Великие истории любви. Николай Резанов и истинная история «Юноны» и «Авось»

Донесение инспектора Русской Америки Николая Петровича Резанова министру коммерции графу Румянцеву, посланное из Сан-Франциско 17 июня 1806 года:
«Здесь должен я Вашему Сиятельству сделать исповедь частных приключений моих. Ежедневно куртизуя гишпанскую красавицу, приметил я предприимчивый характер её, честолюбие неограниченное, которое при пятнадцатилетнем возрасте уже только одной ей из всего семейства делало отчизну её неприятною. Всегда шуткою отзывалась она об ней:
«Прекрасная земля, тёплый климат. Хлеба и скота много, и больше ничего».
Я представил российский климат посуровее и притом во всём изобильней, она готова была жить в нём, и, наконец, нечувствительно поселил я в ней нетерпеливость услышать от меня что-либо посерьёзнее до того, что лишь предложил ей руку, то и получил согласие».
В Петербурге донесению не особенно удивились: это заморское сватовство Николая Петровича вписывалось в логику всей его жизни…

«Знал многих женщин, схоронил жену»

Никаким графом Николай Петрович Резанов не был. Он родился в обедневшей дворянской семье в Петербурге 28 марта 1764 года. Вскоре его отца назначили председателем гражданской палаты губернского суда в Иркутске, и семья переехала в Восточную Сибирь.
Николай получил домашнее образование — видимо, очень недурное, потому что знал кроме прочего пять иностранных языков. В 14 лет он поступил на военную службу сначала в артиллерию. Потом за статность, сноровистость и красоту его перевели в лейб-гвардии Измайловский полк. Без протежирования со стороны Екатерины II здесь, видимо, не обошлось — иначе трудно объяснить резкий взлёт его карьеры. Во время поездки императрицы по Крыму в 1780 году Николай лично отвечал за её безопасность, а было ему всего-то 16 лет (так что вряд ли дело объяснялось большой опытностью в деле обеспечения безопасности царствующих особ). Неотлучно, день и ночь, он находился тогда при матушке-царице, а потом что-то произошло. Видно, государыня почему-то осталась Николаем недовольна. Во всяком случае, военную службу он оставил и надолго исчез из окружения императрицы.Платон Зубов (портрет фаворита Екатерины II)

Пришлось идти по штатской линии. Молодой Резанов поступил на скучнейшую должность в псковский гражданский суд. А затем — новый резкий скачок карьеры. Его вызвали в столицу и дали место начальника канцелярии у графа Чернышова, а вскоре перевели на ту же должность к самому Гавриилу Романовичу Державину, секретарю императрицы для доклада по «сенатским мемориям». Таким образом через 11 лет Резанов снова вошёл в поле зрения Екатерины. И тогдашний её фаворит Зубов считал Николая опасным конкурентом. Поговаривали, что именно ревности Зубова Николай Петрович был обязан командировкой в Иркутск, где он должен был решать вопрос с купцом Шелиховым, просившим императрицу предоставить ему монополию на пушной промысел у тихоокеанского побережья России. И что якобы Зубов намекнул Николаю Петровичу, что, если тот надумает в Петербург воротиться, на свободе долго не пробудет…
И вот Резанов в Иркутске. Григория Ивановича Шелихова, которого ему предстояло инспектировать неопределённое время, прозвали «русским Колумбом» за то, что он в 1783 году, построив на собственные средства три судна, сплавал в Америку и завёл там российские поселения и пушной промысел. Словом, Григорий Иванович был человеком предприимчивым. И инспектора петербургского взял в оборот мгновенно, руками старшей дочери, 15-летней Анны: девушки с тугой русой косой и выпуклыми синими серьёзными глазами. Резанову было тогда уже тридцать…
Свадьбу сыграли в Иркутске 24 января 1795 года. Не слишком богатый Резанов взял за невестой хорошее приданое, а Анна получала дворянский титул. А через полгода сильный, крепкий, довольно молодой ещё Григорий Иванович скоропостижно скончался, и Николай сделался совладельцем его капитала.
Вернуться в столицу Николай Петрович осмелился сразу после смерти императрицы и, соответственно, падения графа Зубова. Новый император Павел принял его милостиво и удовлетворил прошение о создании на основе промыслов Шелихова и других сибирских купцов единой Российско-американской компании, представительство которой учреждалось в Петербурге, а главой назначался сам Николай Петрович Резанов. Пайщиками компании стали даже члены императорской семьи. Примерно в это же время его сделали и обер-секретарем Правительствующего сената. Большая карьера, очень большая. Особенно для небогатого дворянина из захудалого рода…

