Дачное. Иркутские истории
«Из газеты «Восточное обозрение» от 17.06.1899: «15 июня не состоялось заседание думы за неявкой законного числа гласных, гуляющих и живущих по дачам. Гласным-дачникам нет никакого дела до того, что 19 человек должны были прождать два часа». Сегодня такого, конечно, и представить нельзя. Но то, что дачи так затягивают, так затягивают — факт, получается, проверенный веками. «Иркутские истории», Валентина Рекунова.
С середины мая, когда и погоды не устоялись ещё, загромыхали на Каю и на Ушаковку повозки с самоварами, корзинами, полными снеди, и разновозрастными детьми в соломенных шляпах. Першины сняли дачу одними из первых, но медлили с выездом: «дед» (почтенный Семён Леонтьевич) отчаянно сопротивлялся, оставлять же его без присмотра не хотелось. Давнишний приятель Першиных Марк Алексеевич Хомкин взялся уговорить старика и начал издалека, то есть с недавней поездки своей в Енисейск. И неожиданно вывернул:
— Так устал, что неделю, не меньше пробуду на даче! Сняли тот же домик на Ушаковке, что и в прошлом году.
— Не рановато ли? — Семён Леонтьевич даже поёжился.
— На Ушаковке недели две как выстроены шалашики — ровнёхонько между линиями реки и дач. По этим шалашикам и определяют у нас наступление тёплой фазы весны.
— А кто в шалашах-то? Кем поставлены?
— Ворами бродячего толка. И исключительно для себя. По ночам там согреваются пением, а наши дачные караульные отвечают на это свистками и даже выстрелами. Помощник пристава 2-й части приезжал, справлялся о выстрелах (не иначе как «шалаши» донесли), но, по-моему, рад, что справляемся сами, не утруждаем полицию.
— И зачем оно вам, Марк Алексеевич?
— Так ведь дачная эра пришла! В объявлениях теперь так и пишут: продаётся участок, удобный для дачи — с рощей, по которой протекает ручей с целебной водой. Предприимчивые иркутяне давненько уж высмотрели отличное место за Ремесленной слободой, у вершины ключа Каштак. Земля там стоила просто копейку, но при некотором старании могла стать золотой. Ричард Карлович Маак такую дачку отстроил, что сыскалось немало желающих отдохнуть, даже и за высокую цену. А Лейбовичи прикупили место на Ушаковке, устроили райский уголок и сдают! Не пустуют и архиерейские дачи, к немалой радости епархиального эконома. Даже и миллионщик Сиверс сдаёт в аренду один из летних домов — вот какая мода пошла. Теперь и бедный чиновник, ходивший с удочкой на Ангару, живёт всё лето на даче. Да оно и понятно же: тут и там мелькают кисейные платья, играют в серсо, чаёвничают, готовят варенья под модный приятный разговор и прочую нашу бонтонность…
— Ну их, разговоры кисейные, чаи за полночь и сонливость с утра, и утомленье к обеду, и прочая немогота, — отмахивается Семён Леонтьевич. — После такого «отдыха» возвращаешься в город разбитым и пустым.
— Ваша неправда, дорогой: немочь — от старости исключительно, и дачи тут ни при чём. Будь мы молоды, были бы и бодры, и довольны, и с удовольствием отправлялись бы из присутствия за город!
— Когда мы были молоды, дач-то не было вовсе. В детстве же ездили на покосы, вёрст за двадцать от Иркутска, не менее. Кто не ночевал в балаганах да не был покусан прожорливым комаром, тот и не ведает прелестей нашего сибирского лета. Мы с братьями наслаждались им попросту, как наш кучер Иван; вместе с ним караулили лошадей у сонной реки, слушали жуткие рассказы из жизни бродяг. Эти повествования были очень далеки от привычных картинок нашего городского существования — с тем большей охотой мы возвращались к нему. И долго, долго ещё вспоминали ранние зорьки, телеги, полные грибов, холодные росы и бодрость, бодрость во всём теле — а что теперь?!
— И теперь ещё от заставы до Лисихи пять вёрст хорошего леса — я люблю там кататься и летом, и зимой. Надобно успевать, пока в целости…
— Да куда он денется-то? Не станут же прямо за заставой рубить. И без надобности: лес кругом, среди леса живём. Глазково вон под боком, и там некому разойтись: вереничка домов вдоль Ангары, а прямо за ними густая роща, и весь склон в деревьях, до самого верха.
— Погоди, сроют эту гору, а вместо домиков-то, маленьких, деревянных, расшеперятся казённые здания, все покрытые сажей от паровозов. И от приусадебных рощиц ничего не останется.
