Продолжение статейИдеология консерватизма иСущность консерватизмаПроблема определения идейного ядра консерватизма в современной России.Процесс изменения общественно-политической модели России, начавшийся 15-20 лет назад, (монография, которая послужила основой статьи, вышла в середине нулевых) согласно некоторым, самым пессимистичным прогнозам, может завершиться очередным, на сей раз окончательным крушением России как единого государства. Трудно предположить, что отечественная консервативная традиция, развитие которой продолжается и сегодня в совершенно иных социокультурных услов
Продолжение статей
Проблема определения идейного ядра консерватизма в современной России.
Процесс изменения общественно-политической модели России, начавшийся 15-20 лет назад, (монография, которая послужила основой статьи, вышла в середине нулевых) согласно некоторым, самым пессимистичным прогнозам, может завершиться очередным, на сей раз окончательным крушением России как единого государства. Трудно предположить, что отечественная консервативная традиция, развитие которой продолжается и сегодня в совершенно иных социокультурных условиях, осталась бы безучастной к столь глобальному и смертельному «вызову» и не выработала бы собственного «ответа».
Современный консерватизм в России необходимо рассматривать в двух общественно-политических и социокультурных контекстах. Первый контекст – либерально-демократическая модель российской государственности, пришедшая на смену советскому варианту социализма. Следует отметить, что если «консервативная волна», прошедшая на рубеже 1970-1980-х гг. по странам Северной Америки и Западной Европы, была вызвана эгалитаризмом социал-демократов, то в условиях России 1990-х – начала 2000-х годов консерватизм проявился в качестве реакции на ультралиберальный необольшевизм так называемых младореформаторов. Позиции последних проявляются:
· в цивилизационном плане – в отказе от русской и российской духовной и культурной идентичности и воинствующей либо слегка отретушированной русофобии;
· в политической сфере – в отстаивании радикал-либеральных преобразований, направленных на ослабление российской государственности и установление политической зависимости страны от ведущего гегемона современного мира – Соединенных Штатов Америки;
-- в области экономической теории – в господстве ультрарыночных концепций теоретиков монетаристской чикагской школы, игнорирующих культурно-историческое, политическое и хозяйственное своеобразие России.
Второй контекст связан с втягиванием России и всего мира в процессы глобализации, ведущих, по оценкам архитекторов Нового Мирового Порядка, к формированию единого человеческого пространства, общепланетарной цивилизации. Это ставит перед консерватизмом, как и перед любой другой политической идеологией современности, качественно новые задачи. Консерватизм, традиционно рассматриваемый как сугубо национальная идеология, локализованная в границах национальных традиций оказался втянут в решение несвойственных ему «универсалистских» задач. Впрочем, консерватизм был внутренне готов к подобной постановке вопроса: по мере «взросления» консервативная традиция рассматривала себя как авангард борьбы с «духом века сего» или, используя более наукообразное определение, с Модерном и Постмодерном (А.С. Панарин). Это видно уже на примере дореволюционного русского консерватизма, у наиболее дальновидных представителей которого (Ф.М. Достоевского, К.Н. Леонтьева, Л.А. Тихомирова и др.) получают широкое развитие футурологические прогнозы, зачастую несущие черты профетизма. Аналогичные примеры можно обнаружить и в западноевропейском традиционализме.
Принципиальный вопрос методологического характера, встающий перед исследователем консерватизма в условиях смены историко-политических эпох, ставит задачу определения идейного «ядра» консервативной идеологии. Озвученная здесь проблема уже в начале 1990-х годов привела к возникновению дискуссии в научной и общественно-политической литературе, продолжающейся и в настоящее время.
Исследователи социально-политических процессов в посткоммунистической России и политические аналитики не могли не обратить внимания на фактическое отсутствие в российском политическом спектре консервативного фланга. Правильней сказать, что консерваторы на политической арене все же присутствовали, однако выступали в роли контр-элиты и внесистемной оппозиции. Наличие идеологической и политической лакуны на консервативном фланге, - а также очевидный кризис идеологии российского либерализма в итоге вызвали социальный заказ власти на консервативную идеологию. В условиях России последних 15-ти лет «партией власти» является либерализм – сначала радикальный (правильней обозначить его как либертарианство), затем (в период президентства В. Путина) умеренный (патриотический). Поэтому претензии на статус носителей идеологии современного российского либерализма исходил, прежде всего, со стороны вчерашних либералов, лидеров демо-либеральной революции начала 90-х годов.