Счастью и благополучию пришел конец, когда от родовой горячки умерла жена, оставив на руках Николая Петровича годовалого сына Петра и дочь Ольгу 12 дней от роду. Это в стихах у Вознесенского Резанов отзывается о жене как о чем-то в своей жизни второстепенном. В реальности Николай Петрович жену свою очень любил и горевал по ней. Писал:
«Восемь лет супружества нашего дали мне вкусить всё счастье жизни сей как бы для того, чтобы потерею её отравить, наконец, остаток дней моих».
Он думал с тоски удалиться от людей, забиться с детьми куда-нибудь в глушь… Но вмешался император (к этому времени уже не Павел, а его сын, Александр I). Не желая отпускать Резанова в отставку, он назначил его послом в Японию с тем, чтобы наладить торговлю: Россия хотела продавать Японии пушные товары, мамонтовую и моржовую кость, рыбу, кожи, сукно, а покупать — пшено, штыковую медь и шёлк (чрезвычайно проблематичное поручение, если учесть, что японцы уже более полутора веков вели политику жёсткого изоляционизма, с западными странами не торговали, отношений не поддерживали, никого к себе не пускали)… Это посольство решено было совместить с кругосветным путешествием, в которое вот-вот готовы были отплыть корабли «Надежда» и «Нева» под командованием капитанов Крузенштерна и Лисянского. Указом государя Резанов назначался «полным хозяйским лицом во время вояжа», то есть главою экспедиции…

«В море соли и так до чёрта, морю не надо слёз»

Эта экспедиция готовилась уже год. Иван Фёдорович Крузенштерн по праву считался её руководителем. Ему принадлежала идея, и разработка маршрута, и организация. Мало того, ради экспедиции он оставлял молодую жену на сносях. В общем, назначение штатского чиновника «полным хозяйским лицом» стало для Крузенштерна совершеннейшим сюрпризом. Впрочем, он не отнесся к этому всерьёз, полагаясь на морской устав, принятый ещё Петром I, где было ясно сказано: на корабле только один хозяин — капитан, а все, находящиеся на борту, вне зависимости от их должности, звания и положения, находятся в его полном подчинении…
Недоразумения начались уже во время погрузки. На компактной «Надежде» (парусный шлюп длиной 35 метров) было не так много места, и свита, полагавшаяся послу, чрезвычайно стеснила экспедицию. Что же касается самих Резанова и Крузенштерна, за неимением второй командирской каюты им пришлось поселиться в одной (очень маленькой — всего шесть квадратных метров и с низким потолком).
26 июля 1803 г. в 10 часов утра «Надежда» и «Нева» вышли из Кронштадта. В ноябре русские корабли впервые пересекли экватор. Капитаны Крузенштерн и Лисянский сблизили свои шлюпы, команды были выстроены в парадном порядке на палубах, и над экватором грянуло громоподобное русское «Ура!». Потом переодетый Нептуном матрос потрясал трезубцем, приветствуя первых русских в Южном полушарии. Потом купались в Атлантике сами и купали скотину: свиней, коз, корову с телёнком — их швыряли за борт, а потом вылавливали из воды (это делалось скорее из санитарных соображений, ведь в тесных корабельных стойлах скотина изрядно запаршивела).
Рождество встретили у берегов Бразилии. Оба корабля требовали основательного ремонта: на «Неве» сгнила часть обшивки, на «Надежде» повреждены грот- и фок-мачты. Для экспедиции корабли покупали в Англии как новые, а оказались — б/у. При чистке днищ обнаружились даже прежние названия: «Леандр» и «Темза». Пока стояли в доке, разразился скандал с местными властями. Виной всему — enfant terrible экспедиции, член посольской свиты Резанова молодой граф Фёдор Толстой (его приняли за контрабандиста, а он, вместо того чтобы объясниться, открыл по полицейским стрельбу).Фёдор Толстой-Американец (картина неизвестного художника XIX века в музее Льва Толстого на Пречистинке)

