Главной внешней проблемой России в тот период были не шведы, а Крымское ханство. Где же конкретно безобразничал крымский хан? На самом деле, крымчаки безобразничали много где, а не только на Изюмском шляхе. Изюмский шлях, или Изюмская сакма — дорога (шлях, сакма), одно из ответвлений Муравского шляха. Для Руси она (он?) имела особое значение, поскольку если не все, то многие набеги крымчаков осуществлялись именно по Изюмскому шляху. Милославский — дьяку: — Пиши: «Царский указ». Приказываю: пoслать вoйскo выбить крымскoгo хана с Изюмскoгo шляха. Точку поставь. На самом деле дьяка наверняка изумил бы такой приказ, потому что он выглядел явным «волюнтаризмом». Государство, чья мощь была подорвана голодом, чумой и опричниной, находилось в состоянии кризиса, и совершать «превентивные походы» на степняков армия была не в состоянии. Главной задачей русских было не наступление, а оборона, подготовка к отражению нового вторжения крымского хана и строительство укреплений на ближних и дальних подступах к столице. Еще совсем недавно, летом 1571 года, войска крымского хана Девлет-Гирея (он же — Девлет I) подошли к Москве и едва ее не захватили. Как пишет историк Р. Скрынников: Вторжение Девлет-Гирея в мае 1571 г. застало русское командование врасплох. Реорганизация пограничной службы не была завершена. Станичники опасались, что за ложную тревогу им придется отвечать головами. В нашествии участвовали 40-тысячная Крымская орда, Большая и Малая ногайские орды и отряды черкесов. Нашлись и перебежчики, которые сообщили хану о плачевном состоянии русского войска и брались указать ему дорогу к Москве. Все это побудило Гирея попытаться захватить главный город Руси, чего он, изначально, по-видимому, не планировал. Изюмский шлях на примерной схеме шляхов центральной-южной РусиФото: Mach keinen Spuk. Собственная работа, по лицензии CC BY-SA 3.0 Что же сделал царь? Возглавил ли он лично оборону своей столицы? Вот как об этом пишет историк Н. М. Карамзин: Царь бежал!.. в Коломну, оттуда в Слободу, мимо несчастной Москвы; из Слободы к Ярославлю, чтобы спастися от неприятеля, спастися от изменников: ибо ему казалось, что и Воеводы и Россия выдают его Татарам! Москва оставалась без войска, без начальников, без всякого устройства: а Хан уже стоял в тридцати верстах! Но Воеводы Царские с берегов Оки, не отдыхая, приспели для защиты — и что же сделали? Вместо того, чтобы встретить, отразить Хана в поле, заняли предместия Московские, наполненные бесчисленным множеством беглецов из деревень окрестных; хотели обороняться между тесными, бренными зданиями… Хан подступил к Москве — и случилось, чего ожидать надлежало: он велел зажечь предместия… Небо омрачилось дымом; поднялся вихрь и чрез несколько минут огненное, бурное море разлилось из конца в конец города с ужасным шумом и ревом. Никакая сила человеческая не могла остановить разрушения: никто не думал тушить; народ, воины в беспамятстве искали спасения и гибли под развалинами пылающих зданий, или в тесноте давили друг друга, стремясь в город, в Китай, но отовсюду гонимые пламенем бросались в реку и тонули… Люди горели, падали мертвые от жара и дыма в церквах каменных. Татары хотели, но не могли грабить в предместиях: огонь выгнал их, и сам Хан, устрашенный сим адом, удалился к селу Коломенскому. В три часа не стало Москвы: ни посадов, ни Китая-города; уцелел один Кремль… Людей погибло невероятное множество: более ста двадцати тысяч воинов и граждан, кроме жен, младенцев и жителей сельских, бежавших в Москву от неприятеля; а всех около восьмисот тысяч. Приведенные Карамзиным цифры человеческих потерь являются, вне всяких сомнений, преувеличением (историки того времени, похоже, безоговорочно верили летописям), однако нельзя сомневаться в том, что десятки тысяч русских были убиты или уведены в рабство. Армия тоже понесла страшные потери, и, как пишет Р. Скрынников, в Москве осталось не более трехсот боеспособных воинов. Крымский поход на Русь. Миниатюра Лицевого летописного свода, XVI векФото: общественное достояние Бегство действительно можно поставить царю в упрек, хотя очевидно, что талантами полководца Грозный не обладал, и едва ли его присутствие могло бы предотвратить беду. Можно вспомнить, что и великий князь Дмитрий Донской, одержавший победу над Мамаем на Куликовом поле, в 1382 году во время нашествия золотоордынского хана Тохтамыша тоже оставил столицу. «Область его, страшно оскудевшая народом после Куликовского побоища, не могла выставить вдруг достаточного числа войска, и великий князь уехал сперва в Переяславль, а потом в Кострому собирать полки», — пишет историк С. М. Соловьев. В июне царь прибыл в сожженную столицу и в подмосковном селе Братошине принял гонцов крымского хана. Гирей вел переговоры с позиции силы и требовал отдать ему Казань и Астрахань. В ханской грамоте было написано: Жгу и пустошу Россию единственно за Казань и Астрахань; а богатство и деньги применяю к праху. Я везде искал тебя, в Серпухове и в самой Москве; хотел венца и головы твоей; но ты бежал из Серпухова, бежал из Москвы — и смеешь хвалиться своим царским величием, не имея ни мужества, ни стыда! Ныне узнал я пути государства твоего: снова буду к тебе, если не освободишь посла моего, бесполезно томимого неволею в России; если не сделаешь, чего требую, и не дашь мне клятвенной грамоты за себя, за детей и внучат своих. Царю пришлось выкручиваться, лавировать и даже унижаться. Он готов был обсуждать с ханом с передачу ему Астрахани. Однако тот, чувствуя слабость русских, требовал отдать ему и Казань. Что нам Астрахань даешь, а Казани не даешь, и нам то непригоже кажется: одной и той же реки верховье у тебя будет, а устью у меня как быть?! Кроме Казани, хан просил и денег, то есть, по сути, выплаты дани. Крымскотатарский всадник. Гравюра Авраама де Брейна, 1575 г.