Социальный заказ власти на консервативную идеологию появился уже в середине 1990-х гг. и был вызван шоком от фактического поражения первой либеральной «партии власти» - Демократического выбора России, проигравшей на парламентских выборах 1993 г. по партийным спискам псевдоконсерваторам – ЛДПР В. Жириновского. Кризис доверия к либерально-демократической модели и западнической демократии в целом со стороны широких кругов российского общества впоследствии будет лишь возрастать, что будут вынуждены признать не только противники, но и сторонники демо-либеральной идеи. На волне массового разочарования в либерализме и демократии в целом наблюдается рост интереса к идеологии консерватизма, - идеологии стабильности и преемственности развития на основе выработанных веками национальных традиций. По мнению некоторых наиболее дальновидных идеологов современного российского либерализма, для адаптации демократии к российским условиям необходимо произвести её «почвенизацию», что позволит значительно повысить эффективность либерально-демократической модели и, что главное, электоральную привлекательность либеральных партий. Первооткрывателем «консервативного творчества» в рамках российского либерализма стала Партия российского единства и согласия (ПРЕС) С. Шахрая. ПРЕС не являлся партией власти в узком значении данного термина, однако являлась провластной партией, лидер которой входил в высшую часть правящей элиты того времени.
Основные положения партийной программы ПРЕС и Консервативного манифеста сводились к следующим пунктам:
· сохранение старого и одновременно движение вперед;
· частная собственность при сохранении общественной собственности в необходимых пределах;
· эффективная экономика на основе слияния частного предпринимательства, групповой кооперации и государственного регулирования;
· свобода конкуренции;
· сохранение вечных ценностей;
· стабильное демократическое ответственное государство;
· федерализм и увеличение автономности регионов при безусловном сохранении целостности Российской Федерации.
Как мы видим, программа ПРЕС содержит ряд ключевых либеральных принципов (свобода конкуренции, частная собственность, демократическое государство и др.), выдаваемых за консервативные и даже содержит отдельные исключительно антиконсервативные положения, как, например, принцип федерализма. В тех же случаях, когда идеологи ПРЕС провозглашают консервативные ценности, речь идет, главным образом, о декларациях, не подкрепленных теоретическими выкладками и, тем более, социально-политической практикой.
Тем самым, идеология ПРЕС, несмотря на претензии лидеров партии на идейно-политическое выражение принципов российского консерватизма, являлась идеологией умеренного либерализма или так называемого политического центризма. «Консервативные идеи, декларируемые ПРЕС, тесным образом смыкаются с идеями политического центризма, воплощаемого на практике той же ПРЕС. Отношение к идеям центризма неоднозначно как у политиков, так и у потенциальных избирателей. Выборы декабря 1993г., с одной стороны, продемонстрировали, что идеи центризма не завладели избирателями… С другой стороны, и это отмечается исследователями, результаты выборов… позволяют констатировать, что около трети активного населения России связывает свои надежды с умеренными лозунгами и, в конечном счете, с центризмом». Отождествление консерватизма с политическим центризмом, как мы считаем, является методологической ошибкой. Консерватизм, трактуемый не с утилитарно-функциональных («ситуативных») позиций, а с идейно-мировоззренческих основ его идеологии является не «центром», а правым флангом политического спектра Нового времени. Впоследствии попытки «привязать» либеральные по своей идеологической основе партийные образования к консерватизму и правому спектру современной российской многопартийности предпринимались неоднократно. Прежде всего, это нашло отражение в идеологотворчестве «партий власти», создаваемых специально «под выборы» в Государственную думу очередного созыва. Следующей по времени создания «партией власти» после ДВР стало движение, впоследствии партия «Наш дом – Россия», в идеологии которой нашли развитие некоторые положения программы ПРЕС. В середине – второй половине 1990-х гг. именно с этой партией связывали надежды на будущее российского консерватизма. Консервативный характер партийной идеологии («НДР – партия просвещенного консерватизма») подчеркивал лидер партии В. Черномырдин: «НДР, по словам Виктора Степановича, "обретает свое, ни на кого не похожее лицо". И лицо это - консерватизм. "Народ России тяготеет к стабильности, к постепенному и размеренному развитию. И мы, российские консерваторы, не должны упустить этот исторический момент". Как консервативную партию квалифицировали и региональные лидеры НДР, в частности, вологодский губернатор В.Е. Позгалев, по мнению которого НДР является «партией просвещенного консерватизма».