Это был чрезвычайно яркий, храбрый и беспокойный человек, обожавший опасные проказы. Фёдор Толстой прославился, отважившись подняться на воздушном шаре весьма несовершенной конструкции. Был бретёр (то есть без конца дрался на дуэлях и специально для этого ввязывался в ссоры. В частности, должен был драться с Пушкиным – друзья еле уладили дело).
В экспедицию его поспешили пристроить, когда он вызвал на дуэль полковника собственного полка (неслыханная дерзость). И вот теперь на корабле Фёдор Иванович выделывал всякие штуки. Однажды напоил старика корабельного священника и, пока тот спал прямо на палубе, припечатал его бороду к полу казённой сургучной печатью. А когда священник очнулся, Толстой цыкнул на него:
«Лежи, вставать не смей! Видишь, казённая печать!»
И старик в итоге, плача, отстриг себе бороду ножницами по самый подбородок. В другой раз Толстой затащил в капитанскую каюту орангутана (на борту был небольшой зоопарк, пополнявшийся на всех стоянках) и научил, как поливать чернилами лист бумаги. Вот только граф Толстой использовал чистый лист. А орангутан — капитанский дневник Крузенштерна, лежавший на столе. Но что взять с обезьяны, а Толстой не виноват.Татуировка Толстого имела примерно такой образец (абориген с острова Нукагива, с ног до головы покрытый татуировками)

На острове Нукагива Фёдор Иванович сходил к туземному мастеру татуировок и вернулся покрытый с ног до головы затейливым орнаментом. Позже в России, когда потерявший терпение Крузенштерн высадил Толстого на берег, а тот ещё напоследок смотался на каком-то подвернувшемся корабле на Алеутские острова и только после этого вернулся в Петербург, Фёдор Иванович фраппировал дам в светских гостиных, снимая фрак, жилет, рубашку и демонстрируя татуировки. В Петербурге его прозвали Американцем.
Между прочим, Фёдор Толстой-Американец сделался прототипом Зарецкого в пушкинском «Евгении Онегина» и Долохова в «Войне и мире» своего собственного двоюродного племянника – Льва Толстого.
А в «Горе от ума» Грибоедова он описан так:
«Ночной разбойник, дуэлист, в Камчатку сослан был, вернулся алеутом. И крепко на руку не чист».
Это уж имелось в виду, что Толстой передёргивает в карты (кстати, именно это и послужило причиной ссоры с Пушкиным. Когда Пушкин сказал, что Толстой мошенничает, тот ответил:
«Да я сам это знаю, но не люблю, чтобы мне это замечали».
Впрочем, он возмущался, что Грибоедов насчёт карт выразился не ясно и могут подумать, что речь, не дай Бог, о взятках. Толстой даже пояснял публике на представлениях «Горе от ума» в Петербурге, что «крепко на руку не чист» — это не о взятках, а именно о картах. В конце концов он женился на цыганской плясунье, произвёл на свет 12 болезненных детей и искренне считал, что те умирают один за другим во искупление погубленных им на дуэлях душ. И с каждой детской смертью вычёркивал по одному имени из своего синодика, а сбоку писал: «квит».
Неудивительно, что такой человек почти сразу двумя-тремя шуточками сумел поссорить начальников экспедиции: Резанова и Крузенштерна. Дошло до того, что они, живя в одной каюте, перестали разговаривать и сообщались друг с другом только посредством переписки, причем весьма язвительной. «Взрыв» произошел на Маркизских островах, через девять месяцев после отплытия из России.
Там нужно было пополнить запасы еды, и Крузенштерн, заметив уважение местных жителей к европейским железным топорам, запретил обменивать эти топоры на что-либо, кроме свиней, чтоб не сбивать цену. А Резанов, ни о чем не зная, отправил своего слугу на берег, чтобы обменять несколько топоров на этнографические редкости (глиняные плошки, бусы, деревянные скульптурки — он собирал коллекцию для императора). Всё, что слуге удалось выменять, капитан приказал отобрать и вывалить на палубе в назидание остальным.Иван Фёдорович Крузенштерн

