18 августа МВД Беларуси заявило, что «пафосного расставания с удостоверениями, присоединения к колоннам протестующих и публичного осуждения коллег и власти в целом не будет». Однако представители МВД и других силовых ведомств страны продолжают уходить со службы, публично заявляя об этом в соцсетях. Так, 15 августа рапорт об увольнении подал подполковник милиции Александр Ахремчик, написав в своем инстаграме: «Моя совесть не позволяет мне быть в так называемом строю».
Специальный корреспондент «Новой газеты» Илья Азар встретился с Ахремчиком и записал его монолог о том, почему он больше не считает для себя возможным служить в милиции.
— Я подал рапорт 15 августа, но уволят меня за прогул, потому что по процедуре надо ждать расторжения договора, а я написал такой рапорт, что просто не желаю больше проходить службу. Решение уволиться я принял из-за событий, которые происходили уже фактически две недели назад [в городах Беларуси в первые дни после выборов].
У меня не было проблем с исполнением обязанностей, не было конфликтов с моим непосредственным руководством. Мое увольнение — это протест против действий руководства МВД, это выражение моей гражданской позиции.
Основная причина — неправомерные действия и насилие в отношении граждан, которые были задержаны.
Я работал в Академии МВД, последняя моя должность: начальник отдела планирования образовательного процесса. Фактически это административная должность: в частности, мы делали расписание, расчет нагрузки.
Неделя после выборов прошла в переживаниях и осмыслении того, [что произошло], а 14 августа из-за ненормированного графика, поскольку нас привлекали к охране Академии, у меня было свободное время до обеда. Я увидел в СМИ информацию, что задержанных будут выпускать из изолятора в Жодино, и переживая всю ситуацию, я не мог остаться безучастным и захотел как-то оказать помощь. У меня есть машина, и я решил помочь людям добраться до Минска, так как Жодино расположено в 60 километрах.
Я с самого утра поехал туда и своими глазами посмотрел на людей, которые оттуда выходят.
Я посмотрел на то, в каком они состоянии. Это было просто ужасно. У людей был потерянный взгляд, они просто не понимали, что случилось, где они находятся.
Это было просто страшно. Посмотрев на это все живьем, я вернулся в Минск, доработал рабочий день, принял окончательное решение и в субботу оставил рапорт и документы.
***
Результат выборов в том числе [повлиял на мое решение], но все-таки сподвигли на поступок именно переживания за судьбы людей. Да, выборы тоже играли роль, но с учетом резонансности последующих событий они отошли на второй план. Я как-то даже в голове их не анализировал и не прокручивал. Возможно потому, что исход и так был понятен.
Нас как сотрудников органов внутренних дел во время избирательной кампании привлекают к несению службы. Непосредственно 9 августа я нес службу на избирательном участке в школе во Фрунзенском районе, где обеспечивал охрану общественного порядка.
Это не первый раз, когда я дежурю на участке, и первое, что меня удивило — это количество людей. К началу выборов в 8 утра уже стояла очередь из желающих проголосовать. И позже поток был нескончаемый, чего я раньше никогда не видел. Потом весь день все было спокойно, провокаций или нагнетания не было.
Разве что один из пришедших на участок в мою сторону бросил фразу: «Недолго вам тут жить осталось, скоро вам хана настанет».
За территорией школы находились независимые наблюдатели, которых председатель не допускала на избирательный участок, но я как сотрудник МВД, конечно, не мог вмешиваться в работу комиссии. Подсчет тоже проходит всегда без нашего присутствия.
Новое еще и то, что если раньше после выборов участок закрыли, и никому не было интересно, то 9 августа около школы стали собираться люди, чтобы подождать, когда вывесят результаты. Возле нашей школы проблем не было, людей попросили выйти за пределы территории, и члены комиссии спокойно уехали на автобусе. ОМОН к нам не приезжал.
***
К сожалению, [в обществе] уже сформировалось негативное мнение о милиции, и ее авторитет давно не такой высокий, как хотелось бы, поэтому многие не удивлены [тем, как вели себя силовики после выборов], но, работая внутри системы, сталкиваясь с [коллегами], мне непонятно, откуда взялась эта агрессия. Частично я могу объяснить это для себя отсутствием ответственности. Я не знаю, как и почему так случилось, но люди просто считали, что ответственности никакой не будет.
Но то, что это выльется в такие преступления, я не ожидал. То, что это преступления, — это очевидно.
Я не могу понять, откуда взялась эта жестокость. Такого никогда не было.
Когда были массовые беспорядки 9 и 10 августа, мы сразу же в СМИ увидели, что возбудили дело за насилие против сотрудников [милиции], возбудили дело за организацию и участие в массовых беспорядках. Но прошло уже больше недели с тех пор, как вышли первые участники событий из [изолятора на Окрестина], и с тех пор, как появились первые факты применения насилия, но до сих пор мы слышим только про планы провести проверки. Простите, но где уголовные дела?