Вместе с тем, следует отметить, что НДР в целом не оправдала возлагаемых на нее надежд со стороны власти. Слабая электоральная популярность НДР (на выборах в Государственную думу второго созыва блок набрал немногим более 9% голосов избирателей), отсутствие четкой идеологии (несмотря на попытки идеологов партии и провластных СМИ, в сознании большинства представителей политологического сообщества и российских граждан партия прочно ассоциировалась с корпоративными интересами ее лидера), - совокупность этих и других причин заставила ее лидеров интенсифицировать процесс по созданию привлекательного образа «русских тори» в лице НДР. Особенно активно в этот процесс включился младший лидер партии В. Рыжков (да, когда-то Рыжков был провластным политиком и именовал себя консерватором и патриотом). В приписываемом ему документе ("Владимир Рыжков об идеологии просвещенного консерватизма") предпринята попытка более четко и детально сформулировать сущности современного российского консерватизма: «Наша партия апеллирует к каким-то вечным, понятным людям ценностям. Она выступает за сильное, не коррумпированное государство, которое служит не частным корпоративным интересам, а общенациональным интересам. Она выступает за нормальную рыночную экономику, где есть условия для всех, но при этом поддерживаются отечественный капитал и отечественный производитель. Мы за свободное общество. Мы не должны допустить левой коммунистической реставрации. Хватит, мы уже ходили этой дорогой. Мы не должны больше обманываться образцами западного либерализма».
В цитируемом документе содержится лишь заявка на консерватизм без сколь-нибудь серьезного обоснования этих претензий. Не произошло и качественного приращения идеологии по сравнению с Консервативным манифестом ПРЕС, что подтверждает положение об искусственном, «политтехнологичном» характере данной разновидности «консерватизма». Не вызывает сомнений тот факт, что слабо проработанная идеология НДР (охарактеризованная одним из политологов как «квазиидеология квазипартии») стала одной из немаловажных причин фактического провала «партии власти» образца 1995-1999 гг.
В идеологических спекуляциях НДР четко просматривается идейная мимикрия российских либералов, претендующих, в условиях кризиса демо-либеральной идеологии, на консервативный «статус».
Наиболее удачной попыткой привязать умеренный либерализм к консервативным ценностям был предпринят в рамках работы идеологического центра другой «партии власти» - созданного в период думской кампании 1999г. блока «Единство», позднее трансформировавшегося в одноименную политическую партию. На официальном сайте «Единства» в рубрике «Наша идеология» в качестве таковой провозглашался консерватизм, под которым понималось стремление к сохранению того лучшего, что было создано в стране на разных этапах ее развития.
Руководитель Центра разработки программных документов ЦИК партии «Единство», известный отечественный исследователь консерватизма Герман Моро в полном соответствии с консервативной парадигмой определяет идеологический кризис современного (не только российского, но общемирового) либерализма и востребованность консервативной идеологии.
Консерватизм, по определению Г. Моро, единственная не скомпрометировавшая себя идеология современности. Сущность и перспективы консерватизма определяется им следующим образом: «Консервативная система идей, базирующаяся на вечных социальных и нравственных ценностях — уважении к собственной традиции, опоре на мудрость предков, приоритете интересов общества, социальном разнообразии, деятельном благоразумии и т. п. — имеет неплохие шансы и перспективы получит свое звучание в политике российского государства, вектором которой в таком случае становится привлекательный во все времена и во всех странах лозунг — “Постепенность, последовательность, органичность”».