Резанов вспоминал:
«Чувствуя таковые наглости, увидя на другой день на шканцах Крузенштерна, сказал я ему: «Не стыдно ли вам так ребячиться и утешаться тем, что не давать мне способов к исполнению на меня возложенного?» Вдруг закричал он на меня: «Как вы смели мне сказать, что я ребячусь!» «Так-то, сударь мой, — сказал я, — весьма смею, как начальник ваш».
К несчастью, перепалка случилась не где-нибудь, а, как упомянул Резанов, именно на шканцах — самом священном для любого моряка капитанском месте. По морскому уставу любые пререкания с капитаном на шканцах наказываются вдвойне. А тут — такая дерзость! Словом, Резанов по неопытности в морских делах не придал этому обстоятельству особого значения, а вот Крузенштерн оскорбился немыслимо…
«Спустя несколько времени приехали с «Невы» капитан-лейтенант Лисянский и мичман Берг, — продолжает Резанов.
— Созвали экипаж, объявили, что я самозванец, и многие делали мне оскорбления, которые, наконец, при изнурённых силах, повергли меня без чувств. Вдруг положено вытащить меня на шканцы к суду».
Его вытащили из каюты совершенно больного. Потребовали предъявить царский рескрипт. Николай Петрович подчинился. Морские офицеры прочли бумагу и спросили:
«Кто подписал?»
«Государь наш Александр», — ответил Резанов.
«Да кто писал?» — спросили они.
«Не знаю», — честно ответил посол.
«То-то, — заключили офицеры.
— Мы хотим знать, кто это писал. Император, может, и не глядя подпись поставил. А пока мы этого не знаем, нет у нас начальника, кроме Крузенштерна». И тут же раздались крики матросов: «Заколотить его, скота, в каюту!»
Оскорбленный Резанов сам спустился туда и более каюты не покидал до самого прибытия в Петропавловск.Японцы и поджидающий их Резанов на борту «Надежды»(рисунок Николай Резанов) 

Там Резанов написал жалобу генерал-губернатору Камчатки: дескать, экипаж экспедиции во главе с Крузенштерном взбунтовался. Крузенштерну было о чем задуматься:
«Его превосходительство господин Резанов в присутствии областного коменданта и более десяти офицеров называл меня бунтовщиком, разбойником, казнь определил мне на эшафоте, другим угрожал вечною ссылкою. Признаюсь, я боялся. Как бы Государь ни был справедлив, но, будучи от него в 13000-х верстах, — всего ожидать можно…»
Насилу генерал-губернатору удалось их помирить. 8 августа 1804 года командир корабля «Надежда» Иван Фёдорович Крузенштерн и все офицеры явились в квартиру Резанова в полной форме и извинились за свои проступки. Резанов согласился продолжать путь в том же составе. Взяв у генерал-губернатора Камчатки двух унтер-офицеров, барабанщика и пять солдат (почетный караул посла), «Надежда» двинулась в Японию («Неву» тем временем Лисянский повёл на Аляску).

