и без единого гвоздя красоту неземную создал. В благодарность мастер предложил Горынычу из дерева, что тот прикажет, вырезать. Вот Калистратушка и учудил.
- Мы с Виссарионычем по воду пошли, вертаемся – батюшки – светы, а над дверью уже прибито и так, что не оторвать. Не пужайся, Елисеевна, говорит, это подарок тебе, из Кижей святых, от любопытного глаза защита. И назвал он черепушки-то эти чудно, как-то, махнитики, говорит.
- Значит, топор?- уже зная ответ, спросил сержант.
- Нестора, - кивнула Яга, - он, когда совсем старый стал, духам лесным его отдал, наказал мне передать, чтобы и после смерти мастерство живым оставалось. Люди завистливые баили, что плотник топор в озеро выбросил, дабы никто красоты, Кижам подобной, создать не смел, да только враки это. Коль руки золотые, то и душа светлая, а рази ж такой человек инструмент зазря губить будет?
- Мяв, - согласился Виссарионыч.
- А ваша избушка, - догадался Иван.
- Истинно, - кивнула Яга, - топором, в котором живет мастерство Нестора – плотника великого, изукрашена. Как только мы с Виссарионычем по делам, сразу за работу принимается. Что ж мы на улице то стоим, заходи в дом, гость дорогой.
Кот по-хозяйски открыл дверь и с поклоном пропустил хозяйку и сержанта, который уже понимал, что увидит не описанные в сказках ужасы а…
Умопомрачительную чистоту. Пол и посуда блестели, небольшая кровать была укрыта вязаными кружевами. Окна сверкали так, что было больно глазам. На стенах с любовью были развешены расшитые разноцветными нитями полотенца. Печь сияла белизной, огромный сундук, притаившийся в углу – невероятным переплетением резных и кованых узоров. А на нём, заботливо укрытая, поблескивала… гармонь.
- Прошу к столу, воин.
Благоразумно решив, что Яга сама расскажет историю появления инструмента, Иван присел.
Старушка, словно забыв о возрасте, порхала, как бабочка, выставляя угощения.
- Елисеевна, у вас тут и ферма с пасекой свои? – сержант во все глаза смотрел на крынку свежего молока, миску с душистым медом, теплый ароматный хлеб, дымящуюся картошку в чугунке, вареные яйца и стрелки свежего лука.
- Ты кушай, милок, кушай, - бабка присела и несколько минут, украдкой вытирая слезы, смотрела, как изголодавшийся воин жадно набросился на еду.
- Куда уж мне хозяйство держать, это Домовые, чтоб им не чихалось, труженики домашние, бабушку радуют. Благодарят за защиту.
Иван вопросительно промычал набитым ртом.
- Ты, Ванюша, ешь, не отвлекайся, а я рассказывать буду. Война как пришла, побежали люди - старики, бабы, да дети малые - от ворога лютого. А тот деревеньки пустые сжигает. Вот Домовые и попросили защиты домов их, ко мне приходили, на жизнь жалились. Мы с Виссарионычем думали – думали, да и решили Потапыча, Кощеюшку то есть, к дело праведному привлечь.
- Он ить добрый, мушку не обидит, а сказки врут. Не воровал он девиц красных, сами они сбегали к нему, и девки молодые, и бабы замужник. Кому жених, родителями нареченный, не люб, а кого муженек спьяну побил. Всяко было.
- Вот и находили они защиту у Кощеюшки. Ибо хоть он и худой безмерно, за что Кощеем-то и прозвали, но с душою доброй и светлой. Приветливый, внимательный, а ухажер – каких поискать. Вот и укрывал он бедняжек, но сам ни одну и мизинчиком не тронул.
- Елисеевна, а как же «над златом чахнет», - не выдержал Иван.
- Дык какое злато, говорю ж, помогал он всем, а денег не брал, и не было их у него никогда, ибо болезнью редкой с малолетства страдает – лихорадкой сенной, её еще розовой называют, аллергия по научному. Не переносит Потапыч серебро и золото, сразу чих одолевает. От напасти этой уходил лечиться Кощеюшка в края далекие, за Великую стену, к лекарям тамошним.
- Помочь не помогло, а вот дракам иноземным обучился. Потому и говорили мужики разобиженные, кои невест и жен своих возвернуть хотели, что великий воин Потапыч, без меча армию разгонит. А по правде, он и не бил-то никого, так, забавы ради покатает по тропике, беседу нравоучительную проведет, да и отпустит с Богом.
- А чтобы впредь невестушек и жен своих ценили и берегли, пустили мы молву о Кощее Бессмертном. Знать должны женихи и мужи нерадивые, что коли девица сбежит, завсегда приют найдет у заступника. Наелся?
- Спасибо большое, - Иван довольно выдохнул, - было очень вкусно. А какую помощь Домовым обещали?
- Ох, запамятовала, - смутилась Яга, - вот мы Кощеюшку и отправили в деревню соседнюю, немца встретить. С утра Потапыч там был, в крайней хате расположился и наказал яиц куриных принести. А уж к полудню завоняли моторами своими вороги проклятущие.
- Остановились у крайней хаты, из повозок повыскакивали, и давай дверь ломать:
«Матка, яйко, шнеллер, шнеллер!».
Вот Кощеюшка – то с полным лукошком яиц к ним вышел, да в уточку поиграл.
- Во что поиграл? – не понял сержант.
- В уточку, - удивилась непонятливости гостя Яга, - в смерть свою, помнишь, небось, игла в яйце, яйцо в утке…
Иван рухнул на пол, захлебываясь от хохота.
- Смешливый ты, - улыбнулась старушка, - вот и Домовые хихикали, когда мне о том, как с ворогом Потапыч расправился, рассказывали. Баили, что и на самом деле немчура чудно убегала. Враскорячку, чисто уточки. На всех лукошка не хватило, так пока Кощеюшка в дом за вторым сбегал, остальных как ветром сдуло. С тех пор никто деревеньку не трогает. Ты молочка-то попей, свеженькое.
Поднявшись, сержант с благодарностью взял кружку и с удовольствием выпил.
- Спасибо, Елисеевна, вот скажите, у вас каждый день такое изобилие? – он показал рукой на стол.
- Что ты, Ванечка, мне много ли надо? Хлеба корку да яичко вареное, и Виссарионычу сметаны крынка.
- А.., - пораженный неожиданной догадкой, спросил Иван.
- Для гостя дорогого накрыто, тебя я ждала, воин, - Яга не улыбалась, - за тобой и к родничку ходила.
продожение следует
© Copyright: Андрей Авдей