— Да типун тебе на язык-то за такие слова!
— Пусть бы и типун, пережил бы, когда бы оказался не прав. Ну а ты как знаешь, Семён Леонтьевич: хочешь, так поезжай со своими в рай, а не хочешь, так оставайся: зной да пыль упрямцев всегда любили.
…На другое утро, за чаем Семён Леонтьевич объявляет домашним, что, так уж и быть, поедет на дачу, но при условии, что он сам будет править повозкой. Никто не возражает. Марку Алексеевичу отправляют с посыльным любимого им рыбного пирога.
Справочно
Из газеты «Восточное обозрение» от 01.06.1894: «На этой неделе гимназисты переезжают на дачу в Олху».
Из газеты «Восточное обозрение» от 20.05.1899: «У архиерейской рощи, за Казачьей сотней, сломан и до сих пор не починен мост, несмотря на то, что дачное движение уже началось. Крестьяне и дачники должны объезжать этот мост по тонкой болотистой речушке».
Из газеты «Восточное обозрение» от 19.06.1899: «Духовная семинария 11 июня отправилась на дачу в деревню Худякову (по р. Ушаковке)».
Из газеты «Восточное обозрение» от 17.06.1899: «15 июня не состоялось заседание думы за неявкой законного числа гласных, гуляющих и живущих по дачам. Гласным-дачникам нет никакого дела до того, что 19 человек должны были прождать два часа».
Из газеты «Восточное обозрение» от 18.05.1899: «В музыкальном магазине П. И. Макушина очень удобные музыкальные инструменты для дач: Пиано-мелодико. Механический струнный инструмент вроде фортепиано (от 80 до 110 руб.). Карильон. Новоизобретённый орган с колокольчиками (35 руб.). Оркестр-манопан. Большой изящный салонный орган с 39-ю двойными тонами (55 руб.). Герофон. Орган с приспособлением для игры Forte и Piano (25 руб.). Феникс-орган. Механический орган со стальными голосами (25 руб.). Ноты к этим инструментам (от 15 коп. до 1 руб.)
«Это всё, что надобно знать о городских отцах»
Для вдовы чиновника средней руки флигель в усадьбе близ Успенского храма считался чуть не роскошью, но у Дарьи Антиповны было ещё и приданое в ценных бумагах, мужем предусмотрительно не потраченное. В государственном банке хранилось и множилось будущее Скретнева-младшего — восьмилетнего Анатолия.
Мама хотела сама подготовить его в гимназию и начать решила с образцовой воскресной школы при семинарии — и потому, что рядом, и потому, что образцовая.
Сторож показал, как пройти на квартиру заведующего Тихомирова, пояснил:
— Константин Петрович теперь в отпуске, но записывает и на дому.
У входа был звонок, но нажать на кнопочку всё-таки не отважилась: на двери висело крупное объявление: «Желающие могут видеть меня по вторникам и по пятницам, от 9 утра и до двух пополудни». Нынче был как раз вторник, но уже четверть третьего — и Дарья Антиповна положила за лучшее прийти в пятницу.
До начала августа вышло семь пятниц и столько же вторников — и всякий раз тихомировская прислуга говорила: «Нет, хозяева с дачи не пожаловали ещё».
Прежде, в бытность Скретневых в Верхнеудинске, они каждый июнь и июль проводили у хороших знакомых на окраине. Лес там подступался к самому дому, и до тракта рукою подать, так что страшно бывало по ночам. Но слабый от рождения Толик округлялся и розовел. Дарья Антиповна и в Иркутске мечтала подыскать такой уголок, но три первых месяца заняло обустройство, а там уж и август подступился с его заморозками, холодными утренниками и зябкими вечерами; дачники потянулись обратно в Иркутск. Тихомиров тоже вернулся, и, едва лишь взглянув на него, счастливого, сразу решила: «Куплю дачу или заарендую, как только наступит весна!»
Муж всегда говорил, что надёжнее вести дело с казной, а поэтому частные объявления даже и не просматривались. В мае Дарья Антиповна посетила управу, и удачно: приятный молодой человек (помощник делопроизводителя) сразу же навёл справки и решительно обнадёжил:
— Есть у нас свободная дача на Кайской горе, близ деревни Мельниково. Ежели вам будет угодно рассчитаться за весь сезон и прямо сейчас, то и контракт подпишем сегодня же.