«Под российским крестовым флагом»

26 сентября 1804 г. «Надежда» прибыла в Нагасаки. У входа в бухту Крузенштерн приказал стрелять из пушек, как и положено в столь торжественных случаях. И тут же залив расцвёл разноцветными фонарями и парусами: целая флотилия японских лодок двинулась к русскому кораблю. И вот на борт «Надежды» поднялись переводчики и чиновники. Они приветствовали русских, приседая и держась за коленки по местному обычаю. Но просили из пушки больше не стрелять и вообще сдать весь порох и оружие (кроме офицерской шпаги самого Резанова) и не входить в залив. Что ж! Крузенштерн бросил якорь, где ему указали. Простоять там пришлось… более полугода.
Все эти полгода японцы держались крайне вежливо: постоянно приседали, держась руками за коленки, улыбались, радостно кивали. Доставляли русским всё, что угодно, по малейшему требованию: пресную воду, свежайшие продукты, корабельные материалы для починки судна… Но платы за всё это не брали и в гавань корабль не пускали.
Самому Резанову было позволено сойти на берег и ждать ответа из столицы, от японского императора, к которому повезли грамоту от русского царя и дары. Послу предоставили роскошный дворец, но за его пределы выходить не дозволяли и к Николаю Петровичу никого не впускали. Наконец в марте прибыл сановник из Иеддо (так в те времена назывался Токио). Ответ он привёз неутешительный: император крайне удивлён прибытием русского посольства, принять его не может и торговли не желает и просит, чтобы русский корабль покинул Японию. Мол, уже 200 лет как решено, что японцам пользы нет выезжать из своей страны или к себе кого-то пускать. Даже дары не были приняты, и сановник с почтительным поклоном вернул их Резанову. Возможно, японскому императору они просто не понравились, потому что подобраны были неудачно: фарфоровая посуда (и стоило везти её из Европы в Японию, где в фарфоре разбирались куда лучше!), ткани (уступавшие качеством местному шёлку), наконец, меха, среди которых было слишком много чернобурой лисы, а ведь в Японии лисица считается нечистым, дьявольским животным.
Резанов не воздержался и наговорил сановнику дерзостей: мол, наш император помогущественнее вашего будет, и с его стороны это большая милость, которая «из единого человеколюбия к облегчению ваших недостатков последовала» (так и сказал!). Переводчики пугались, вздыхали, ёрзали, но Николай Петрович всё настаивал, чтоб переводили. Дело было провалено окончательно. Пожалуй, посольство это не только не приблизило момент налаживания дипломатических отношений между Японией и Россией, но скорее отдалило его. Но при этом Резанов вошёл в японские учебники истории как человек весьма достойный и почтенный.Крузенштерн (слева) и Резанов (справа), японская гравюра

Вернувшись в Петропавловск, Николай Петрович узнал, что император, наградив Крузенштерна орденом Св. Анны II степени, ему самому пожаловал только табакерку, осыпанную бриллиантами. Это означало, что высшая власть приняла в конфликте скорее сторону капитана. От участия в первой русской кругосветной экспедиции Николай Петрович был освобождён — ему предлагалось теперь съездить с инспекцией в русские поселения на Аляске. А Крузенштерн помчался догонять Лисянского в Атлантическом океане.

«И девизом «Авось»

И вот Резанов в Ново-Архангельске, на острове Ситха. Положение, в котором он застал русскую колонию, было ужасно. Продукты им доставляли исключительно из России — через всю Сибирь в Охотск, оттуда морем… На это уходили месяцы, всё приходило испорченным. Контакты с «бостонцами» — американскими купцами — не заладились. Словом, поселенцы просто вымирали с голоду. Резанов развил там самую бурную деятельность: выторговал у купца Джона Вольфа судно «Юнона», под завязку гружённое продуктами, так что тот и опомниться не успел. Не говоря уж о том, что Вольф вообще совершенно не собирался продавать «Юнону».
Но это было лишь частичное решение проблемы. Надвигалась зима, и до весны продуктов с «Юноны» поселенцам бы не хватило. Резанов велел строить ещё одно судно с говорящим именем «Авось» и снарядил таким образом маленькую экспедицию из двух кораблей на юг, в Калифорнию. К этому времени уже полкоманды погибало от цинги.
«Спасём колонии от голодной смерти. Или погибнем. Авось всё-таки спасем!» — вот с каким девизом они отправились в путь.
В марте 1806 года «Юнона» и «Авось» пришвартовались в заливе Сан-Франциско. Калифорния в то время принадлежала Испании, а Испания была союзницей Наполеона, который на тот момент воевал с Четвёртой коалицией, куда входила Россия. Словом, комендант Сан-Франциско, по идее, просто не должен был принимать у себя русских. Кроме того, любые сношения колонистов с чужеземцами в обход Мадридского двора не приветствовались. И всё же Резанов сумел пробиться к калифорнийцам! Мало того, за шесть недель пребывания там он совершенно покорил губернатора Верхней Калифорнии Хосе Арильягу и коменданта крепости Хосе Дарио Аргуэльо. Дочерью последнего и была 15-летняя Донна Мария де ла Консепсьон Марселла Аргуэльо. Она же Кончита…
Кончита выглядела как-то так(портрет возлюбленной Николая Резанова). 