Фото: общественное достояние Царь был готов обсуждать и этот вопрос; одни историки рассматривали это как признак трусости Ивана, другие — как свидетельство его изворотливости и хитрости. Если это и была искусная дипломатия, она все равно не сработала, и хан собрался в новый поход на Русь. В его войско входили не только крымские татары, но и ногайцы, и турецкие отряды, включая янычар. По подсчетам некоторых современных историков, армия хана насчитывала до 60 тысяч человек. Бывший опричник Штаден писал: Города и уезды Русской земли — все уже были расписаны и разделены между мурзами, бывшими при крымском царе; какой кто должен держать. При крымском царе было несколько знатных турок, которые должны были наблюдать за этим: они были посланы турецким султаном по желанию крымского царя. Крымский царь похвалялся перед турецким султаном, что он возьмет всю Русскую землю в течение года, великого князя пленником уведет в Крым и своими мурзами займет Русскую землю. Скорее всего, эти слухи были преувеличены; времена Батыя ушли в далекое прошлое, и сил на осуществление такого рода планов у крымчаков явно не хватало. Тем не менее опасность была крайне велика, и она усиливалась тем, что за спиной Крыма стояла могущественная Османская империя, которая развивала экспансию во всех направлениях, а не только в сторону Руси (впрочем, это обстоятельство шло русским скорее на пользу, поскольку дробило силы турок). На этот раз русские войска оказались хорошо подготовлены к встрече незваных, но гаданых гостей, и в битве у села Молоди неподалеку от Москвы в августе 1572 года нанесли крымчакам сокрушительное поражение. Считается, что было убито и утонуло в Оке 27 тысяч татар; погибли все семь тысяч присланных султаном янычар и большинство крымских мурз, включая родственников самого Девлет Гирея. А множество знатных крымчаков попало в плен. «Битва решилась. Россияне победили: хан оставил им в добычу обозы, шатры, собственное знамя свое; ночью бежал в степи и привел в Тавриду не более двадцати тысяч всадников, как уверяют. Лучшие князья его пали; а знатнейший храбрец неверных, бич, губитель христиан Дивий мурза Ногайский отдался в плен суздальскому витязю Алалыкину. Сей день принадлежит к числу великих дней нашей воинской славы: россияне спасли Москву и честь; утвердили в нашем подданстве Астрахань и Казань; отметили за пепел столицы, и если не навсегда, то по крайней мере надолго уняли крымцев», — пишет Н. М. Карамзин. Покончив с опасным врагом, царь отменил опричнину и, как пишет Генрих Штаден в своих «Записках о Московии», впав из одной крайности в другую, даже запретил упоминать о ней. С этим пришел опричнине конец и никто не смел поминать опричнину под следующей угрозой: [виновного] обнажали по пояс и били кнутом на торгу. Опричники должны были возвратить земским их вотчины. И все земские, кто оставался еще в живых, получили свои вотчины, ограбленные и запустошенные опричниками. Казалось бы, после разгрома татар в генеральном сражении вопрос о Казани и Астрахани был решен окончательно и бесповоротно, однако побежденный Девлет-Гирей, подобно стоматологу Шпаку из пьесы Булгакова, никак не мог угомониться, снова и снова возвращаясь к этой теме. Впрочем, тон его переменился, и если раньше он требовал уступок, то теперь скорее клянчил. Мне ведомо, что у царя и великого князя земля велика и людей много: в длину земли его ход девять месяцев, поперек — шесть месяцев, а мне не дает Казани и Астрахани! Если он мне эти города отдаст, то у него и кроме них еще много городов останется (как тут не вспомнить Буншу: «Гoсударствo не oбеднеет! Забирайте! Забирайте!»). Не даст Казани и Астрахани, то хотя бы дал одну Астрахань, потому что мне срам от турского (т.е. турецкого султана): с царем и великим князем воюет, а ни Казани, ни Астрахани не возьмет и ничего с ним не сделает! Только царь даст мне Астрахань, и я до смерти на его земли ходить не стану; а голоден я не буду: с левой стороны у меня литовский, а с правой — черкесы, стану их воевать и от них еще сытей буду; ходу мне в те земли только два месяца взад и вперед. Это был неприкрытый рэкет, однако Грозный уже не боялся хана («он пугает, а мне не страшно») и отвечал на его письма язвительно и едва ли не свысока. На предложение отдать Казань и Астрахань он писал: Теперь против нас одна сабля — Крым; а тогда Казань будет вторая сабля, Астрахань — третья, ногаи — четвертая. Гонцу, отправленному в Крым, настрого было запрещено давать поминки, хотя в грамотах продолжалось писаться челобитье, — повествует историк С. М. Соловьев. — Иоанн не переставал колоть хана за первую его величавую грамоту о Казани и Астрахани. «Поминки я тебе послал легкие, — писал царь, — добрых поминков не послал: ты писал, что тебе ненадобны деньги, что богатство для тебя с прахом равно». Продолжение следует…...
Эту статью описывают теги: Иван Грозный,
Девлет Гирей