Обрадованная дама внесла в кассу 216 руб. и на другой же день занялась переездом. К началу июня и с этим было закончено, Дарья Антиповна осмотрелась — и поняла, что участок не отмежёван. Мельниковские крестьяне уже протоптали дорогу между жилым домом и кухней, и не только ходят там сами, но и гоняют скот. А когда полил дождь, сразу выяснилось, что все крыши, включая конюшенную, текут. Дважды ездила в управу, написала заявление, но управские и ответить не удосужились. А ведь зря: когда-то Скретнева очень неплохо корреспондировала в верхнеудинские газеты. Теперь же сам Бог велит, так что вот: «Не имея возможности продолжать одностороннюю переписку с местным самоуправлением, обращаю внимание на прелестную городскую дачу, расположенную в близком соседстве с моей: там один забор стоит больше, чем все строения на выделенном мне участке. А недавно сделана перемежёвка, в результате которой к чудному уголку прирезан целый парк, лучший в окрестности. Стесняюсь сказать, но не могу погрешить против правды: мой сосед — гласный иркутской думы. Это всё, что надобно знать о городских отцах».
Через три дня Скретневых разбудил перестук молотков и энергичные голоса.
— Дяденьки на конюшню залезли и чего-то там делают, — доложил Толик.
— Ни лошади, ни экипажа у нас пока нет, но пусть чинят, я не против.
Вот тебе и мельниковская пастораль!
Полковник Островский по дороге на дачу был остановлен на Кайской горе здоровенным парнем с дубиной:
— Облегчу тебя от узлов и коробок. Давай, скидавай! — сухощавый немолодой мужчина в рабочей одежде, казалось, не представлял угрозы.
Но «старикан» с неожиданной ловкостью спрыгнул с козел, выбил дубину, заломил руку и приставил ко лбу револьвер.
— Эй, ты чего: шуткую я. Отпусти, больно руку-то!
— Из деревни Мельниковой?
— Но, тамошний. Да почто я тебе? Говорю тебе: шутканул я маленько.
— Найду. Разберёмся.
Детина скрылся в кустах, но перед поворотом из-за дерева выскочил другой парень, со старой берданкой.
Вдогонку ему прокричали:
— Не трогай его: он — офицер, пристрелит — не моргнёт!
Нападавший выругался, но отступил.
«Надо будет доложить по начальству да наведаться в эту деревню с отрядом, — озадачился изумлённый Островский. — Вот тебе и мельниковская пастораль! А ведь говорили недавно, что только медведевские шалят…»
Летом нынешнего, 1899-го в окрестном Медведево старались брать дачи на участках, смежных с теми, на которые заселились уже друзья или родственники — чтобы вместе обороняться от злоумышленников, вместе ездить в город и вместе возвращаться. Так Фатеевы сняли дачу рядом с семейством Концевичей, и между ними даже устроен был «телеграф», передающий сигнал тревоги. В прошлом году Фатеевы снимали домик в Рабочей слободе, и Иван Сергеевич оборудовал там адвокатский кабинет. Клиенты приезжали к нему с очевидной охотой и засиживались за чашкой чая под тенистой черёмухой. И с соседями по усадьбе, коренными рабочедомскими, удалось подружиться; правда, к концу сезона Мария Арсентьевна начала замечать пропажу кухонной утвари, а перед самым отъездом воры так потрудились, что и в город везти было нечего.
Фатеевы не держали на даче ценных вещей, а вот владельцев дорогущих велосипедов нагрели на крупные суммы: всё лето господа оставляли своих коников на верандах, никто не покушался на них — и вот!
Прошлым летом, видимо, от отчаяния, Мария Арсентьевна оставила ворам записку: «Больше мы в ваш угол ни ногой и другим дорогу закажем. К счастью, есть и другие места, с порядочными людьми». И теперь она думала точно так же: «Нет, в Медведево больше ни ногой! Лучше приглядим себе дачку на Кае. Там и деревня рядом, Мельникова, будем ходить туда за молоком».
Не выезжавший из города ответсекретарь «Восточного обозрения» с иронией слушал дачные истории забегавших к нему авторов. И, никого не желая обидеть или рассердить, скажем так, совершенно непроизвольно и безотчётно вставлял в газетную хронику шпильки. В середине августа 1899, например, написал: «Заносим в хронику конец дачного сезона. Толпы дачников с их скарбом начинают наполнять заброшенные городские дома. Но дачные инстинкты ещё всецело владеют переселившейся публикой: на дачах слонялись целые дни без цели по горам и полям — в городе слоняются по пыльным улицам».
Реставрация иллюстраций: Александр Прейс