Точка зрения Г. Моро на безальтернативность консерватизма как «единственно спасительного для России комплекса идей» (И. Дьяконов) характеризуется отсутствием внятных исторических ориентиров. Между тем, в условиях затянувшегося идеологического и мировоззренческого кризиса в России каждый политический проект, претендующий на статус общенационального, обязан обладать определенным символическим значением. В условиях постсоветской России, пережившей к тому времени горькое разочарование в результатах антинациональных либеральных реформ, это означало признание преемственности с той или иной исторической эпохой, что неизбежно оттолкнуло бы часть российского электората. Только этим можно объяснить уход от проблемы определения исторических ориентиров со стороны консервативных либералов, идеологом которых является Г. Моро. Впоследствии эта расплывчатость и идейный оппортунизм «партии власти» найдет свое зримое выражение в принятии «новой старой» государственной символики, совмещающей в себе элементы традиционного русского государственно-исторического (триколор, исторический, хотя и существенно искаженный русский герб) и советского (музыка старого советского гимна, красные знамена Российской армии и др.) прошлого и либерального настоящего (официальное наименование государства и т.д.). Подобная эклектика свойственна не только государственной символике, но и сфере идеологии, сущность которой можно определить, перефразируя выражение Л.Н. Гумилева, как идеологическую химеру.
О стремлении «Единства» к консервативной самоидентификации свидетельствует также активная работа, направленная на интенсификацию научных исследований консерватизма. В рамках этого направления были организованы и проведены ряд научно-практических конференций, посвященных изучению идеологии российского консерватизма.
Помимо блока «Единство» элементы консерватизма присутствовали в программе другого избирательного блока периода выборов в Государственную думу третьего созыва – «Отечество – Вся Россия» (ОВР), находившегося в оппозиции действующей власти. А.С. Панарин обращал внимание, что в программе конкурента «Единства» здоровая консервативная сущность выражена намного отчетливей. Тем не менее, последовавшее объединение двух конкурирующих политических сил в рамках одной партии привело к понижению шкалы консервативности партийной идеологии, которая хотя и содержит элементы консерватизма, претендует, скорее, на статус политического центризма.
Нельзя сказать, что новое руководство страны (имеется в виду рубеж 1990-х - 2000-х годов) не учло созревшие в широких слоях населения России на ревизию десятилетнего ельцинского курса. Осмыслением «нового курса Путина» как идеологической и доктринальной антитезы эпохи Ельцина ознаменованы буквально первые дни после смены первого лица государства. Как отмечалось в политологической литературе, «в основу (нового путинского – Э.П.) курса в период его разработки в конце 1999 г. был положен тезис о том, что ельцинская революция завершилась, наступила постреволюция, т.е. не реакция, не «термидор», а эпоха стабильного прагматизма. Нынешние действия путинской администрации, кстати говоря, были подготовлены длительной политологической дискуссией о необходимости изменения конфигурации власти в России». На основании приведенных умозаключений был сделан вывод:
«Так называемый новый курс Путина типологически содержит явные черты «неоконсерватизма»».
Однако и в приведенной оценке фактически ставится под сомнение консервативная составляющая «новой политики», так же, как и методология ее осуществления: «Добрый старый консерватор с аристократической брезгливостью относился к политтехнологиям, в то время как путинский неоконсерватизм от начала и до конца создан современными топ-менеджарами, специалистами медийной борьбы
Неоконсерватизм Путина не имеет за собой никакой национальной политической традиции. В последние пять лет русские политики упоминают дежурный набор: Ильин – Столыпин – Витте, но за этим нет выстроенного, отрефлексированного видения русской политической истории.
Таким образом, неоконсерватизм оказывается полностью сконструирован и весь устремлен в будущее, к каким-то формам государственной и общественной жизни, которых никогда и не было. Занятно: консерватизм всегда апеллирует к традиционности трех институций: семьи, Церкви и государства. Между тем «консервативная модернизация» Путина отчетливо направлена совсем в другую сторону: на заполнение пустот, оставшихся от ельцинизма». Искусственный характер «путинского консерватизма» отмечает и В. Третьяков: «консерватизм…, строго говоря, пока в России является либо мифом, либо утопией, а проще - начисто у нас как идеология отсутствует. А больше всего неясностей и проблем вызывают российская бюрократия, легко мимикрирующая под любую идеологию и пожирающая при этом ее суть, и российские либералы, боящиеся народа больше, чем бюрократии».
Современный российский консерватизм (идеология «партии власти») является антитрадиционалистским течением, практически не имеющим ничего общего с «классическим» русским консерватизмом. Как отмечает один из ведущих отечественных исследователей консерватизма А.М. Руткевич, «…сегодняшний «неоконсерватизм» не только обходится без всяких ссылок на прошлое, но даже способствует разрушению еще сохранившихся традиций». То явление, которое преподносится современному российскому обществу под видом консерватизма, является, по сути, превращенной формой либерализма, а ценности, которые предлагают сохранять его идеологи - приоритет прав человека, гражданское общество и т.д., - являются либеральными.
