Культпроссвет. Сложные режиссеры выходят из провинции

В начале августа в театре драмы стартует новая «Лаборатория», которая будет посвящена творчеству русского драматурга Александра Николаевича Островского. Не за горами и новый сезон. «Краснодарские известия» побывали на встрече с Владиславой Куприной, которая приезжала в театр драмы с лекцией.

«Золотая маска» — это лотерея

Театр сегодня все чаще разрывает шаблоны. Купив билет на спектакль, можно запросто оказаться на развалинах, в подвале заброшенного дома или даже в бассейне, и это тоже будет театр: смелый, шокирующий, новый. Заядлых театралов удивить сложно, а любители не всегда согласны с необычным видением того или иного классического произведения и требуют, чтобы искусство говорило на понятном всем языке. Режиссеры и критики поясняют: нужны насмотренность и полное погружение в процесс, иначе эффекта не будет.

— Владислава, вы посмотрели один из последних спектаклей Краснодарского театра драмы в постановке Дмитрия Егорова «Записки из Мертвого дома»,⁽¹⁶⁺⁾ что можете сказать?

— Обычно люди ждут от Достоевского страданий, через которые и происходит очищение, а здесь мы видим очень личное высказывание режиссера о природе свободы. Спектакль абсолютно традиционный по форме, с публицистическими элементами, но  не традиционен внутри и разбирается со сложными философскими вопросами.

— Из декораций только огромный железный занавес, он же нары. Как вам сценография?

— Эта работа не для большой сцены, по идее, это малая форма, но поставлено здорово и сделано смело. Этот огромный железный занавес выдавливает людей, они как бы зажаты в нем, и мы всматриваемся в самого человека. Я хочу сказать, что пространство — это не обслуживающий персонал спектакля. Оно должно добавлять смысла, но при этом не дублировать. Это такой же важный текст, как режиссура, и существеннее артиста на сцене.

— Хороший спектакль — какой спектакль?

— Когда я говорю хороший спектакль, я имею в виду интеллектуальный, который работает с рефлексией, говорит о сложном человеке и сложных проблемах. Я все-таки критик. К зрительскому театру отношусь нежно, но предпочитаю, чтобы до конца было непонятно. Если в первые пять минут я понимаю, в чем дело, мне обычно не очень интересно. Но это издержки профессии, у зрителей другой подход.

— «Записки» могли бы получить «Золотую маску»?

— Не могу вам сказать, потому что «Маска» — это всегда лотерея. А вообще критики считают, что номинация гораздо важнее лауреации. Это долгий путь театра и внимательный взгляд десяти профессионалов, которые ничем не занимаются в жизни, только смотрят спектакли и разбирают их по костям.

Интересные режиссеры рождаются в провинции

— Что дает участие в фестивале провинциальным театрам?

— Зачастую это единственный способ привезти спектакль и показать его в столице. Важно, чтобы открывались новые имена, чтобы провинциальные театры видели и слышали друг друга, и «Маска» — это шанс для них. Мы видим, что вы делаете, и ценим это и верим в вас — вот для этого.

— Как происходит процесс отбора спектаклей?

— Театры после премьеры присылают видеозаявки, так как объездить всю страну физически невозможно. Как только они приходят в «Маску», тут же перенаправляются экспертам. Мы смотрим спектакль на видео, оцениваем и, в зависимости от оценок, принимаем решение: смотреть его вживую или нет. В прошлом сезоне я посмотрела 600 с лишним спектаклей за один только театральный сезон: 400 на видео и 200 с небольшим вживую. Большая часть премьер оказалась в провинции, и я жила в самолете. Каждый спектакль мы проговариваем, обсуждаем. Чтобы вы понимали, сражается 10 критиков, после чего появляется список номинантов. Далее выбирается жюри. Как правило, из них двое — это театральные критики, остальные — практики. Но зачастую в список номинантов попадают московские или питерские театры.

— То есть «Маска» не «покидает», условно, пределы Садового кольца?

— Экспертный совет проделывает огромную работу, трясется буквально над каждым номинантом — Новосибирском, Красноярском, Нижнекамском, чтобы его, не дай бог, не выкинули. Но приходит жюри, которое не выезжает за пределы Москвы. Какая-нибудь уважаемая актриса смотрит спектакль в эксперименте и спрашивает: «А это что, театр?» И ей критики пытаются объяснить, что да, это театр, он и таким тоже бывает, это просто другие формы. В общем, каждый год одна и та же история. Лауреатами становятся столичные постановки.

— В чем основные отличия столичных театров от провинциальных?

— То, что может позволить себе художественный руководитель Большого драматического театра им. Товстоногова Андрей Могучий, например, который получил огромные деньги на постановку «Трех толстяков» (там  только одного песка на несколько миллионов), никто себе позволить не может. Столичный театр очень разнообразен. Это в первую очередь известные имена и очень большие деньги. Но провинциальный театр бывает намного более смелым и интересным. И в нем за последние 10 лет происходит много важных вещей. Рождение сложных режиссеров происходит в провинции, а не в Москве и Санкт-Петербурге.

