Когда в Москве был путч, я был в Израиле без гражданства, коню понятно, кто даст гражданство русскому в стране победившего сионизма, ну и не было денег и работы. Жена с детьми была в Москве. По местному израильскому ящику крутили кадры с лицами тварей дрожащих и румяного Ельцина. Денег на билет в Москву у меня не было. От местной жары, безделья и избытка физического здоровья я строил планы: трахнуть по башке беспечного израильского солдата и, изъяв оружие, захватить самолёт, заняться экспроприацией банка или по-простому… ворваться на плечах в квартиру и изъять деньги на билет. Мозгов у бывших сыщиков на культурный развод, как правило, не хватает, хочется батальных сцен и топота бывших коллег за спиной. В конце концов тупой мысленный процесс привел меня в Хайфский порт. Там гражданства не спрашивали, хваленой израильской службе безопасности было по херу, кто едет в кузове мятого тендера на стратегический объект. Охранник уныло открывал ворота, здоровался с нашим бугром, и наша бригада въезжала на территорию порта. Бригада была УХ. Пять шустрых и дёрганых арабов, два пухлых друза в синих сатиновых и пузырчатых по бокам штанишках и автор этого опуса. Два арабеска сразу свинчивали в неизвестном направлении, а мы торжественно поднимались на судно. Где нам вручались метелки, совковые лопаты и по скобам мы спускались в трюм. На дне трюма с фантастической быстротой из сумок арабов и друзов извлекалась газовая горелка, джезва, бутылка с водой, аромат кофе плыл в небо. Друзы и арабы между собой не контактировали. Я был прослойкой по кличке Руси, что позволяло дегустировать арабский и друзский варианты кофе. Заодно от арабов я узнал, что коммунисты — это здорово, а от друзов — что Сирия сильная страна и если захочет, то разделает Израиль под орех или там, по местным реалиям, под финик. Боевая задача у нас была простая: убрать мусор и подмести начисто пол в трюме, что мы и делали, загружая мусор в громадный мешок, который потом вытаскивали краном. Работали по 12–14 часов, иногда судно телепалось, покачиваясь на боковой волне из Хайфы в Ашдод, а мы пахали на дне трюма, пыль летела то на нас, а то сворачивалась в смерчи и задорно шныряла туда-сюда… Потом нас грузили на судно, шлепающее из Ашдода в Хайфу, давая поспать два-три часа и поужинать на корме. В конце рабочего дня бугор нам выдавал зарплату, по тем временам, когда средняя зарплата в Израиале была 5 шекелей в час, то мы получали 80–100 местных тугриков за смену плюс пачку сигарет и бутылку "Пепси". При выезде из порта к нам в тендер ныряли два свинтивших ранее арабеска, сумки их пузырились от блоков сигарет, между которыми торчали головки бутылок с ДжиБи. Через неделю меня и друзов перевели на контейнеровозы. У каждого контейнера есть четыре угла, за них нужно было зацепить четыре крючка, и портальный кран выдергивал контейнер и нёс его в голубое небо. Это была чертовски опасная работа. Утром от росы поверхность контейнера была скользкой, а перескакивать с контейнера на контейнер нужно было быстро, иногда контейнеры не вынимались подряд, а шли в разнобой, и друзы летали как мячики над чёрными дырами. Крановщики были тоже не подарки, одни работали чётко, но иногда попадался клоун, и тросы с крючками танцевали такой танец, что Джеки Чан точно не увернулся бы… Платили на контейнерах больше, у нас был обед на камбузе. На судах часто в должности старпома и чифа были поляки или русские. Так что я этим, конечно, пользовался. Наши были надменны и строили из себя хрен поймёшь кого, но с поляками я быстро находил общий язык, и десятка полтора фраз, доставшиеся в память от Брониславы Норбертовны, второй дедовой жены, хватало, чтобы мы вспомнили "Плыне Висла, плыне" и "как пан говняжий по Варшаве ездил", последнее вызывало здоровый смех. Друзы покачали головами и сказали, что Польша сильная страна, и если она нападет на Израиль, то последнему будет финик, хотя Сирия тоже не хухры-мухры.
И все шло чудесно, меня приветствовали dzien dobry и провожали dobranoc.
Друзы варили кофе, нас кормили и мне для аппетита наливали стаканчик виски (друзы не пили, а с хрустом жрали шоколад), платили исправно, из порта я уезжал, прижимая к боку початую бутылку виски, блок египетских сигарет «Клеопатра» и победно глядел на унылую публику, выползающую из трюма.
Судно было штатовское, портовое начальство облепило его, как говно мухи, в надежде на бакшиш, читай — презент. Нам добавили людей и ещё один портовый кран. Было утро. Хайфский залив был как зеркало спокоен и неподвижен. Мы работали под вопли начальства, которое, получив блоки «Мальборо», доминиканские сигары и прижимая к груди бутылки с красным «Джонни Уокером», приплясывало на мостике.
Один из друзов поскользнулся и, коротко вскрикнув улетел в щель между контейнерами.
— Матка Боска, — на автомате ляпнул я.
Потом была скорая помощь, верёвка, режущая подмышки, скрюченное тело друза.
Торжественно самодовольное нашего бугра: «У хай, барух Ашем».
Я легонько пожал друзу пальцы руки, он тихонько ответил, воздух у него посвистывал из разбитых губ. Второй друз сдувшимся мячиком сидел на корточках около колеса скорой помощи. На следующий день нам выдали каски, штаны, куртки и рабочие ботинки. Утром следующего дня мне сказали, что пока приходить на работу не стоит, так как шустрит полиция. Через неделю в местном МВД мне торжественно объявили, что так как моя жена еврейка, и они получили факс из посольства, то милости не надо просить, и я стал гражданином Израиля, документы выписали на моих глазах, как и чек. Через месяц приехала жена, двое детей, две собаки, кот в клетке и тёща с тестем. В России шли дожди, я сидел у окна съёмной квартиры и смотрел на клин журавлей в голубом небе, гордо и неторопливо летевший по своим делам.
Дым моей египетской сигаретки портил местный пейзаж.