Сказанное относится и к так называемым правым (СПС), претензии которых на консервативный статус политически ангажированы и научно некорректны. Нельзя не согласиться с мнением А.М. Руткевича, который применительно к СПС употребляет термин «правые» исключительно в кавычках. Имея в виду попытки идеологов «партии Чубайса» «приватизировать» права на великого государственника П.А. Столыпина, философ резюмирует: «…на Столыпина у нас чаще всего ссылаются те публицисты, которым (и пишущим и заказывающим) этот государственный деятель мог бы предложить разве что свой «галстук»»
В отечественной политологии сформировался подход рассматривать в качестве носителей идеологии современного российского консерватизма, наряду с «партией власти» (НДР - «Единство» - «Единая Россия») также КПРФ, правопреемницу КПСС. Подобную точку зрения высказывает, например, известный отечественный политолог, президент фонда «Российский общественно-политический центр» А. Салмин: «К консервативной практике ближе всего КПРФ - партия ностальгии. Избиратели коммунистов психологически больше всего напоминают консервативные электораты западных стран. Что делать, если нашим прошлым была революция, а дореволюционная Россия с влиятельной Церковью, крепкой семьей, защищенной собственностью - для большинства сегодня образ отвлеченный. Коммунисты начинают приписывать все эти ценности советской эпохе, даже церквам поклоны бьют, впрочем - не крестясь…». Точку зрения А. Салмина каким-то образом подтверждает идеологическая трансформация современного коммунистического движения. Современные российские коммунисты (если не брать малочисленный, но достаточно влиятельный фланг ортодоксов) давно отказались от целого ряда марксистских догм, в том числе, от принципа классовой борьбы. Наряду с принципами социальной справедливости центральное место в идеологии и политической программе партии играют сугубо консервативные ценности – патриотизм, сильное государство, сохранение исторической преемственности, и даже русский национализм и православие. Апофеозом идейного ревизионизма КПРФ стало принятие в качестве официальной идеологии евразийства, более адекватной отражающей современную российскую специфику.
Тем самым идеологи КПРФ, а также ряд современных исследователей идентифицируют в качестве консерваторов нынешних российских коммунистов, используя «ситуативный» подход. В отношении сегодняшней российской действительности его применение приводит к методологической путанице: консерваторами с определенными на то основаниями можно назвать и «партию власти», и ультралибералов из СПС (последователей американского неоконсерватизма), и их прямых антиподов из лево-патриотического фланга.
Если рассматривать консерватизм как явление, обладающее самостоятельным идейным ядром, становится очевидной методологическая несостоятельность чрезмерно широкой трактовки понятия консерватизм применительно к современной российской действительности. С точки зрения современных исследователей, придерживающихся консервативной парадигмы, подлинный консерватизм направлен на охранение не всякой традиции. Самая попытка примирения двух «традиций» (согласно консервативной парадигме, Традиции и Антитрадиции) находится в прямом противоречии с «консервативным стилем мышления». Известный современный философ В. Аверьянов следующим образом определяет этот принципиальный консервативный постулат: «Динамический консерватизм (консерватизм традиционалистского типа) тем и отличается от консерватизма чисто охранительного, этого «правого» полюса модернистской общественной системы, что он свободно и непредубежденно относится ко всем этапам русской истории. Советская эпоха для него – эпоха отпадения от традиционных ценностей. Страшна не сама технологическая и культурная модернизация, в которой можно усмотреть и благо, но те «зачем?», «для чего?», которые служили импульсом грандиозных потрясений»
На постоянную и неизменную идейную составную консерватизма обращает внимание А.Н. Кольев: «для российских условий в качестве консервативных следует квалифицировать те партии, которые соотносят себя с исторической традицией и стремятся к ее воплощению в действительность тем или иным путем. Нельзя представить себе, чтобы российский консерватизм стремился лишь следовать непосредственно данному – скажем, текущему состоянию государства», что мы наблюдали на примере идеологических построений «партии власти». Следует отметить, что традиция эта не нова: в самые кризисные моменты к апелляциям к консервативным ценностям патриотизма и отчасти даже национализма прибегали еще советские вожди. Попытки современных консерваторов выявить идейное ядро консерватизма актуализирует проблему определения консервативного восприятия русского исторического опыта ХХ столетия и, прежде всего, советского прошлого. В.А. Гусев совершенно оправданно называет данную проблему одной из ключевых для современного русского консерватизма, используя в качестве критерия отношение к советской эпохе
Исследователи-сторонники консервативной парадигмы сходятся во мнении, что одним из критериев консервативной идентификации идейно-политических направлений современности служит преемственность идей с «классическим» русским консерватизмом.