Один из участников экспедиции Резанова корабельный врач Георг Лангсдорф записал в своем дневнике:
«Она выделяется величественной осанкой, черты лица прекрасны и выразительны, глаза обвораживают. Добавьте сюда изящную фигуру, чудесные природные кудри, чудные зубы и тысячи других прелестей. Таких красивых женщин можно сыскать лишь в Италии, Португалии или Испании, но и то очень редко».
И еще:
«Можно было бы подумать, что Резанов сразу влюбился в эту молодую испанскую красавицу. Однако ввиду присущей этому холодному человеку осмотрительности, я скорее допущу, что он просто возымел на неё какие-то дипломатические виды».
Может быть, доктор просто ошибался? Но и сам Резанов в своих докладах в Россию не выглядит человеком, потерявшим голову от любви.
Графу Румянцеву он пишет:
«Предложение моё (руки и сердца Кончите — прим.) сразило воспитанных в фанатизме родителей её. Разность религий и впереди разлука с дочерью были для них громовым ударом. Они прибегли к миссионерам, те не знали, на что решиться, возили бедную Консепсию в церковь, исповедовали её, убеждали к отказу, но решимость её, наконец, всех успокоила. Святые отцы оставили разрешение за римским престолом, но согласились помолвить нас по соглашению, что до разрешения Папы было бы сие тайною. С того времени, поставя себя как близкого родственника коменданту, управлял я уже портом Его Католического Величества так, как того требовала польза России, и Губернатор крайне изумился, увидев, что, так сказать, он сам в гостях у меня очутился. На «Юнону» привозить начали хлеб, и в таком количестве, что просил уже я остановить подвозку, ибо не могло судно моё принять более».
А свояку и совладельцу Российско-американской компании Николай Петрович и вовсе признавался:
«Из калифорнийского донесения моего не сочти, мой друг, меня ветреницей. Любовь моя у вас в Невском под куском мрамора, а здесь следствие энтузиазма и новая жертва Отечеству. Консепсия мила, как ангел, прекрасна, добра сердцем, любит меня; я люблю её и плачу о том, что нет ей места в сердце моём, здесь я, друг мой, как грешник на духу, каюсь, но ты, как пастырь мой, сохрани тайну».
Свидетели событий считали, что и со стороны Кончиты здесь было больше расчёта, чем страсти:
«Резанов, заметив в Консепсии независимость и честолюбие, старался внушить этой девице мысль об увлекательной жизни в столице России, роскоши императорского двора и прочем. Он довел её до того, что желание сделаться женою русского камергера стало вскоре любимою её мечтою. Одного намёка, что от неё самой зависит осуществление её видов, Резанову было достаточно для того, чтобы заставить её действовать согласно его желаниям».
И вот сразу после обручения жених покидал невесту с тем, чтобы вернуться в Петербург и просить ходатайства императора перед папой римским о согласии на брак. Николай Петрович рассчитал, что на это вполне хватит два года. Кончита заверила его, что будет ждать…
11 июня 1806 года отяжелевшие «Юнона» и «Авось» отвалили от калифорнийской земли, увозя спасительные для русской колонии на Аляске 2156 пудов пшеницы, 351 пуд ячменя, 560 пудов бобовых. Через месяц были уже в Ново-Архангельске. Здесь Николай Петрович успел сделать одно крайне интересное распоряжение: послал отряды своих людей в Калифорнию отыскивать подходящее место для организации Южных поселений в Америке. Такое поселение в калифорнийской бухте: крепость, несколько домов и 95 жителей — даже было организовано. Но место было выбрано неудачно: бухту то и дело заливало наводнениями, и через 13 лет русские оттуда ушли. Возможно, если б Резанов к ним вернулся, он нашёл бы выход и закрепил за Россией калифорнийские земли; во всяком случае, американский адмирал Ван Дерс утверждал:
«Проживи Резанов на десять лет дольше, и то, что мы называем Калифорнией и Американской Британской Колумбией, было бы русской территорией»…