У меня в голове не укладывается, и я не знаю, как ответить [на вопрос откуда этот садизм].
Мы перед заступлением на службу на участке 9 августа проходили инструктаж в райотделе милиции, но никаких слов о насилии не было. Да, говорили, что ситуация нетипичная для выборов и обстановка может быть разная, говорили, что в случае необходимости можно вызывать подразделения ОМОНа, но установок на жесткое поведение даже в подтексте не было.
Понятно, что есть задержанные, которые действительно агрессивно себя вели и применяли насилие в отношении сотрудников. Понятно, что есть виноватые и неадекватные, но были задержаны и абсолютно невинные люди, и над ними потом издевались.
Вот и от Жодино я подвез молодого человека, который ни в чем не участвовал, а просто в 6 часов вечера ехал по проспекту.
Его остановил сотрудник ГАИ, сказал предъявить документы, тот ответил: «А что случилось?» — его тут же вместе с пассажиром вытянули из машины.
Он несколько дней провел в заключении. Вот это самое неправильное. Даже если задержанный виновен в насилии в отношении сотрудника, но уже задержан, то оснований применять физическую силу нет.
***
Я отработал в милиции 14 лет. Непосредственно общую политику Лукашенко я никогда не разделял, особенно экономическую. Понятно, что у нас много неэффективных предприятий. Но не было такого острого момента, который не позволял бы работать [в МВД]. Тем более что Академия, как вы понимаете, это не боевое подразделение, а административная работа, которую я выполнял честно перед собой и коллективом, и каких-то внутренних противоречий до этого августа не было.
[Что касается возможной причастности Лукашенко к исчезновению экс-главы МВД Захаренко и других оппозиционеров], то я пришел на службу в 2006 году, про эти факты я не думал, никак моя служба с этим связана не была. [Недавно вышедшее новое] интервью я видел. У нас в коллективе это вообще не обсуждалось, вопрос этот не поднимался.
За Лукашенко я никогда не голосовал, обычно голосовал против всех, а на этих выборах — за Тихановскую. У меня нет сомнений, что она победила. Есть участки, где были реально посчитаны голоса, и там она победила, а не может быть, чтобы на одном участке у нее было 60%, а на другом — 5%.
[«Тихари» или сотрудники в штатском], как и машины без номеров, находятся в неправовом поле. Министр [МВД Караев], выступая еще до выборов, говорил, что они стараются лишний раз не светить формой, действовать мягко. Может быть, они просто не хотят внимания привлекать, но получается-то обратный эффект, потому что все эти задержания снимаются на видео, и все это видят.
***
[Не так много ушедших со службы в правоохранительных органах], потому что многих действительно сдерживает финансовая сторона. Пойти на такой шаг и понимать, что лишаешься стабильной зарплаты хорошего уровня, не каждый может решиться. На мой взгляд, есть сотрудники, которые честно выполняют свою работу. Они хотят продолжать службу, несмотря на все эти события.
Не знаю [по поводу премий для спецподразделений за работу после выборов], но у нас специальных поощрений не было, не считая часов переработки, за что могут предоставить выходной. Что касается уровня доходов у милиции, то зарплаты у нас, может, и выше среднего, но нельзя сказать, что больше негде заработать, поэтому в милиции есть и был определенный некомплект. Если бы все было так хорошо, как рассказывают, то через два года всем бы квартиры давали, и был бы конкурс на места в милиции.
Последствий своего шага я не опасаюсь, я не думаю, что моя персона кому-то интересна, да и угрозы я никому не представляю. Это однозначно. С поиском работы в госсекторе проблемы возможны: банально даже из-за увольнения за прогул. Но в госсекторе я не планирую искать работу — у меня всегда было желание попробовать себя в IT. Я позитивно настроен и не хочу думать о негативном развитии событий.
Я сам был на митинге 30 июля в поддержку Тихановской (на нем было более 60 тысяч человек. — И. А.) будучи еще сотрудником милиции, но в нерабочее время, конечно. После выборов пока [на акции] не ходил, но возможно, в воскресенье выйду.
***
Коллеги к моему уходу отнеслись по-разному. Можно их на две категории поделить. Некоторые позвонили и сказали: «Молодец, поддерживаем», некоторые просто не поняли, почему я ушел, а один человек в Viber написал:
«Хорошо, что ты сам ушел, потому что недостоин звания офицера». Я ему ответил: «Спасибо за мнение». Я сам не жалею, что ушел.
Я думаю, что Лукашенко не согласится ни на какие условия [от протестующих], в том числе на новые выборы, и от своих слов он не отступится. Но я не думаю, что он обязательно будет руководить еще долго. Вполне может быть более серьезный раскол элит, и если он произойдет, то у Лукашенко уже не будет выбора, его просто не оставят.
Если бы меня спросили две недели назад, [могут ли силовики стрелять по толпе], я бы сказал: «Однозначно нет», но те события, которые произошли, мою уверенность подкосили.
Илья Азар
спецкор «Новой газеты»