Театр разрушает традиционную форму

— Что происходит с современным театром?

— Работа с личной памятью, я это так назвала бы. В театр все всегда приходит чуть позже, ему нужно все собрать, перевести на язык социума, сделать живым — театр в этом плане всегда немного позади. И вот эта тема работы с памятью стала видна по последним номинантам. Самое интересное, что в списках — большая и малая формы, где выигрывают в основном мастодонты, о чем я говорила, и этого очень мало. Лучше всего тема памяти, которая, казалось бы, должна принадлежать людям взрослым, подана в номинации «Эксперимент» молодыми людьми. Это та самая форма, про которую многие заслуженные артисты говорят потом: «А разве это театр?»

— Приведите пример, пожалуйста.

— В прошлом году был спектакль, который назывался «Театр в коробочке». Ты садишься, открываешь компьютер, бродишь по сайту, читаешь там обрывки фраз, слышишь звуки улиц, троллейбуса — погружаешься в иную реальность один на один с компьютером.

— И почему это театр?

— Это главный вопрос: что такое театр и как он работает? Театр — это всегда артист на сцене или театр — это артист в подвале либо на заброшенной стройке? Был еще один интересный по форме спектакль «Алло», где тебе в определенное время звонил телефон. Ты берешь трубку — и с тобой начинает разговаривать человек. Это длилось где-то на протяжении часа. Нет ни сцены, ни артиста, но есть работа с личной памятью, когда ты начинаешь выстраивать отношения через себя, свои эмоции и память. Бывает, что человек цепляется взглядом за какое-нибудь крыльцо — и вдруг распахивается дверь в его прошлое. Это важное открытие, которое сделала культура последних лет. Театр разрушает традиционную форму.

— Можно ли научиться понимать его?

— Он требует персональной работы. Если вы ходите с настроем: «Давайте мне тут показывайте» — пространство не станет разговаривать с вами. Этот тип театра всегда ждет от зрителя ровно того, чего театр традиционной формы не требует. Там зритель может вполне себе сидеть в кресле и ничего не делать.

— Как театральные критики решили вопрос, что считать театром, а что нет?

— Был спектакль по стихам Марины Цветаевой, который поставил Мобильный художественный театр. Нам выдали наушники, мы шли по маршруту, где был рассчитан каждый шаг. Тебе говорят: «Пройдите 20 шагов вперед, стойте. Видите мост?» Дальше начиналась история про Цветаеву, связанная с этим мостом. Чем это отличается от экскурсии, спросите вы? Театрально-критическое сообщество считает театром то, что активно преобразует пространство, подминает его под себя. То есть когда вы на музейной экскурсии в наушниках или с экскурсоводом, вы находитесь в музее, и он незыблем. Мы говорим про картину, но пространство не преображается, оно не работает.

— Люди приходят в театр и спрашивают: почему Ромео и Джульетта в джинсах?

— Как иначе? На сцене — современный человек, и он должен уметь балансировать между прошлым и настоящим. Зритель всегда чувствует фальшь. Дело не в костюмах, конечно, но для режиссера это одна из самых сложных задач — совместить прошлое и настоящее.

— Какой спектакль произвел на вас сильное впечатление в рамках «Маски»?  

— Очень часто с любовью и нежностью вспоминаю «Университет птиц» — спектакль о вымерших птицах. Сначала ты их видишь на картинках, потом заходишь в класс, где учишь их язык, идешь дальше, и там тебе вдруг показывают трагическую оперу про воробьев, потом включают историю про то, как в Китае решили истребить всех воробьев, потому что они уничтожали урожай. Дальше сердце просто разрывается от боли. Ты увидел всех вымерших птиц, выучил их язык — и вдруг в финале их начинают убивать камнями, и тебе демонстрируют эти кадры. А потом ты выходишь, и тебе дают крылья, и ты можешь полетать. Это самый трогательный спектакль, который я видела на «Маске». Конечно, он о хрупкости нашего мира. О том, как люди не понимают и не слышат друг друга, как истребляют природу, и это невыносимо больно.

Справка «Краснодарских известий»:

Владислава Куприна — театровед, театральный критик, завлит МТЮЗа, педагог ГИТИСа. Член Экспертного совета премии «Золотая маска» в разные годы. Печаталась в Петербургском театральном журнале, журналах «Сцена», «Театральная жизнь», газете «Экран и сцена». Член Ассоциации театральных критиков. Живет в Москве.

Материал подготовила Анна Климанц

Сообщение Культпроссвет. Сложные режиссеры выходят из провинции появились сначала на Краснодарские известия.