Это подчеркивает, в частности, В.А. Гусев: «современный отечественный консерватизм является, безусловно, именно русским консерватизмом. Хотя бы потому, что, во-первых, авторитеты, на которые он опирается в качестве своих предшественников (при имеющем место разнобое) - не кто иные, как русские консерваторы прошлого, а во-вторых, событие, реакцией на которое он выступает, - это событие внутрироссийское».
Идейная преемственность с «классическим» русским консерватизмом предопределяет русское, а не «россиянское» определение данного явления. Известный консервативный публицист, идеолог «Родины» А.Н. Савельев (публикующий работы под псевдонимом А. Кольев) подчеркивает принципиальную значимость данной установки: «…русский консерватизм русоцентричен, он чает сохранения и умножения русского культурного наследства, составляющего основу бытия всех народов, проживающих на территории России. Вместе с тем, он уважителен и дружелюбен ко всем народам, отвечающим русским той же уважительностью и дружелюбием.
Русский консерватор не скрывается за бесцветным словом “россиянин”, не стесняется сказать: “Я русский”»
По этой причине, не отвергая принципиально нейтральный в нынешних условиях эпитет «российский», идейные наследники русских консерваторов прошлого предпочитают термины «русский консерватизм, русский народ, русская традиция» и т.д. Тем самым уже на уровне терминологического аппарата проявляются четкие цивилизационные и идейно-политические отличия почвенников-консерваторов от западников (точнее, американистов) из демолиберального лагеря.
Сами консерваторы подчеркивают, что Русская партия в условиях демократической России вновь оказалась на положении оппозиционной, как и в советский период.
Другой традиционный для современного русского консерватизма тезис – подчеркивание идейного оппортунизма нынешней российской власти. Так, А. Кольев отмечает в качестве одной из причин, обусловивших слабую популярность консервативных идей в госаппарате тем, что осуществляется «превращение малообразованного, закостеневшего в своем невежестве государственного чиновничества одновременно в заказчика и исполнителя тупикового политического курса. Именно поэтому консервативные идеи не находят отклика в госаппарате, который предпочитает строить стратегию России, исходя из привычных клише, почерпнутых из советского прошлого и позаимствованных у самых недалеких представителей либеральной мысли»
Монография Попова Эдуарда Анатольевича, на основе которой и составлен цикл статей про консерватизм, вышла в середине нулевых. Отсюда и такие критические оценки в адрес российских властей.
В тот момент попытки власти выставить себя проводником консервативных ценностей выглядели нелепо и смешно. Да что там - тогда. Ещё год назад, не смотря на консервативную риторику на международной арене, наша власть выглядела насквозь либеральной (за редкими исключениями).
Да и не так очевидны 10-15 лет назад выглядели проблемы Запада. Казалось - попридуряются и поймут, что такой путь может вести только в пропасть.
Не поняли. А потянули за собой всех, до кого смогли дотянуться. Не смотря на их сопротивление. А единственной страной, которая в открытую объявила о неприятии подобного пути, оказалась Россия.
А в этом году нас порадовали сменой правительства и поправками в Конституцию. Теперь только слепой (или фанатик) может утверждать, что консерватизм - лишь ширма для российских властей.
Теперь в высшем руководстве России достаточно настоящих консерваторов и правых (консервативных) либералов. И их консерватизм - совсем не ситуационный. Хотя он и не похож на консерватизм начала ХХ века или выкладки теоретиков 90-х и нулевых. Их консерватизм даже до конца не сформулирован. Поскольку является частью только зарождающейся идеологии. Но которая уже завоёвывает сердца и умы у миллионов сторонников по всему миру. Так что с уверенностью можно утверждать: эта идеология - идеология будущего.
Разбор монографии закончен. Но будет ещё одна статья. В которой я постараюсь сформулировать основные идеи, цели и задачи (идейное ядро) современного консерватизма, как самостоятельной идеологии.