«Я тебя никогда не забуду»

Наспех закончив дела на Аляске, Резанов сломя голову помчался в Петербург. Ему не терпелось поскорее реализовать свои «американские» честолюбивые планы… А может, всё-таки не терпелось вернуться к Кончите (был ли Резанов вполне искренен в своих письмах родственникам и начальству и не преуменьшал ли силу личного в этой истории — кто знает?). Как бы то ни было, он торопился. В сентябре он уже был в Охотске. Надвигалась осенняя распутица, и ехать дальше было никак нельзя, но Николай Петрович ничего не желал слушать. Отправился верхом. По дороге, перебираясь через реки, он несколько раз падал в воду — лёд был слишком тонок и проламывался. Несколько ночей пришлось провести прямо на снегу. Словом, Николай Петрович страшно простудился и пролежал в горячке и беспамятстве 12 дней. А едва очнувшись, снова пустился в путь, совершенно не щадя себя…
В один морозный день Резанов потерял сознание, упал с лошади и сильно ударился головой оземь. Его довезли до Красноярска, где 1 марта 1807 года Николай Петрович умер. Ему было 42 года…
Через 60 лет грянул тяжёлый бюджетный кризис, и Россия за бесценок продала Аляску вместе со всеми владениями Российско-американской компании. Планам Резанова не дано было осуществиться. Но славу в веках он всё-таки снискал — благодаря Кончите и «Ленкому». Настоящая Кончита вовсе не ждала его 35 лет, как в знаменитой рок-опере. Нет. Только чуть больше года каждое утро выходила на мыс, садилась на камни и смотрела нa океан. Ровно на том месте, где теперь опора знаменитого калифорнийского моста «Золотые ворота»…
А потом, в 1808 году, Кончита узнала о смерти жениха: родственник Николая Петровича написал письмо её брату. Прибавив, что синьорита де Аргуэльо свободна и может выйти замуж, за кого пожелает. Но она отвергла эту ненужную ей свободу. За кого ей было выходить, какие мечты лелеять? Двадцать лет Кончита после этого жила с родителями. Занималась благотворительностью, учила грамоте индейцев. Потом ушла в монастырь Святого Доминика под именем Мария Доминга. Вместе с монастырём переехала в город Монтеррей, где и умерла 23 декабря 1857 года. Пережив, таким образом, Резанова на полвека…
Не так давно, в 2000 году, в Красноярске на могиле Резанова поставили памятник — белый крест, на одной стороне которого написано: «Николай Петрович Резанов. 1764—1807. Я тебя никогда не забуду», а ниже — «Мария Консепсьон де Аргуэльо. 1791—1857. Я тебя никогда не увижу». На открытие приехал шериф Монтеррея — специально, чтобы развеять там горсть земли с могилы Кончиты. Обратно он увёз горсть красноярской земли — Кончите.

Памятник Николаю Петровичу Резанову, а точнее мемориальный комплекс был открыт в Красноярске в 2007 году на площади перед Большим концертным залом.В архитектурный комплекс входит памятник командору, надгробие, которое установлено на предположительном месте могилы Резанова, и фонтан - вращающийся глобус со схематичным изображением маршрута движения первой русской кругосветной экспедиции.
Открытие комплекса состоялось 9 июня 2007 года накануне Дня города.
по рассказам Ирины Стрельниковой Николай Резанов
https://drug-gorod.ru/yunona-i-avos-nikolay-rezanov/