"Наше быдло самое бодливое"- сказала однажды умная женщина. Сегодня в час пик в трамвае номер семь, я в этом убедился лично. На Преображенской ввалились два пьяных бугая, пролезли под турникетом друг за другом (смотрелось весьма пикантно) и принялись задевать пассажиров. Никто не отвечал, все брезгливо отворачивались от них. Одного звали Санек, а второго Лысый, хотя его немытой шевелюре позавидовала бы сама Кончита Вюрст. Когда пацаны осознали, что драки не будет, как ни старайся, они приступили к взаимным оскорблениям. Выяснилось, что до вторжения в трамвай, наши герои сидели на дне рождения у Любки и если бы не лошара Саня, их оттуда не выгнали бы. Пассажиры молча внимали этим историям и у некоторых в глазах читалось любопытство - что же произошло на именинах такого, что эти двое оказались за дверьми? Но подробностей никто не узнал. Парни вышли на остановке «Богородский храм» и отправились, вероятно, замаливать грехи.
Вообще, людей очень много. Их кто-то постоянно рожает. Потом эти туловища с красными лицами стоят у метро и орут : "что есь жисть?"
На днях подходит мужик. Взор мой устремлен в вацап, голову не поднимаю, но чувствую такое «амбре», что мама не горюй.
- Что я сделал плохого? Кому что я сделал плохого? За что все это? - хрипит пьяница.
Молчу. Он произносит: «хм». Уходит.
Приехали с подругой в Александров. Оказались в районе вокзала. Подруга:
- Ищем волевые лица. Ищем красивые лица.
Жадно смотрим по сторонам. Уезжаем «не солоно хлебавши».
Мама другой приятельницы усыновила ребенка, которого бросили алкаши. Как только эта семья не "издевалась" над дитем: умные книжки читали, в консерваторию и на концерты ездили, в Европах тоже бывали. Выросла точная копия Шарикова.
Может у нас воздух чем-то отравлен?
Иду по Бутырской, подходит мужик, достаёт какую-то папку. В ней стопка исписанных бумаг с фамилиями и инициалами, что-то слюнявит про "брат, я человек непростой, в Москву приехал, чтобы исправить страшную историческую ошибку" и снова тыкает в меня грязной бумажкой с фамилиями и инициалами, продолжая про отсутствие ночлега и серьезные противоречия, которые испытывает его ох какое непростое нутро в связи с необходимостью просить милостыню. Все это время я пытаюсь достать кошелёк, который исчез в недрах рюкзака, чтобы дать ему десять рублей на восстановление исторической справедливости, а фоном его голос и отрывисто долетающие до слуха: "я казак, в Ивантеевке, ночлег, горе, детишки, мать"
Фуф, нашел денежку, протягиваю. Забирает, рассматривает и, не благодаря, уходит.
Я иду по Бутырской, морозный воздух пронизывает мои легкие, я всматриваюсь в лица. Кажется, в них нет никакой мысли и никаких надежд. Мамлеевские шатуны, рано пробудившиеся от спячки, проходят мимо с затуманенным взглядом.
