Возвращалась вчера с концерта, зашла в вагон МЦК (Московское Центральное Кольцо), села.
Диктор объявила: "Следующая станция - Локомотив".
И тут у меня из-за спины раздалось пьяненько, но громко:
- Если вы забыли, я напомню, мне не трудно. Слово локомотив произошло от латинского «локо мовере», что значит «двигаться с места». Но мы с вами сидим и с места не двигаемся, потому что совершенно нечего делать на этой станции «Локомотив», там только стадион огромный, и всë, никаких больше аттракционов! А стадион, кстати, раньше назывался «Сталинец»!
Говорящий весело рассмеялся, а потом запел:
Товарищ Сталин, Вы - большой ученый,
В языкознании познавший толк.
А я простой советский заключенный,
И мне товарищ - серый брянский волк.
Весь вагон с улыбками косился на бомжа, остроумно комментирующего объявления диктора. Я тоже обернулась и посмотрела в дырку между сиденьями: там расположился натуральный Емеля помятой наружности. Кудри желтые, глаза голубые-голубые, пьяный в дымину.
- Бульвар Рокоссовского, - объявила диктор.
- Я бы попросил: маршала Рокоссовского! Единственного в истории маршала двух стран: СССР и Польши! – Голос Емели возвысился до патетических высот. – Это он надрал задницу страшному генералу Моделю в Курской битве. Это в честь него был дан первый салют в Москве. А вы: бульвар… - Немного помолчав он пропел: «Ночное рандеву на Бульваре Роз, ночное рандеву в фейерверке грез…» Помер Крис Кельми, спился. Водочка погубила. И я сопьюсь! Но не сегодня, сегодня у меня дела. Где мы едем?
- Белокаменная, - сообщила механическая женщина из динамика.
- Ах, ты моя хорошая! Откуда ты все знаешь? Вплоть до 1880 года Кремль красили белой краской. Но закатилась русская монархия, а после неё и Кремль покраснел, стал идеологически верного цвета. Хе-хе-хе. «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля. Просыпается с рассветом вся Советская страна…»
- Ростокино. Платформа слева, - объявила диктор.
- Да здравствует станция Ростокино! – Неожиданно вскричал Емеля. - Самая дурная и бестолковая станция на всем МЦК! А вот Ростоцкий Станислав был отличный режиссер, – ни к селу, ни к городу, но уже потише прибавил он. – «А зори здесь тихие» снял. На фестиваль их повез. В Венецию. Все в смокингах, икра, шампанское, болтают, не смотрят его картину, не слушают! А там же девчонки наши гибнут: Рита Осянина, Женя Комелькова… И Ростоцкому стало плохо. Сердце. Дурак, нашел перед кем расстраиваться. У меня тоже сердце слабое. Только хрен вам, а не инфаркт!
- Следующая станция Ботанический сад, - предупредила диктор. – Для вашей безопасности держитесь за поручни!
- Хорошо, мы будем держаться за поручни! Мы и без поручней будем держаться! – Согласился не в меру болтливый бомж. – И вы там тоже держитесь. Ботанический сад такой огромный, я там заблудился намедни. Шел, шел, а где же выход? Смотрю, свадьба. И я им спел: «Ондулиновые уши, непростое украшенье, двух сердец одно решенье…» - Емеля затянул на мотив «Обручального кольца».
Тут мне пришла пора выходить, и я встала.
- Зайчонок, а сколько времени? – Обратился он ко мне. - Не вижу без очков.
- Без двадцати восемь.
- Однако! – Удивился веселый пассажир. – Ужинать пора. Котлеткой и конфеткой. – И он достал из своего рюкзака початую чекушки водки и зеленое яблочко:
- Будешь?
Из вагона я выходила с улыбкой до ушей, а в спину неслось:
– Уважаемые пассажиры, поздравляю вас с поездкой! Желаю вам хорошего настроения, отличного пищеварения и новый мотоцикл!
(с) Наталья Волошина
